Папа с Прией присягнули бабушке. Я не знала не только всей правды об Иден, но и этого тоже. При желании бабушка может заимствовать их магию или подавлять ее, как и у всех нас, но при этом они не могут пользоваться силой нашей фамилии, а наши предки не будут признавать их как носителей крови Томасов. Рабство в обмен на помощь. Бабушка, возможно, сделала это только потому, что ей нужно было позаимствовать их магию, чтобы хватило диапазона на помощь Иден. Тогда Алекс, Кейс и Кейша еще не были колдуньями. В распоряжении бабушки не было достаточно волшебства. Папу она недолюбливала, так что наверняка не стала бы без крайней необходимости привязывать его к себе и к нашей семье.

Мама Джова говорила, что магию утратят все до единого колдуны, связанные с Томасами кровными узами. Это значит, что если я соглашусь выполнить задание и не справлюсь, если мы лишимся колдовских способностей, то присяга бабушке оставит без магии и папу с Прией.

– Значит, поэтому Иден присутствует на всех наших церемониях Усиления?

Для маленького ребенка это мучительная процедура, но бабушка всегда требует, чтобы она там была.

– Да. Ава сказала, что участие укрепит ее связи с домом и предками, если она будет постоянно вносить вклад в их кровь и они будут видеть ее более или менее регулярно.

Прия нервно сглатывает и продолжает даже тише обычного:

– Ты знаешь, что придает такую силу жилищу твоих предков?

Я мотаю головой. Мне никогда не приходило в голову, что наш дом – это не просто наш дом.

– Крепкие кости. Вот почему и в волшебных, и в неволшебных мирах говорят о силе родных стен. Крепкие стены держатся на крепких костях. А стены твоего дома черпают силу в магии всех ныне живущих Томасов. Пока в этом доме живет хотя бы один колдун твоей крови, сила этих стен будет оберегать всякого, кто призовет ее. Именно благодаря этому моя дочь еще жива.

– Значит, тогда у Иден все будет хорошо?

Мы никуда не собираемся переезжать. Если нам удастся регулярно выплачивать взносы по кредитам, дом останется у нас и все будет хорошо.

Прия неприятно смеется.

– Колдун, Вайя. Колдун.

Тут до меня все доходит – доходит эта резкая, жестокая и чуть ли не смешная мысль, ведь она так очевидна. Да, конечно. Как будто стоящий передо мной выбор и без того не был таким трудным.

Пока в нашем доме живет хотя бы один колдун моей крови.

Если я возьмусь за задание Мамы Джовы и не выполню его, каждый, кто связан с нашей семьей сейчас или будет связан потом, утратит колдовские способности. Не останется Томасов-колдунов, чтобы питать стены нашего дома. В костях, на которых держатся стены, иссякнет волшебство.

И не останется ничего, что заставляло бы биться сердце моей сестренки.

– По-моему… мне надо сесть.

Я плюхаюсь на траву, устраиваюсь и тупо смотрю в никуда.

Прия садится рядом и берет мои вялые руки в свои.

– Мы решили, что будет лучше, если тебе станет известно все, что может повлиять на твое решение.

– Ясно.

Теперь понятно, почему мама с бабушкой вели себя так странно, когда Прия позвала меня в парк. Вероятно, мама хотела пойти поддержать меня, когда мне на голову выльют ушат холодной воды, но бабушка ее не пустила. Это мое задание, но мои действия означают жизнь или смерть для моей сестры, для дочки Прии – а пока мы не отправились на эту прогулку, я была уверена, что уж Иден-то ничего не угрожает.

– Я хочу быть хорошей матерью, но даже я не знаю, как лучше. – Прия кусает губу. – Если ты откажешься выполнять задание, Иден будет жить, пока в доме останется хоть кто-то твоей крови. Мы с Уиллом, конечно, будем рядом и поможем, чем сможем. Но потом… Какая у нее будет жизнь? Как у моей сестры? С неотступным чувством, что она нигде не своя, что она чего-то лишена? Потерянная, озлобленная, она будет зависеть ото всех вас и не сможет уйти, чтобы жить как ей хочется. И умрет, когда умрет последний из вас. А если у нее будет шанс стать колдуньей, если она пройдет Призвание, она станет одной из Томасов с магией в крови. Настоящей самостоятельной колдуньей, которая подарит жизнь дому, который дарит жизнь ей самой, пока она остается в его стенах. Она сможет жить нормально и полноценно. А волшебство… Это совсем не просто сила. В нем заключена вся моя суть, все, что я есть и чем я буду. Возможность знать своих предков так близко, как мы, – это привилегия, это счастье, и одна мысль о том, что Иден будет этого лишена…

Я понимаю, о чем она говорит. Я и сама думала обо всем этом, когда размышляла, чтό я потеряю, если не пройду Призвание. Как я буду чувствовать себя среди родных, которые не смогут заполнить ту пустоту, которая образуется во мне, если у меня не будет магии, – даже если будут во всем меня поддерживать. И даже если я извернусь и найду способ жить без колдовских способностей, я навсегда останусь на периферии сообщества, в котором родилась и выросла.

А Иден – она еще маленькая и сама не знает, чего хочет, не понимает, чего может лишиться. Однако я легко могу себе представить, что она предпочтет остаться в живых, а не наоборот.

– Если я провалюсь…

– Я все понимаю, – шепчет Прия и сильнее сжимает мои руки. – Я верю в тебя. Честно. Я убеждена, что предки стараются сделать нашу жизнь лучше, помочь нам. Может быть, Мама Джова на самом деле не имеет всего этого в виду. Может быть, она просто хочет, чтобы ты приняла решение, доверилась ей. Может быть, задание именно в этом.

Она снова глубоко вздыхает.

– Так или иначе, решать тебе. Я пообещала Уиллу, твоей маме и твоей бабушке, что не попытаюсь подсказывать тебе, как быть. Но я хочу, чтобы ты дала мне слово. Я прошу тебя только об одном: если ты возьмешься за это задание, брось на него все силы. Я понимаю, тебе вообще трудно принимать решения. Тебе любой выбор дается мучительно. Но если ты примешь решение, сделай все, что только потребуется, чтобы добиться успеха, поскольку твой провал обойдется нам слишком дорого. На этот раз нельзя дать слабину.

До чего же меня достало, что все напоминают мне, какая я размазня!

Мои пальцы трясутся в руках Прии. Пустой пакетик от сока, который я еще не выбросила, зажат между нашими ладонями. Даже Прия, которая знает меня всего несколько лет, и та уже прекрасно осведомлена, как трудно мне принимать решения. Так прекрасно осведомлена, что боится, что я из-за этого все испорчу. Боится, что это помешает мне сохранить жизнь сестренки.

– Дай мне честное слово! – кричит она, глядя мне в глаза и дрожа всем телом. – Дай мне честное слово, что, если ты решишь взяться за задание, если решишь, что попробуешь обеспечить нам будущее, в котором все мы останемся колдунами, – дай слово, что у тебя получится! Тут нельзя просто попытаться. Надо, чтобы ты это сделала!

– Честное слово, – говорю я, и мои руки в ее ладонях влажнеют от пота.

Я даю ей это обещание по-настоящему.

Если я решусь взяться за задание, я сделаю все, лишь бы добиться успеха. Ведь Прия совершенно права: раз речь идет о жизни Иден, я не имею права рисковать.

Однако на самом деле я и сейчас не знаю, действительно ли мне стоит соглашаться выполнять это задание.

А теперь мне не просто трудно принять решение.

Это стало невозможно.

Глава восьмая

Я закрылась у себя в комнате и упала на кровать. Большая удача, что я никого не встретила, пока тащилась вверх по лестнице, – у меня едва хватило сил, чтобы попрощаться с Иден, которая явно не могла взять в толк, почему в парке мне понравилось меньше, чем ей, и от этого смешно хмурила брови.

Солнце уже клонится к закату, в мое окно прокрадывается темнота. Время на исходе. Как будто мне к рукам и ногам привязали десятитонные гири и они тянут вниз и не дают подняться с желтого покрывала с узором из бананов. Где-то в шкафу у меня висит платье из такой же материи.

Я листаю ленту в телефоне и запускаю проекцию телешоу на потолке. Это комедия, в которой каждые двадцать минут героям надо принять решение, и ты выбираешь, что они будут делать дальше. Я тычу в экран большим пальцем, и главный герой бросает подружку ради прекрасной перуанки.

Родственники неправы на мой счет, я способна принимать решения. Вот такие, например, даются мне проще простого. Они ничего не значат.

А бывают решения, которые даются совсем иначе. Это как месить липкое тесто. Кусочек приклеивается к пальцам, на него налипает еще, и вот уже все руки у тебя в тесте. Чем старательнее месишь, тем больше липнет, и каждый слой – назойливая мысль, которая только подтверждает, что ничего у меня не выйдет. Можно просто добавить в тесто муки, и все будет отлично, но и это как-то неправильно. Вдруг я добавлю слишком много и получится сухо. Вот я попадаю в порочный круг – бесконечно пытаюсь месить липкое тесто, пока кто-нибудь не приходит и не забирает его у меня или я не порчу все от излишнего усердия.

На этот раз так нельзя. На этот раз тесто у меня должно получиться безупречным.

Мама открывает дверь без стука, входит, садится в ногах кровати и бросает мне что-то.

– Сюрприз!

На грудь мне плюхается пластиковый пакетик, и я не сразу понимаю, что это мое любимое лакомство – сахарное, коричневое, хрусткое печенье курма.

Я сажусь и разрываю пакетик, будто умираю с голоду. Сладкий брусочек тает во рту.

Мама смотрит на меня и стискивает пальцы на коленях.

– Прия мне все рассказала, – говорю я.

Мама тяжко вздыхает.

– Угадай, откуда у меня курма.

– Купила на Международном рынке, куда, очевидно, ходила без меня.

Мама знает, что я обожаю рынок больше всего на свете. Но сейчас от разговоров о нем мне не становится легче.

– Мама, Прия мне рассказала про Иден.

– Меня угостила Джесса – ну, ты ее знаешь, та, у которой двое детей во Французской школе Торонто, она еще все время покупает у нас маски для лица.

– Это та, которая не затыкаясь хвастается, что у нее дети учатся во Французской школе Торонто?

Мама усмехается:

– Она самая. Она сегодня побывала на рынке и подарила мне пакетик курмы, когда я завезла ей запас масок на месяц.

– А. Спасибо. И ей передай спасибо.

Теперь мне стыдно, что я недолюбливала Джессу. Я сую в рот второе печенье и жую. Сладость растекается по языку, успокаивает, как может успокаивать только еда.

– Мама…

Она вытягивает печенье из моего пакетика и начинает его сосать. Отвратительно. Так курму не едят.

– Мама!

– Я знаю! – огрызается она и с шумом всасывает печенье целиком.

– Как ты считаешь, что мне делать?

Мама закрывает глаза ладонями и надавливает. Такое у нас с ней не в первый раз. Точно так же мы сидели на этой кровати, когда она пыталась окольными путями подготовить меня к известию, что папа уходит от нас.

– Я не могу принять это решение за тебя.

Я опускаю голову, плечи сутулятся сами собой. Мне всегда было проще, когда за меня решали другие. Я могла уклониться от трудного выбора безо всяких усилий. Но это решение мне не по силам, а помощи ждать не от кого.

– Откуда я знаю, как поступить?

– Это твое задание. Бери и делай.

– Ой, правда? И все? – Я фыркаю.

– Не хами! – Мама грозно прищуривается. – Я хочу сказать, поступай, как по-твоему будет лучше.

– Я не знаю, как по-моему будет лучше.

– Все сводится к тому, чтобы выбрать между тем, чтобы сдаться, и тем, чтобы хотя бы попытаться что-то сделать.

Я мотаю головой и невесело смеюсь:

– Ничего подобного. Это выбор между тем, умрет Иден или останется в живых.

– Нет! – резко возражает мама. – Это только если ты планируешь потерпеть неудачу. А я предпочитаю верить, что мы живем в том мире, где ты проходишь испытание. Это в твоих силах.

– Нет, мы живем в мире, где я уже один раз провалилась!

Мама берет еще печенье и вертит в пальцах.

– Ты правда думаешь, что тебе лучше не делать ничего?

Я умоляла дать мне вторую попытку, я обещала Маме Джове, что добьюсь успеха, если только мне дадут возможность. Но теперь я сама не знаю. Тогда все было иначе. Никому не грозила смерть. Может, и лучше, если я ничего не буду делать. Если Иден останется дома, она умрет вместе с последним из Томасов. Мы с двоюродными сестрами старше ее всего лет на десять-тринадцать. Она вполне может прожить полноценную жизнь.

Только без волшебства.