– Верно, – кивнул Миллер. – Через три года это будут килограммы. Через пять – крыса. Лет через семь мы сможем отправить к Земле человека. Прогресс, всё хорошо, всё по плану. Но почтенную публику что-то волнует, так ведь?

Бейти примирительно улыбнулся.

– Публике неприятно осознавать, что это… Что эти… эксцессы… непременный шаг на дороге к звёздам.

– До сих пор человечество эти эксцессы не сильно заботили, – Миллер демонстративно плюнул на пол.

Нет, они здесь решительно распустились, подумал Бейти. Пьют, ругаются, плюют. В отрыве от Земли люди быстро дичают и начинают плевать под ноги, крепко выражаться, пить из пузырьков и распускать руки.

– До сих пор человечество недопонимало… масштаб проблемы. Всё-таки каннибализм…

– Да всё оно понимало! – снова почти выкрикнул Миллер. – Но предпочитало смотреть слегка в сторону. Ведь человечество возвело познание в божественную степень! Познание! Вот смысл! Вот цель! Познание нельзя останавливать! Кого-то разорвали в клочья? Ничего! Зато завтра мы отправим к Земле полтора грамма! Закроем глаза на то, что нелюдь жрёт людей! Зато у нас звёзды под ногами и мы знаем истинную форму Вселенной!

Миллер пнул подвернувшийся стул.

– Но когда клочья начинают разлетаться уж слишком часто, смотреть в сторону не получается, – сказал он. – Так, Бейти? Члены Совета стали плохо спать?!

– Не буду спорить, – согласился Бейти. – Члены Совета действительно серьёзно обеспокоены.

Возле горизонта над тундрой громоздились прекрасные облачные башни, Бейти захотел почувствовать воздух. Чуть прохладный, пахнущий кипреем и зеленью воздух, который он успел вдохнуть на стартовом столе. Бейти понял, что хочет снова вдохнуть этот воздух, подальше отсюда…

– Каннибализм есть неточный термин, – сказал Миллер. – Каннибализм – это внутривидовое. Я предпочитаю слово «людоедство».

Бейти поморщился.

– Снарки убивают и поедают людей, – сказал Миллер. – Это так. Мы не всегда успеваем их отогнать. Это тоже так.

– Почему тогда их не изолировать? Отдельные боксы, оргалит, телекамеры…

– Они не работают в изоляции, – ответил Миллер. – Они признают только личное общение. Им нравится, когда люди рядом. Им нравится смотреть в глаза, нравится запах, им комфортно. Знаете, Бейти, хорьку очень комфортно в крольчатнике!

Миллер снова плюнул.

– Кстати, им очень хочется обратно на Землю, – сказал он. – Рейн для них… компромисс. Фактически единственный, на который они согласились.

– Погодите, что значит… – Бейти поморщился. – Что значит – не работают в изоляции? А как же тогда…

– Они могут свободно перемещаться по комплексу, – сказал Миллер со злорадством. – Институт – не тюрьма.

Бейти с трудом удержался от того, чтобы оглянуться.

– Не переживайте, Бейти, они редко поднимаются выше нулевого уровня, – успокоил Миллер.

Бейти не удержался. В кессоне они находились одни.

– Полагают, что это генетическое, – сказал Миллер. – Они предпочитают держаться ниже. Но на вашем месте я бы без сопровождения не выходил.

– Да, конечно.

Бейти снова огляделся. Перехватил насмешливый взгляд Миллера.

– Но неужели нельзя… что-нибудь придумать? Разумное?

– Мотивировать снарков невозможно, – ответил Миллер. – Ни положительно, ни отрицательно. Они не знают смерти, не боятся боли и голода. У них полностью отсутствует эмпатия, они не знают ни сострадания, ни жалости.

– Но ведь они не звери…

– Звери?! – спросил с горечью Миллер. – Господи, если бы они были зверями!

Миллер покачал головой.

– Я зоопсихолог, – пояснил он. – По профессии. У меня почти тридцать лет опыта. Я работал с тигром, задравшим четырёх стариков. Это было легко. Это было просто… А с этими…

Миллер замолчал, глядя на тучи над горизонтом.

– У них есть всего одно чувство, – сказал он. – Они любопытны. В этом их единственное сходство с человеком. То, что они предпочитают передвигаться вертикально… это только подчёркивает разницу.

Любопытство, про себя усмехнулся Бейти. Любопытство вело человечество пятнадцать тысяч лет, от времени первых костров до дней последних фотонных звездолётов. Любопытство – священное знамя, огненный ветер, наполнявший паруса наших кораблей, добродетель, внушаемая с молочных зубов, дорога сквозь ойкумену. И вот в ойкумену вступили волки. Очень любопытные волки. И…

Бейти заметил, как у Миллера задрожали губы.

– У них… детские голоса, – почти шёпотом сказал Миллер. – Несовершенство речевого аппарата… Это самое невыносимое – их голоса! Если бы вы слышали, как они говорят…

– Возможно, действительно у Совета мало информации, – сказал Бейти. – Но это неудивительно: руководство Института исповедует спорную информационную политику.

– Лично я отправляю донесения с каждым бортом, – возразил Миллер. – Кассель тоже. Так что Совет прекрасно осведомлён о нашей ситуации. Видимо, поэтому прислали вас.

– Не понимаю вашего сарказма, – сказал Бейти. – Разумеется, у меня нет официальных полномочий, однако… Мы допускаем, что Совет не представляет масштаба…

– Катастрофы, – закончил Миллер.

Бейти пожал плечами.

– Катастрофа, – повторил Миллер. – Пожалуй, это слово больше всего соответствует. Понимаю, на Земле вокруг ситуации сложилась некая мифология, не имеющая ничего общего с действительным положением дел…

– А вам не кажется…

Бейти попытался возразить, но Миллер остановил его нетерпеливым жестом.

– Одни считают снарков жертвами варварских экспериментов, несчастными животными, выжившими под скальпелем доктора Моро и уже по факту своего появления заслуживающими милосердия. Другие видят в них чуть ли не геометров нового мира – воплощённое логическое начало, разум, лишённый химер, устремлённый в грядущее. Третьи предпочитают не замечать, для них снарки – это… Уродливый младший брат. Держать в подвале его стыдно, и людям показать нельзя, хотя он и умеет чудесно решать головоломки. А некоторые…

– А кем считаете их вы? – остановил Бейти. – Вы лично?

Миллер пошарил по карманам.

– В мои обязанности входит охрана периметра, – не ответил он. – И минимизация ущерба.

– Минимизация – это понятно… А на вас? Они пробовали напасть на вас?

– Нет.

– Почему? Вы же тесно с ними общаетесь.

– Снарки любопытны, я же вам говорил. А я отличаюсь от других людей; видимо, это их забавляет.

– Чем отличаетесь? – спросил с интересом Бейти.

– Я не оправдываю их, не боюсь их и не пытаюсь их понять. Я ненавижу их и хочу истребить.

Миллер посмотрел на часы.

– Кассель задерживается, – сказал он. – Впрочем, у нас все задерживаются, вы привыкнете, здесь все опаздывают.

– Да, я знаю, они не любят часы.

– Поэтому я их и ношу, – Миллер постучал по часам. – Кассель тоже, кстати, носит. Но по другим причинам, он у нас всё-таки релятивист…

За стеной начался дождь, возле гор начался дождь, облачные башни стали обычными облаками.

– По статистике, они чаще нападают в солнечную погоду, – сообщил Миллер. – Вам повезло.

– Это хорошо. И всё же эти нападения… нельзя их как-то предотвратить? – спросил Бейти.

– В некоторой мере, – ответил Миллер. – Я вижу, если они кого-то наметили. И тогда я отправляю его на Землю.

– И приказываете не болтать?

– Нет, – сказал Миллер. – Не приказываю. Никто и так не рассказывает. Это не те вещи, которые хочется вспоминать.

Дождь и серая пена спустились с гор, по прозрачной стене побежали ручьи, похожие на трещины.

Миллер сощурился.

– Ладно, – сказал он.

– Что?

– Кассель встретится с вами… Через полтора часа.

– Отлично!

– Не знаю, не знаю. Впрочем, ваш выбор, вы же можете быть везде, где ступала нога человека.

– А…

– Снарки завтра, – ответил Миллер. – Лучше с ними с утра, они с утра сонные, риска меньше. Знаете, Бейти, на Земле склонны недооценивать риски. На Земле считают меня паникёром, параноиком. Но я прав, я прав… Пойдёмте в фойе, Кассель спустится туда.

Миллер поднялся из кресла, направился к шлюзу. Бейти за ним.

– Кассель проведёт вас по Институту и наверняка покажет вам командный центр, – говорил Миллер. – Обратите внимание, там справа возле стены есть панель активации планетарного ключа. Вы финишировали над южным?

– Над северным.

– Значит, вы видели «Воргу». А над южным – «Шор». При активации системы изоляции терраформеры запускают над полюсами реакцию выжигания кислорода. С севера и юга сходят огненные стены, встречаясь в районе экватора. Примерно через полтора часа все формы жизни крупнее бактерий на планете уничтожены.

– Зачем вы мне это рассказали?

– Затем, чтобы вы понимали: будь моя воля, я бы повернул ключ в любое мгновенье.

Они проследовали через внутренний шлюз, преодолели короткий коридор и оказались в фойе. Бейти подумал, что не любит современную архитектуру ещё сильнее: фойе Института пространства представляло из себя сплющенный пузырь, мебель отсутствовала, а воздух имел синий металлический оттенок. В фойе имелся единственный выход, и Бейти подумал…

– Да, похоже на сыр, – подтвердил Миллер. – Но здесь всё так. Может, оно и к лучшему… Отвлекает.

– Кстати, вы спрашивали про костюм, – напомнил Бейти. – Мне должны были выдать какой-то костюм?

– Ерунда, – отмахнулся Миллер. – Забудьте.

– И всё-таки? Какой костюм? Химической защиты? Бактериологической? Глубинной, может?

– Костюм клоуна.

Бейти хмыкнул.

– Нет, это не плохая шутка, – уточнил Миллер. – Среди сотрудников Института распространено… не знаю, как это назвать… Поверье, предрассудок… Одним словом, считается, что ношение уродливой одежды снижает риск нападения.

– Почему?

– Вы что, совсем не знакомились с материалом?! – возмутился Миллер.

– Разумеется, знакомился. Но, наверное, не так хорошо.

– Наверное. Снарки обладают…

Миллер усмехнулся.

– Развитым чувством прекрасного, – сказал он. – Некоторые сотрудники полагают, что, если ты напялишь… кружевной фрак и рейтузы в ромб, снарки побрезгуют такой добычей. Но это чушь, на самом деле им плевать. Лично мне кажется, что это всё придумали сами снарки, они… – Миллер потёр вспотевший лоб. – Умеют внушать. Ведь весь этот нелепый птичий камуфляж есть проявление страха. А им нравится смотреть, как мы их боимся. Наверное, это весело.

– То есть, значит, надо не испытывать страх? – спросил Бейти.

– Поверьте мне, Бейти, не испытывать страх у вас не получится, – сказал Миллер. – Теперь слушайте…

* * *

– Айван Кассель, директор Института, – представился человек с дёргающейся щекой.

– Роберт Бейти, прикладная журналистика. Спасибо, что нашли для меня время.

Они пожали руки. Ладонь Касселя была болезненно горячей, руку Бейти он не отпускал дольше, чем позволяли приличия.

– Мы пошли навстречу Совету, – сказал Кассель. – Мы понимаем, что наша работа вызывает определённый резонанс, но… сейчас это не лучшая идея, поверьте. Впрочем, спорить у меня нет никаких сил…

Бейти удалось добыть ладонь из рукопожатия, Кассель этого, кажется, не заметил.

– Я расскажу вам о нашей работе, познакомлю с исследователями, покажу Институт… Вы прошли инструктаж?

– Да, – Бейти скептически улыбнулся. – Ваш начальник периметра меня проинструктировал. Интересные правила.

– Эти правила лучше соблюдать.

Кассель неожиданно оглянулся. Бейти тоже оглянулся. Никого. В фойе Института находились только они двое.

– Наверное, нам лучше пройти в более удобное место, – сказал Кассель. – В библиотеку? Это классика, интервью в библиотеке. Я бы предложил часовню…

Кассель рассмеялся собственной шутке.

– Да, пожалуй, в библиотеку имеет смысл, – согласился Бейти.

– Тогда следуйте за мной.

Кассель пересёк холл. Коридор был узок, без дверей и окон, напоминал овальную трубу. Кассель шагал так быстро, что Бейти не сразу сумел его догнать.