– Я, каюсь, думала, что ты, Андрей, перегибаешь с этим своим походом, – произнесла Марина Витальевна, – а тут, оказывается, творится такое… А Петрович-то каков! Так ты говоришь, что он гонит эти несчастных сюда совсем голыми?

– Не гонит, а ведет, аки поводырь слепых, – пояснил тот, – голых, в чем мать родила, связанных одной веревкой, шаг за шагом, в полной неизвестности, от темного прошлого к светлому будущему.

– Тоже мне дедушка Ильич, – хмыкнула женщина, – он там себе напридумывал, а нам теперь думать, во что их одевать.

– У Петровича на то были свои резоны, – сказал Андрей Викторович, – а я в его шаманскую работу не вмешивался.

– Да я все понимаю, – вздохнула женщина, – он их ломает об колено, как в армии ломают молодых солдатиков, бросая их в казармы после мягких домашних постелей и маминых пирожков. Тут, судя по твоим словам, ситуация немного иная. Но смысл действий от этого не меняется. Петрович хочет, чтобы они забыли все, что у них было в прошлом, и приучились к беспрекословному повиновению. И к гадалке не ходи, что с первого же дня он так загрузит их занятиями и работами, что вечером они будут обессиленные падать в койку и дрыхнуть без задних ног до команды «подъем».

– Витальевна-а-а, – протянул отставной прапорщик, – и это ты объясняешь мне?

– Прости, Андрюша, заболтавшуюся глупую бабу, – извинилась та, – но вот что делать с тем, что шкур-то у нас всего на три-четыре комплекта одежды – это если шить по местной моде – штаны и куртку. Не будут же эти полуафриканочки бегать у нас тут голые как обезьянки?

Тот, задумавшись, ненадолго замолчал.

– Этот вопрос, – наконец произнес он, – можно решать поэтапно. Сначала им нужно прикрыть срам, и самый экономичный, в смысле расхода материала, способ – это мини-трусы на завязочках. Возни мало, подгонки в смысле размеров никакой, отходов тоже будет минимум. Потом уже придумаем что-нибудь с верхом и со всем остальным. В конце концов, займем шкуры у Ланей, запас у них солидный.

– Хорошо, Андрей, – кивнула Марина Витальевна, – давай так и сделаем. Причем прямо сейчас, пока наш Моисей ведет свой народ по пустыне. Но нам будут нужны помощницы, одни наши девочки просто не справятся.

Мужчина встал и расправил плечи.

– Помощниц я вам обеспечу, – сказал он.

И обеспечил. Пришел с Марой на стоянку Ланей, ткнул пальцем в четверых, на вид самых молодых, и сказал:

– Идем со мной!

Все. Вождь он или не вождь? Возражений не было. Сами же обещали подчиняться беспрекословно.

Девочек звали Мату, Тума, Рина и Улла. Их-то Андрей Викторович вместе с Марой и сдал на руки Ляле и Лизе, поставив перед ними задачу по пошиву предметов ширпотреба. Иглы, нитки и ножницы подходящего калибра вместе с наперстками нашлись в комплекте для ремонта парусов. Шила, свинцовую чертилку, линейку и два острых сапожных ножа выделил Антон Игоревич.

И работа закипела. Кроили и шили на пустой сейчас палубе «Отважного», как на единственной имевшейся в наличии ровной и твердой поверхности. Девочки клана Лани в шитье кожи не были такими уж неумехами, но стальные ножи, шила, иглы и наперстки открыли им абсолютно новые горизонты в этом ремесле. Метод обучения простейший – делай как я.

Округляя глаза и благоговейно перешептываясь, девочки смотрели на все эти инструменты как на посланные богами сокровища, прикасаясь к ним бережно и со всем почтением.

Сшив первые несколько комплектов, не удержались и тихонько спустились в кают-компанию – примерить на себя. Для девочек клана Лани это был поход в пещеру Аладдина. Ляле, Лизе и даже Маре, уже привыкшей к хлопку и льну, самопальные изделия показались тяжелыми и несколько грубоватыми, зато Мату, Тума, Рина и Улла были в полном восторге от трусиков из мягкой и нежной кожи, выделанной по методу Антона Игоревича. Они ни за что не хотели расставаться с обновками, тем более что они убедились, что у старших подруг из их нового клана имеются точно такие же трусики, только из другого материала.

В таком виде, буквально без штанов, их и застала Марина Витальевна, заинтересовавшаяся, куда пропали эти неугомонные девчонки. Выслушав горячие оправдания, она благосклонно кивнула и разрешила девочкам оставить себе четыре комплекта в качестве платы за работу. Счастью юных красоток не было предела. Фельдшерица была со всех сторон обласкана комплиментами и благодарностями, после чего, натянув штаны, Мату, Тума, Рина и Улла побежали на палубу, чтобы поскорее закончить работу и вернуться к своим на стоянку – и хвастаться, хвастаться, хвастаться.

Женщина сделала это не только из-за своей врожденной доброты, но еще из понимания того, что, пожадничав в малом, можно быстро потерять лояльность принятых в клан. А так теперь все могут убедиться, что ни одна работа не останется неоплаченной.

Час спустя, когда на стоянке женщин Лани процесс установки шатров был в самом разгаре, в устье Ближней вошли челноки с женщинами и детьми, спасенными из рук людоедов. Суета, крики, плач, слезы и объятья. Позабытые своими матерями и тетками дети, не страдая избытком стеснительности, тут же гурьбой направились в лагерь Прогрессоров – знакомиться. Там же было столько всего ранее неизвестного и интересного! Чертовой дюжиной маленьких башибузуков верховодили три старшие девочки из новоприбывших: Сали, Мина и Вета. Увидев это вторжение, Ляля оставила Лизу бригадирствовать над швеями, благо они уже понимали друг друга без слов, и, спустившись вместе с Марой на берег, взяла в оборот эту шумную компанию. Малышей познакомили с Антошкой, Маринкой и Вероникой. Им было позволено осторожно погладить разлегшуюся неподалеку от костра Зару, покормить сахаром пасшуюся поблизости лошадь и немного поиграть с ее жеребенком, только не делая ему больно. Потом им вручили по маленькой соленой рыбке и сопроводили обратно на стоянку к женщинам Ланей.

* * *

20:50. Закат солнца. Пристань у Дома на Холме

Путешествие отряда Сергея Петровича не было таким уж гладким. Сперва его подопечные постоянно спотыкались, сбивались с пути, дергая канат и даже падая, несмотря на то, что для движения была выбрана колея, пробитая колесами груженого УАЗа. Несколько раз приходилось пересекать ручьи, один раз зайдя в воду чуть ли не по пояс. Хорошо, что никто не упал в ручей и не нахлебался воды. Петрович начал уже жалеть, что выбрал такой заковыристый способ психологической ломки, но менять что-то было уже поздно. Надо было держать марку, и он продолжал упорно вести вперед своих пилигримов, не обращая внимания на их падения. Постепенно те приноровились, вошли в ритм, и механически раз за разом переставляли ноги, следуя натяжению путеводной нити. В толпе царило молчание – видимо, каждый отдавал должное важности происходящего и предавался своеобразному психоанализу, несомненно, сопутствующему отречению от старой жизни.

По дороге Себа то и дело разражалась протяжными гортанными криками, выманивая из кустов тех, кто, возможно, укрылся там от погони. В самом начале пути на ее крики из густых кустов вышел мальчик лет девяти, держащий за руку пятилетнюю девочку. Это были Ким и Сита, дети той женщины, которую прогрессоры нашли на дороге со сломанной шеей. Мальчик пошел сам, а девочку по очереди несли Сергей-младший и Гуг.

Чуть позже, когда они уже подходили к Дальнему, на зов Себы из зарослей вышли три худенькие беловолосые девочки – две постарше, лет четырнадцати, и одна малышка лет шести. Новость о том, что у них теперь другой клан, другой вождь и другой шаман (причем оба непревзойденно могучие), потрясла девочек до глубины души.

Еще один шестилетний мальчик, по словам Себы, исчез бесследно. Или он убежал слишком далеко от тропы и не слышал ее криков, или на него напал какой-то хищник.

Посмотрев на медленно бредущих связанных и обнаженных полуафриканок, одна из девочек, которую звали Сэти, спросила, что с ними собирается сделать шаман Петрович. Дара перевела этот вопрос и получила ответ, что он будет делать из них людей.

– А сейчас они кто? – спросила Сэти.

– Я наложил на них заклятье, – придав голосу как можно больше значимости, сказал Петрович, в котором снова проснулся учитель, – и сейчас они никто. Вот придем на место, я проведу еще один обряд – и они начнут становиться людьми.

– Ау-га! – это восхищенное восклицание девочки можно было перевести как «Ух ты!». – А ты с каждым людоедом так можешь? – она смотрела на него во все глаза, в которых читалось восхищение и трепет.

– Нет, не с каждым, – ответил Петрович, – а только с тем, кто раскаялся. Того, кто не хочет раскаиваться, следует убивать.

– Когда ты их сделаешь людьми, кожа у них станет такой же светлой, как у нас? – снова спросила Сэти, в глазах которой горел огонек неистребимого любопытства, свойственного всем детям без исключения, в какие бы времена они ни жили.

– Нет, девочка, – покачал головой шаман, – кожа у них останется такой как была. Человек может быть человеком с любым цветом кожи. Разница между человеком и людоедом внутри и снаружи не видна. У некоторых людоедов кожа белее снега, но от этого они лучше не становятся.

Сэти глубоко задумалась и долгое время пребывала в молчании.

Перед самым закатом караван пересек ручей и вступил на то поле, на котором в полдень и произошло побоище. Тела убитых все еще беспорядочно валялись тут и там – в тех позах, в каких их застала смерть. Кровь уже давно побурела и над трупами с надсадным жужжанием кружили зеленые мясные мухи.

– Шаман Петрович, – снова спросила Сэти, дернув за рукав Дару, чтобы та переводила, – вы их всех убили, потому что они не хотели раскаяться?

– Да, – сказал тот, – ваши женщины бежали к нам за помощью, а людоеды гнались за ними, чтобы съесть. Тогда мы встали и встретили их своими громом, молниями и холодной сталью, после чего они все умерли, а у духа смерти случился большой праздник.

– А что такое холодная сталь? – спросила девочка.

– Вот посмотри, – Петрович вынул из ножен нож и показал ей.

– Какой красивый, – сказала девочка, – а можно его потрогать, или он убьет и меня тоже?

– Потрогать можно, – ответил мужчина, – но только осторожно, не за лезвие и не за острие, они кусаются.

Девочка протянула дрожащие тонкие пальчики к клинку и слегка коснулась его.

– Ой, – произнесла она восхищенным шепотом, убирая руку, – он действительно холодный. Это им ты убил всех людоедов?

На Петровича пытливо смотрели большие и лучистые зелено-карие глаза. И было в них столько преданности и признательности, что ему даже стало неловко. Детские глаза! На свете нет ничего выразительнее. И когда они смотрят на тебя вот так, с беспредельным восхищением, доверием и любовью, понимаешь, что сделаешь все ради того, чтобы глаза эти никогда не омрачила печаль…

– Нет, – ответил он, убирая нож в ножны и ласково глядя на девочку, – у него есть старший брат, которого я сейчас доставать не буду. Кстати, мы уже почти пришли, вон стоят шатры женщин твоего бывшего клана. Давай, беги, обрадуй их тем, что вы все живы.

Глaва клана догадывался, что эта необычно бойкая и любознательная девочка, скорее всего, была дочерью вождя или старейшины, уж очень свободно она с ним себя держала. Но оно и к лучшему. Он был уверен, что этот диалог очень быстро разойдется слухами по стоянке бывшего клана Лани, и ему не придется снова говорить на эту тему. Вторым концом эта беседа была направлена на полуафриканок – Алохэ, конечно же, поняла то, что Дара переводила для Сэти, и теперь изложит эту историю своим товаркам в правильном ключе, что положительно повлияет на воспитательный процесс.

Подходя к лагерю, он почувствовал, что смертельно устал и едва тащит ноги. Но несмотря на это, ему предстояло выдержать еще одно испытание. В лагере уже было все готово. Пылал огромный костер. Тарахтел мотор на «Отважном». Жужжал насос, и из-под полотнищ душевой палатки, прокладывая путь к берегу, тек ручеек горячей воды. Рядом с душевой палаткой стоял поставленный на попа обрубок бревна, на котором лежала машинка для стрижки.