Внутри какое-то странное ощущение. Словно что-то должно случиться. Хотя еще месяц не прошел, признаний на горизонте не ожидается. Не то чтобы Максим придерживался какого-то графика, расписанного поминутно, когда он будет пытаться меня добиваться. Ну… я надеюсь, что такого нет. Просто практика показывает, что это происходит примерно каждые четыре-пять недель. А последняя попытка добиться от меня «да» была около двух недель назад. Он тогда на очередной прогулке обнял меня, прижал к себе, погладил по волосам смешно и сказал:

– Давай встречаться?

Я ответила «нет», и мы просто продолжили гулять.

Вообще мне кажутся очень странными его настойчивость и упрямство. Сережа-то даже ни разу не сказал, что нравлюсь ему, хотя вокруг все твердили об этом. А этот без остановки напоминает о симпатии, не давая даже выдохнуть.

Я, конечно, вспоминаю Булгакова. Мне интересно, играет ли он еще за «Феникс», изменился ли за эти два года, нашел ли любовь… Я могу ответить себе на первый вопрос, просто зайдя на сайт команды, но… не хочу. Я решила отпустить, и я отпустила. А мелкие воспоминания ничего не значат. Это ведь просто жизнь, из этих воспоминаний она и складывается. Без них было бы совсем грустно, а так у меня в душе живет часть воспоминаний двухлетней давности, в которых, семнадцатилетняя, я была влюблена в молодого и перспективного хоккеиста.

Почти мило.

Почти.

Тревога на душе никуда не уходит до самого вечера, я даже выпиваю успокоительное, чтобы успокоить колотящееся сердце. Мне странно и немного жутко от этого состояния. Звоню маме и папе несколько раз на дню, чтобы услышать, что с ними все хорошо, прошу всю команду зайти на осмотр на всякий случай.

Я вообще человек с повышенной тревожностью и неплохо развитым предчувствием. Поэтому такое состояние обычно до добра не доводит. Волнуюсь.

Вечером за мной заходит Максим, как всегда улыбчивый и с огромной сумкой на плече.

– Гулять готова?

А я не то чтобы очень… Но обижать его не хочу. Он всегда рядом, всегда поможет, а я и так отвергаю его раз за разом. В прогулке не откажу, тем более и самой пройтись не мешало бы.

Киваю ему, собираю сумку, снимаю халат и выхожу из кабинета, где меня тут же ловит за локоть наш спортивный директор, Игорь Викторович:

– Аленушка, задержись! Нужно несколько бумаг подписать, буквально пару минут.

Тихонько хохочу от того, как Максим закатывает глаза, и выполняю просьбу спортивного директора.

Он протягивает мне бумаги и что-то активно читает в своем телефоне, а я вчитываюсь в написанное и немного не понимаю, что я должна подписать:

– Игорь Викторович, какие сборы?

– Да ежегодные, в прошлом году Степан Сергеевич ездил, в этом году тебя отправить решили, как командного врача. Уезжаем через две недели, а если точнее – шестнадцать дней. Нужна подпись, – говорит, даже не отвлекаясь от телефона. Интересное кино!

– А я вроде согласия не давала.

Эти слова заставляют его оторваться от экрана мобильного. Он смотрит на меня исподлобья, как на дурочку. Как будто я не могу говорить это серьезно.

– Мне не нужно ваше согласие. Мне нужна ваша подпись. Вас отправляют как командного врача. Это командировка, Алена.

Выдыхаю. Ну почему нельзя было просто предупредить заранее? У нашего спортивного директора явно с этим проблемы, он постоянно все говорит в самый последний момент.

У меня учеба, в конце концов, нужно придумать, как уехать на два месяца без последствий.

– Подпишете? – давит на меня директор, и я сдаюсь. Куда деваться-то? Хоть на море побываю… Я слышала, они на сборы к морю ездят.

Ставлю подписи на документах и снова выхожу из кабинета. Неужели из-за этого меня так трясло целый день? Да, неприятный вышел диалог, конечно, и то, что в приказном тоне все, но ничего ведь смертельного не случилось.

– Что ему надо было? – спрашивает Максим, как только Игорь Викторович скрывается за углом коридора.

– Подписи на документах о сборах. Меня с вами командным врачом направляют вместо Сергея Семеновича.

Я вижу, как загораются глаза у него от этих слов. Максим не силен в сокрытии своих эмоций, всегда все на лице у него написано, а то и нарисовано.

– И чему ты радуешься? – спрашиваю сразу, потому что эта улыбка до ушей уж слишком подозрительная.

– Ну как? Во-первых, сборы – это просто супервесело. Во-вторых – это море, а значит, на тебе явно будет не медицинский халат. Ну и в-третьих: море, пляж, вечер, луна, мы с тобой только вдвоем, разговоры по душам… Это должно растопить твое сердце.

О, он явно решил отойти от графика намеков на отношения. Слишком часто стал упоминать об этом.

И с чего он вообще решил, что море и пляж повлияют на мои к нему чувства?

– У меня не ледышка в груди, Максим, там нечего топить, – смеюсь, а на самом деле грущу немного. Там не ледышка, там, наверное, камень уже непробиваемый.

– В любом случае, я думаю, поездкой мы останемся довольны.

Он рад слишком сильно, я уже предчувствую миллион намеков, разговоров и прочего в эти два месяца. Боже… Все-таки жаль, что нельзя отказаться.

– Я еду туда работать, Максим, – говорю и ухожу чуть вперед, заканчивая разговор. Я не хочу слушать то, как он собирается добиваться меня в этой поездке. Наверное, я недостаточно холодно и грубо каждый раз говорю ему «нет».

Глава 6

Сережа

Два года спустя после первых событий

Телефон звонит в кармане уже третий раз, но трубку взять мне пока неудобно. Я лежу в довольно кривой позе на кушетке тату-мастера, который добивает мне татуху на ребрах, уходящую на бок и поясницу.

Надеюсь, мне звонит не тренер с желанием убить меня за что-то, остальное переживу. На тренировке утром я был, вечернюю отменили сегодня. У нас выезд послезавтра на несколько дней, тренер нас бережет перед этим, чтобы мы не сломались перед важными играми.

А тут игра реально важная. Сезон закрываем, финал, за первое место бороться будем. Потом сборы два месяца, неделька отдыха и в новый сезон с новыми силами.

Когда телефон звонит в пятый раз, мастер сам достает его из кармана и протягивает мне, видимо, тоже устав слушать противный звук стандартной мелодии.

Коваль. Что стряслось-то?

– Коваль, если никто не умер, то какого хрена?

– Ты где? – ворчит недовольно. – Я звоню тебе полчаса!

– Татуху я бью, что случилось?

– На тебе живого места нет уже, Серый, завязывай, – говорит Тоха. Они все так в команде говорят, я привык уже. – Короче, надо в комплекс подъехать вечером, Палыч всех велел собрать, там что-то с выездом обсудить надо.

– И из-за этого ты трезвонил? Серьезно?

– Тренер сказал, кто не явится – яйца оторвет. Если тебе твои не дороги…

– Ладно, – сдаюсь. – Спасибо. Я буду.

Если тренер сказал, что оторвет, то сомневаться не стоит – оторвет. Поэтому лучше и правда явиться, даже если он хочет напомнить, что выезжать нам в восемь утра.

– Минут двадцать – и готово, – говорит мастер. Мы с ним давно знакомы. Все рисунки на теле – его рук дело. Меня торкнуло что-то пару лет назад, решил сделать одну себе. А дальше все как в тумане. Тату, спортзал, пара пирсингов, и старые знакомые меня перестали узнавать.

Это все мужики из команды виноваты. Когда Алена уехала, все уши прожужжали, что я ребенок, что стеснительный, что наглее надо быть и все остальное. Но стать наглее с моей прошлой внешностью – это из разряда фантастики. А сейчас вроде справляюсь. По стопам пошел, так сказать, сокомандников.

В комплекс приезжаю вовремя, собираемся всей командой в холле и ждем тренера. Обычно такие сборы он просто так не делает, значит, на самом деле важное что-то.

Он приходит минут через семь и сразу начинает вещать.

Рассказывает о времени выезда, как детям малым, потом о предстоящих сборах, потом о том, что финал всегда травмоопасен и нужно быть аккуратнее, а потом о том, что Машка, медсестра наша, короной заболела и с нами на выезд ехать некому из врачей. Главный наш давно не появляется, он болеет серьезно, за старшую Машка была. А тут все, никого не осталось.

– Поэтому постарайтесь не травмироваться, – финалит Палыч. – Врач соперника – тоже соперник. Нужно помнить и это тоже.

М-да… так себе повесточка на самом деле. Без врача ехать даже стремно как-то. На чужих надеяться не вариант, у них всегда будут свои в приоритете, а не мы.

– Меня все услышали? Берем пример с Булгакова и играем аккуратно. Задавим их профессионализмом, а не драками.

Тренер всегда меня в пример ставит, как самого неконфликтного игрока. Я, кажется, единственный, кто на льду еще ни с кем не дрался. Да повода не было, если честно. Я вообще драться не особо люблю, мне привычнее разговорами все решать.

– Да «Титан» играет как медведи разъяренные, ломают всех подряд!

– Значит, не ломайтесь.

Минут десять еще обсуждаем предстоящую поездку и расходимся по домам. Сегодня все-таки без второй тренировки, поэтому освобождаемся рано. Захожу в магазин и покупаю для ба ее любимую шоколадку. Обычно я поздно прихожу, она спит уже, а сегодня вот повод есть порадовать ее.

– Ба, я дома! – кричу с порога. Я живу с бабушкой сколько себя помню. Трагичной истории нет: папа бросил маму, а мама в погоне за новой жизнью бросила меня. Банальщина. Ба вообще в деревне жила, и я, когда в «Феникс» перешел, самостоятельно жить стал. Но она болеть начала, сердце, нервы, и я ее долгими спорами и уговорами к себе забрал. Она одна у меня, а я у нее, должен быть рядом.

– Ой, Сережка, ты так рано сегодня! – Ба всегда улыбается, когда видимся. Рада меня видеть в любом состоянии, с любой внешностью и в любой период жизни.

– Да тренировку отменили. Ба, нам уехать надо будет в другой город на игру. А потом будут сборы в Сочи, два месяца. Тебе придется одной пожить, – говорю и чувствую, как от этих слов сам волнуюсь. Я уезжал на игры, конечно, но на два месяца ее еще не бросал. Переживаю. Как она тут без меня?

Вообще нормально, конечно. Ба у меня молодая еще, полна сил, просто сердце из-за нервов шалит. От этого и переживаю.

– Езжай, сынок, ну что со мной будет?

«Сынок» – так она меня всю жизнь называет, а я и не против.

– Обещай, что не будешь забывать пить лекарства, – напоминаю ей, потому что вечно забывает. То она себя чувствовала хорошо, то про время забыла, то еще что-то. Не бабушка, а маленький ребенок. А ей вообще нельзя пропускать прием всех таблеток, потому что прописали их на постоянной основе, чтобы проблем не было никаких.

– Не забуду, – говорит ба и ставит чайник, а в словах ее честности ну практически нет.

– Я тебе будильники поставлю на телефоне на время приема лекарств. И чтобы без самодеятельности. Слышишь меня?

– Да слышу я, Сережа, все нормально будет. Ты голодный?

Голодный, конечно. Слона бы съел, за целый день ни крошки.

Киваю бабушке, но словам о лекарствах все еще не доверяю. Надо все самому проверять.

Напишу ей записку на холодильник с названием всех таблеток, будильники поставлю, и соседку, тетю Лену, попрошу почаще навещать.

Слишком я переживаю. Ненормально даже, наверное, но она одна у меня, я не прощу себе, если с ней что-то случится.

Не понимаю, как мать моя может вообще не интересоваться ее состоянием. Ладно ей на меня плевать, это я давно понял, принял и отпустил. Но не вспоминать даже о ней… Не могу я понять этого, это дико для меня.

Она меня бросила, когда я совсем мелкий был, но все равно порой думаю, как она там, не болеет ли, нормально ли живет, всего ли хватает. Хотя я ее даже не помню практически. Единственное воспоминание о ней – это как она в мои года четыре приехала в гости на Новый год и задержалась на целых пару дней. С тех пор я понятия не имею, как живет эта женщина.

Надеюсь, она жива и с ней все в порядке. А мы и без нее справляемся. Бабушку только жалко. Она ее единственная дочь.

– Сережа, я забыла тебе отдать, – говорит бабушка и почти убегает в комнату, возвращаясь через минуту. – Я уборку сегодня делала, нашла твою старую цепочку. За кроватью лежала, представляешь? Я ее пылесосом случайно зацепила, так и нашла. Держи.