В зеркало на него смотрел незнакомец. О Боги! Когда моя борода успела стать седой? Дрожащей рукой Кэсерил тронул коротко остриженный волос на подбородке. Слава Богам, хоть волосы на голове еще не стали выпадать. На кого он похож в этом наряде? Купец? Высокородный дворянин? А может, ученый? Скорее – последнее: слегка фанатик, чуть-чуть безумец, с впалыми от постоянных ученых дум глазами. Такие одежды требовали и роскошных аксессуаров: золотых или серебряных цепей, печаток, дорогого ремня с пряжкой из золота, украшенного камнями, толстых колец. Так его статус сразу поднялся бы еще на один-два уровня. И тем не менее все было и в таком виде в высшей степени достойно. Кэсерил выпрямился.

В любом случае, придорожный бродяга исчез, растворился без остатка. И теперь… теперь вряд ли он удовлетворится местом помощника повара.

На последние медные монеты он решил переночевать в трактире, а утром представиться провинкаре. А интересно, успела ли распространиться по городу новость о пойманном в банях дезертире? И если так, не откажут ли ему в ночлеге в городских трактирах и на постоялых дворах?

Нет. Не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Он сейчас же отправится в замок и узнает, сможет ли найти там укрытие. Еще одной ночи мне не выдержать. Он пойдет туда, пока на землю не упала ночь. Пока не упало мое сердце.

Сунув книгу во внутренний карман плаща, где она, по всей видимости, всегда и находилась, Кэсерил встал и вышел из комнаты, оставив на кровати кучку своей старой одежды.

2

Поднимаясь к воротам замка, Кэсерил пожалел, что не озаботился тем, чтобы где-то добыть себе саблю или меч. Стоящие у ворот стражи, одетые в черно-зеленые цвета провинкара Баосии, смотрели на приближающегося безоружного незнакомца спокойно, но и без особого уважения, которое способен вызвать остро отточенный металл. Кэсерил поприветствовал охранника, носящего сержантские знаки отличия, скупым кивком. Особую почтительность и вежливость он приберегал для внутренних покоев замка. Слава Богам, благодаря прачке он знал имена всех нужных людей.

– Добрый вечер, сержант! – сказал он. – Мне нужен комендант замка, сэр ди Феррей. Я – Люп ди Кэсерил.

Он намеренно предоставил сержанту самому догадываться, вызвали его в замок или же он сам пришел.

– По какому делу, сэр? – спросил сержант вежливо, но без особой почтительности в голосе.

Кэсерил выпрямился. Он не знал, из каких дальних уголков его существа явился этот тон в его голосе, но он произнес – уверенно, почти командным тоном:

– По личному, сержант!

Автоматически сержант отдал честь:

– Есть, сэр!

Кивнув своему напарнику: дескать, смотри в оба, сержант сделал Кэсерилу знак – следуйте за мной:

– Прошу вас, сэр. Я осведомлюсь у хранителя замка, что и как.

И они прошли через ворота.

Сердце Кэсерила забилось с удвоенной силой, когда он увидел широкий, мощенный булыжником двор перед замком. Сколько башмаков он истоптал здесь, бегая с поручениями от его хозяйки! Начальник над пажами как-то пожаловался ей на слишком быстрый расход обуви среди его подопечных, на что провинкара пошутила: если он предпочитает ленивых пажей, у которых быстрее снашиваются от сидения штаны, чем обувь, то она добудет ему нескольких; но тогда он должен будет часто менять свои собственные башмаки!

Похоже, она по-прежнему правила здесь твердой рукой, руководствуясь своим неизменно острым глазом. Ливреи охранников находились в отличном состоянии, двор был тщательно выметен, а по сторонам от главного входа в кадках стояли деревья, на чьих ветках искусный замковый садовник выгнал цветы – аккурат к празднованию Дня Дочери, который должен был состояться назавтра.

Охранник кивком головы пригласил Кэсерила присесть на каменную скамью, которая, благодарение Богам, была все еще теплой от дневного солнца, а сам, подойдя к дверям, ведущим внутрь замка, позвал слугу и, передав ему просьбу незнакомца, направился на свой пост. Не успел он пройти и половины расстояния, как его напарник высунул голову из-за створа ворот и крикнул:

– Принцесса возвращается!

Услышав эти слова, сержант повернулся к замку и гаркнул:

– Принцесса возвращается! Всем на свои места!

И, ускорившись, побежал на пост.

Слуги, горничные – все выбежали из разных дверей во двор и принялись вслушиваться в стук копыт и громкие голоса, раздававшиеся из-за стены замка. Первыми на взмыленных конях, забрызганных дорожной грязью по брюхо, во двор, с воплями, совершенно неподобающими их статусу, влетели две девушки.

– Тейдес! Мы победили! – крикнула через плечо первая из девушек. На ней была надета голубая жокейская бархатная курточка и такая же шерстяная юбка с разрезом. Из-под кружевной шапочки несколько небрежно выбивались кольца рыжевато-светлых волос, словно янтарь, сиявшие в лучах последнего солнца. У нее был чувственный рот, бледная кожа и прищуренные в смехе большие глаза с несколько тяжеловатыми веками. Ее спутницей была брюнетка в красном костюме, которая, переводя дух, улыбалась и поминутно оглядывалась назад, на отставших от них двоих всадников.

Следом за девушками в ворота влетел еще более юный джентльмен в алом костюме, по всей поверхности которого серебряными нитками были вышиты фигурки разных животных. Под ним несся роскошный гнедой жеребец с блестящей холеной шкурой и длинным развевающимся шелковистым хвостом. По бокам его ехали слуги с каменными лицами, а следом – хмурящийся пожилой джентльмен. У молодого человека были такие же, как у его… как у его сестры, вьющиеся волосы, но с большей степенью рыжины, и широкий рот. От досады он надул губы.

– Гонка закончилась у подножья холма, Изелль! Ты меня обманула!

Та иронически закатила глазки и, не успел слуга подбежать, чтобы подставить под ее ножки скамейку, соскользнула с седла и оказалась стоящей на земле.

Ее темноволосая спутница также, не дожидаясь слуги, спешилась и, передав ему поводья, сказала:

– Хорошенько выгуляй этих милых зверей, Дени, пока не остынут. Мы их сегодня изрядно измучили.

И, словно опровергая свои же слова, она поцеловала своего коня в белую звездочку и, в более практическом ключе, извлекла из кармана какое-то лакомство и дала ему.

Спустя несколько минут, последней, в ворота въехала женщина более почтенных лет, с раскрасневшимся лицом.

– Изелль! Бетрис! Умоляю, остановитесь! Именем Матери и Дочери! Милые девочки, не пристало вам так галопировать! Вы же не сумасшедшие!

– А разве мы не остановились? – вполне логично возразила темноволосая девушка. – Что ж, мы любим быструю езду! Но ни одна лошадь в Баосии не обгонит ваш язычок, дорогая!

Пожилая женщина сокрушенно покачала головой и подождала, пока слуга не подставит ей под ноги скамеечку.

– Ваша бабушка, принцесса, купила вам этого славного белого мула, – сказала она. – Почему вы на нем не скачете? Это подошло бы вам больше!

– Но он такой медли-и-и-и-и-тельный! – смеясь, отозвалась девушка с янтарными волосами. – Кроме того, Снежка помыли и причесали для завтрашней церемонии. Слуги сошли бы с ума, если бы я вывозила его в грязи. Они же собираются всю ночь держать его обернутым в простыни – чтобы не испачкался.

С тяжелым вздохом пожилая всадница позволила слуге помочь ей спуститься на землю. Оказавшись на твердой поверхности, она поправила юбку и потянулась, выпрямляя затекшую спину. Юный спутник девушек отправился в дом, сопровождаемый озабоченными слугами, а молодые красавицы, сопровождаемые жалостливыми причитаниями пожилой дамы, наперегонки устремились к дверям. Женщина, горестно покачивая головой, последовала за ними.

Не успели они войти, как на пороге появился мужчина средних лет, плотного телосложения, в строгом шерстяном платье, который голосом твердым, хотя и дружелюбно, проговорил:

– Бетрис! Если ты еще раз погонишь своего коня по склону вверх, я у тебя его отберу, и тебе придется следовать за принцессой бегом. Тогда ты, конечно, сможешь истратить свою избыточную энергию.

Бетрис почтительно поклонилась и произнесла негромко:

– Слушаюсь, отец!

Девушка с волосами цвета янтаря пришла подруге на помощь:

– Прошу вас, простите Бетрис, сэр ди Феррей! Это моя вина. Я погнала первой, и у нее не было выбора.

Мужчина, приподняв бровь, почтительно поклонился и сказал:

– Человеку, наделенному властью, полезно думать о том, стоит ли ему втягивать тех, кто стоит ниже его, в рискованные предприятия, – ведь сам он, в любом случае, избегнет наказания. Вот что вам следует иметь в виду, принцесса.

На что принцесса состроила гримаску, после чего, бросив на мужчину долгий взгляд из-под своих густых ресниц, кивнула, и девушки бросились в дом, чтобы избавить себя от дальнейших разговоров. Мужчина в черном вздохнул, а следовавшая за девушками женщина благодарно ему кивнула.

Кэсерил без труда опознал в мужчине коменданта – на отделанном серебром поясе у того висела связка ключей, а на шее – цепь с бляхой. Кэсерил встал и, приблизившись к коменданту, несколько неуклюже поклонился, преодолевая боль в спине.

– Сэр ди Феррей? Меня зовут Люп ди Кэсерил. Я прошу аудиенции у вдовствующей провинкары. Если, конечно, ей будет это угодно.

Комендант сурово посмотрел на него, и голос у Кэсерила дрогнул.

– Я не знаю вас, сэр, – произнес комендант.

– Милостью Богов, провинкара должна меня помнить. Когда-то я служил здесь пажом.

Он обвел рукой пространство двора и продолжил:

– В те годы, когда был еще жив прежний провинкар.

Он надеялся, что смог показать коменданту, насколько своим он здесь был. Нет более тягостного положения, чем положение человека, которому не за что и не за кого в этой жизни зацепиться.

Комендант приподнял седые брови.

– Я спрошу, примет ли вас провинкара.

– Это все, о чем я прошу, – сказал Кэсерил.

Комендант отправился внутрь замка, а Кэсерил, сев на скамью, скрестил пальцы.

Прошло несколько минут, в течение которых Кэсерил ежился под любопытными взглядами снующих слуг, и наконец комендант вернулся.

– Их светлость госпожа провинкара готова встретиться с вами. Следуйте за мной! – произнес он с некоторым недоумением в голосе.

От сидения на холоде спина Кэсерила затекла, а потому, встав и последовав за комендантом, он двигался несколько неуверенно, проклиная себя за неуклюжесть. В общем-то, он мог обойтись и без провожатого. Он мгновенно вспомнил расположение помещений; за каждым новым поворотом возникало перед ним до боли знакомое убранство. По устланному желто-голубой плиткой полу большого холла они прошли в выбеленные внутренние покои, а оттуда – в комнату, которую, благодаря освещению, в это время суток предпочитала провинкара, читавшая там или занимавшаяся рукоделием. Входя в комнату через низенькую дверь, Кэсерил вынужден был нагнуться, чего не делал раньше. И это было единственным отличием от того, что он помнил. Кое-что все-таки изменилось. Но виноватой в этом была не дверь.

– Ваша светлость! Вот человек, которого вы хотели видеть, – произнес комендант нейтральным тоном, явно не желая выказывать своего отношения к посетителю.

Вдовствующая провинкара расположилась в широком деревянном кресле, на котором были разложены подушки, смягчающие жесткость сиденья. На ней была надета строгая темно-зеленая мантия, соответствующая ее статусу вдовы вельможи. В то же время головному убору вдовы она предпочла заплетенные вокруг головы седеющие косы, перевитые зелеными лентами и закрепленные заколками с драгоценными камнями. Рядом с ней сидела ее компаньонка, примерно ее же возраста, тоже вдова и, если судить по одежде, имевшая отношение к Храму как посвященная мирянка. Увидев Кэсерила, компаньонка недоверчиво нахмурилась и крепче ухватилась за свое рукоделие.

Моля всех богов, чтобы тело не предало его, Кэсерил встал перед креслом провинкары на одно колено и склонил голову в почтительном приветствии. Одежды хозяйки замка были надушены лавандой, которая перебивала сухой запах старости. Кэсерил поднял взгляд, ища в глазах сидящей перед ним дамы искры узнавания. Если она его не вспомнит, он станет никем – и очень быстро!

Провинкара посмотрела ему в лицо и удивленно закусила губу.

– О Боги! Да, это вы, милорд ди Кэсерил! Добро пожаловать в мой дом!

И протянула ему руку для поцелуя.