С болью, пронизывающей до самого нутра, Улла признала, что в облике матери ей было знакомо только платье. Всё остальное теперь было иным.

Сибба молчала. На мгновение Улле показалось, что в зияющих провалах, заменивших глаза матери, мелькнул живой огонь. Но нет. Чем дольше она смотрела на неё, тем больше замечала, что ветер не касается складок платья и волос Сиббы, а если задерживала взгляд на её лице, то через пару мгновений оно будто расплывалось перед глазами. Силуэт был только тенью Сиббы. Ужасный разрез на шее, набухший и тёмный, хоть уже и не кровоточил, как в последний миг, когда Улла видела свою мать, но навевал страшные воспоминания.

Это было три года назад, когда Улле было семнадцать зим. Тогда она всецело верила в своё предназначение. Мать учила, что они – служители богов и людей. Связующая ниточка между мирами. Улла даже не думала, что ярл окажется настолько труслив и жесток, что сможет убить её мать за пророчество.

Лейв вывел Сиббу на площадь перед длинным домом, где обвинил в ненависти к богам. Он собственноручно вырезал ей глаза и отсёк язык: чтобы она не видела скверны и не изрыгала скверну. Но на этом ярл не остановился. Он перерезал ей горло, решив, что так избавится от проклятий. Немудрено, что сейчас, когда Сибба заговорила с дочерью, рот ее открывался, губы шевелились, но внутри зияла лишь пустота. Слова звучали лишь в голове Уллы.

Сибба сказала, что очень рада видеть дочь живой и невредимой. Она опасалась, что ей не хватит ума скрывать свои видения от ярла Лейва и других людей.

В ответ Улла только рассмеялась. Мать всегда сомневалась в её сообразительности и часто обвиняла в чрезмерной чувствительности. Но в этот раз Улла не подвела. Рассказав обо всём, что с ней произошло за три года, Улла быстро перевела тему. Теперь ей захотелось узнать, не во власти ли Хель находилась Сибба. И что говорили мёртвые о происходящем во всех девяти мирах.

Сибба ответила ей после долгого молчания. Мёртвые уже покинули страшное царство прошлого, и Хель больше не держала их взаперти. Мать горько улыбнулась, но не рассказала больше ничего, что знала о загробном мире, не ответила на другие вопросы о нём. Она молчала, о чём бы Улла ни спросила.

Поджав губы, девушка наконец тоже замолкла.

У неё остался один самый главный вопрос, который хотелось задать матери. Возможно, именно поэтому на остальные Сибба просто не отвечала. Она стояла напротив Уллы: мёртвая, холодная и ненастоящая. Несчастный дух, отправленный в мир Хель, но теперь скитающийся где-то среди миров, не принадлежа ни одному из них. Вероятно, Сибба застряла где-то в великой изначальной бездне Гиннунгагап.

Мать расхохоталась таким раскатистым смехом, что могла бы перебудить весь город разом. Но город спал. В чём дело? Улла нахмурилась, а Сибба сказала, что её совсем не стоит жалеть. Лучше скорее спросить и отпустить.

Уперев полный решимости взгляд в лицо матери, Улла наконец спросила: как убедить бессмертного конунга и людей в том, что она избрана богами? Разве её идея принести в жертву человека не является самой действенной в их положении? Пример Упсалы, где в величайшем храме трёх богов и в более счастливые времена приносили в жертву людей, не давал Улле покоя. Отчаянные времена требовали отчаянных мер.

Губы Сиббы сжались в тонкую линию. Недолго мёртвая вёльва молчала, но потом широко открыла рот так, что в его уголках треснула корочка крови. Слова звучали громко. Отчётливо. Эти слова Улла запомнила на всю свою жизнь, но не сразу поняла их значение:

«Когда богов не станет, у людей останутся только люди».

Сибба говорила уже не своим голосом, а голосами многих богов и мертвецов. Улла поняла, что голоса звучали даже из домов! Асгард, мир богов, Хель, мир мёртвых, и Мидгард, мир живых людей, звучали в унисон. Они сложились воедино.

Слова забились между окружавшими их скалами, словно пойманные в ловушку птицы. Улла зажмурилась, скулы свело от пронзительности голосов. Шум нарастал, а эхо множилось. Наконец голоса загремели, как гром во время грозы, достигнув, казалось, своего пика, и стихли. Мгновенно. Словно их никогда и не было.

Девушка сглотнула. И боги, и мёртвые, и все жители девяти миров, казалось, очень хотели, чтобы она услышала эти слова и уже никогда их не забывала. Какое-то время Улла молчала. Но потом осмелилась напомнить матери: эти люди всю жизнь почитали их, а потом в считаные мгновения расправились с Сиббой! И теперь ей нужно почитать их больше, чем богов? Холить их, лелеять и защищать?

Улла не собиралась прощать им содеянного! И теперь у неё были силы и власть, чтобы отомстить людям за смерть матери.

Сибба нахмурилась. Её брови, как и губы, были испачканы кровью.

Выходит, поняла мертвая вёльва, Улла совсем не собиралась приносить благородную жертву богам, чтобы упросить Тора вернуть море. Она собиралась провести настоящую казнь. Чтобы люди увидели, какой властью она теперь обладает. И если кто-то из них обидит прорицательницу или будет ей перечить, то боги разрешат ей убить любого. А бессмертный конунг Скалль и его армия не будут возражать. Разве не так?

Улла поджала губы и опустила глаза. Она не видела в этом ничего постыдного, но ей стало обидно, что мать, ради которой она готова мстить, этого не одобряет.

Ноздри Сиббы раздулись, как если бы она тяжело дышала. Но это было не дыхание, а гнев, нараставший внутри женщины. Она вскинула свой длинный тонкий палец и нацелила его на дочь. Голоса людей из домов, мертвецов и богов снова собрались в ее горле, а потом вырвались наружу, ударяясь о скалы и оглушая Уллу:

«Тебе была дана сила всех вёльв, когда-либо живших в Мидгарде! Боги забрали у людей способность говорить с ними, чтобы ты одна звучала громко, а слышала четко. Но посмотри на себя! Ещё три года назад ты должна была объединить народы севера и вести их к спасению, но ты пренебрегала голосом Одина!»

Улла побледнела и перестала дышать. Она замерла. Губы не шевелились, но она смогла произнести свой вопрос: помогут ли боги ей сейчас вернуть море людям?

«Сделай то, что должна была сделать уже давно! Верни доверие богов!»

– Да чтоб вас всех! – рявкнула Улла, а её язык мгновенно ожил. – Доверие людей! Доверие конунга! Доверие богов! Боги хотят, чтобы я пресмыкалась перед теми, кто убил мою мать? А если я не хочу вести этих людей к спасению?! Они не заслуживают ни воды в море, ни жизни на земле!

Но призрачная связь с матерью была разрушена. Сибба растворилась в воздухе, а город начал просыпаться, обретая всё больше звуков. Прежних голосов, что громко бились среди скал, уже не было. Но они продолжали звучать в голове Уллы.

Боги требовали от неё следовать своей судьбе. Но ведь именно они позволили людям убить её мать. Забывать об этом Улла не собиралась, но не решалась и перечить богам. Еще три года назад она должна была объединить народы севера, но ведь теперь это сделал конунг Скалль. Вот только, кажется, богам одного его похода было недостаточно. Возможно, они вовсе не избирали его для этой миссии. И надеялись бедные боги только на Уллу.

Теперь она знала, что ей нужно делать. Как дать своему голосу силу всех голосов людей Мидгарда, объединив их воедино.

Решено.

Улла отстранилась от стены и уже собиралась возвращаться.

– Ведьмино отродье, – из дома вышел мальчишка лет двенадцати, он пнул в сторону Уллы снег носком башмака. – Пойди прочь от нашего дома! А не то я…

Девушка фыркнула в его сторону, оскалив зубы, и Бласи тут же поспешил вернуться в дом.

Интересно, слышал ли он её слова?

Улла и не заметила, как Скогли ожил. Солнце, пусть и слабое, болезненное, взошло над берегом, смахнув серую пелену. Двери лениво распахивались, из них показывались злые сонные люди. Дома́ их были совсем небольшие, Скогли никогда не был выдающимся поселением. У всех зданий были массивные треугольные крыши, покрытые мхом, плотные стены с забитыми щелями от сквозняка. Из-под дверей понемногу начинал валить густой дым. Это первые проснувшиеся затапливали печи посильнее, чтобы семьи могли набраться сил и вылезти из-под теплых одеял.

Раньше, когда было теплее, уже на рассвете по улочкам города сновали козы, куры и овцы. Но сейчас пасти уже было некого. Несколько куриц выбежали из домов, когда им услужливо открыли небольшие дверцы. Но отбегать далеко не стали. Вокруг всё равно нечего было искать. Люди уже не могли кидать им столько же зерна, сколько и раньше, а земля стала слишком твердой, чтобы клевать её в поисках еды.

На широкую площадь, которая начиналась за конюшнями, вышли воины конунга Скалля. Они подоспели как раз вовремя – в тот самый рассветный час, когда люди уже разлепили свои глаза, но ещё не успели начать разговаривать друг с другом, строя заговоры и поднимая смуту.

Бойцов Скалля можно было увидеть издалека: тяжелые меховые одежды, огромные капюшоны и подолы ниже колена. Вся одежда их была сделана из шкур, а кожаные ботинки на ногах были обшиты мехом. Со стороны они выглядели как огромные медведи, сшитые из разных лоскутов. Слоёв одежды на них было так много, что они казались вдвое или втрое больше, чем любой воин из Скогли.

Они остановились на широком перекрёстке нескольких дорог, который и был центральной площадью городка. Мужчины и женщины быстро превратили ледяные корочки на лужах в вязкую грязь, чавкающую под ногами. Среди людей конунга Улла не нашла Торгни, понадеявшись, что кто-то остался сейчас охранять его заслуженный сон. Но и самого Скалля она тоже сразу не заметила.

Вёльва натянула капюшон на лицо и припала к стене. Она спряталась за голым кустом лещины, надеясь, что никто не обратит на неё внимания. Наконец площадь загудела от наплыва людей. Среди них показался и конунг, одетый в светлые шкуры, поверх которых был накинут длинный плащ из черного волчьего меха. Скалль появился в тот самый момент, когда обстановка стала накаляться, словно печи цвергов^[8] в разгар работы.

Сначала он игнорировал людей, устремив свой взгляд поверх крыш домов. В утреннем свете можно было разглядеть Тора в мельчайших деталях. Был виден рисунок рун на молоте Мьёльнире и массивная кожаная броня, украшенная золотом, как и полагалось богам Асгарда. В бороде его виднелись витиеватые металлические бусины, посверкивающие на свету. На руках были рукавицы, ведь рукоять Мьёльнира так сильно разогревалась от молний, что без них Тор не смог бы совладать с молотом.

Кожаное основание пояса обрамлялось переплетенными шнурками, а спереди на животе крепились несколько круглых пластин с выбитыми рисунками, изображавшими разные подвиги бога грома. О некоторых из них, высеченных на поясе силы, люди, наблюдавшие сейчас за богом, даже не подозревали. Но многие сюжеты, – например, как Тор добыл котел для варки пива у великана Хюмира, люди узнали.

Сражение завораживало Скалля. Он не мог оторвать взгляд от неба, даже не замечая, что сотни глаз сейчас устремлены на него самого. Народ ждал, когда конунг заговорит. Наконец ему пришлось обратить на них внимание, потому что люди начали перешептываться.

Всё, что было способно унять нарастающий шум, это голос Скалля.

– Должен сказать, я рад, что ночь прошла без потерь. Не считая, конечно, одного несчастного убийцы, – ухмыльнулся Скалль, окидывая толпу цепким взглядом. – Уверен, что это чистая случайность и никто намеренно не замышлял покушения на меня или кого-то из моих людей.

Улла и ещё несколько воинов конунга с любопытством уставились на толпу. Они искали разочарованные лица, чтобы распознать предателей. И они себя проявили. Улла злорадно улыбнулась:

– О, ты очень расстроен, Ненне? – адресовала она шёпотом воину, раздосадованно плюнувшему себе под ноги и всплеснувшему руками.