– Машери, – молвил энтроп с ласковым французским акцентом. – Я обожаю твои коленные чашечки. Постоянно думаю, с какими блюдцами их сервировать. Прошу, не вынуждай меня ломать то, что мне дорого. А затем сращивать. А потом ломать еще раз.

Не-смотрительница вздохнула:

– Любовь моя… Что за последний довод королей?

– Двигай к окну.

– Не могу. И не хочу.

– Зато я могу, – сообщил я, попытавшись встать. – Пожалуйста, можно…

Рука энтропа впечатала меня обратно в кресло.

– Пересядь к окну, любовь моя, – повторил он с улыбкой, в которой не было ничего от улыбки.

Выдержав молчание, достойное пыточной камеры, молодая женщина перебралась на дальнее кресло.

– Ты тоже двигайся, малой.

Меня просить дважды не пришлось.

Энтроп сел рядом, приподнял манжету. Минотавр рассказывал, что для решения матриц энтропы Эс-Эйта использовали по двое-трое часов, но у симбионта были одни, самые простые, с секундной стрелкой и крохотным глазком хронографа. Я не хотел знать, насколько везения в нашей встрече было больше, чем расчетов.

– Меня зовут Влад. – Он одернул рукав. – Не очень рад знакомству, если честно.

– Взаимно, – согласился я.

Он пригладил полосы шарфа на груди.

– Я зову ее Шарлоттой. Знаешь, пирог есть такой? С печеными яблоками, на савоярди. Конечно, тирамису намного изысканнее, и даже панна котта… Но машери сказала, это похоже на клички для мальтезе…

– Для бишон фризе, дорогой.

– Да хоть для мартышки, родная.

Влад подпер пальцем висок и неожиданно перешел к делу:

– Ваши синтропные цацки… Она их сожрала.

– Знаю. Теперь их микробиом убивает ваш микробиом.

– Внутри машери – да. Но раз ты из местных, то понимаешь: это работает не по принципу антибиотика. Синтропы убивают нас не так, как мы убиваем людей. Сначала вы делаете нас крайне, я бы даже сказал эпидемиологически, неприятными для окружающих. Технически мы убиваем себя сами, за компанию.

Конечно, я знал. По словам Минотавра, это чуть ли не единственная причина, почему в древности синтропы держали при себе энтропов – в качестве оружия. Не вилами же расправляться с неугодными. Не топорами. Оставалось лишь порадоваться, что внутри меня, как и внутри всех, чье существование разделено с контрфункциями, атра-каотики-суммы было намного меньше, чем у полноценных функций, в которых Дедал был авторизован. Так что я не делал Влада сильно опаснее для людей, чем он уже был.

Чего не сказать об искрах.

– Если она умрет… вы нарушите параграф четыре-точка-восемь. Энтропам и синтропам запрещено убивать людей.

Симбионт сощурил глаз.

– Готовый фарш не прокрутить обратно, верно. Однако повторю: пока это в моих силах, я не позволю ей умереть. Но не по доброте душевной, ясное дело.

– То есть… мы торгуемся?

Он приподнял бровь.

– По телефону ты не казался таким сообразительным.

Я и сейчас не был таковым. По правде, до меня только дошло, зачем энтроп вытащил меня сюда. И почему, блин, меня, а не любого другого, кто не слажал бы еще в самом начале, поведясь на телефонные угрозы.

Что ж. Похоже, Влад все-таки умел считать вероятности. Это была хорошая новость, просто не для меня.

– Послушайте… – медленно начал я, – как бы вы ни пытались меня использовать, я ничего не решаю. Вот вообще ничего. Я даже, чем ужинать, не выбираю. Если вы хотите меня шантажировать или предложить что-то в обмен на что-то, даже если я соглашусь, там… ну, дома мое слово не будет иметь вес. Вы ничего от них не получите. А мне только запретят гулять после шести. Понимаете? Меня никто не воспринимает всерьез. И вам не стоит. Единственный человек, кто мог послушать меня… после чего остальные послушали бы его, сейчас находится в коме. Из-за вас. И я…

И он.

Я замолчал, подумав: искры. Подумав: если Шарлотта будет у нас, мы сможем выполнить условие госпожи-старшего-председателя. Сказать, что искры под контролем (технически). Подтвердить договоренности с Обержином (или что там ей нужно). Тогда Эс-Эйт начнет обещанное лечение. Тогда Минотавр проснется. А там уж, проснувшись, пусть разбирается сам: кому нужна искра, почему все снова повторяется. Сейчас имела значение только его жизнь. Ради этого мы с Ариадной скрыли и поездку к Нимау, и вторую искру, и амальгаму. Я – так точно.

– О да, – многозначительно протянул Влад. – Люблю сообразительных.

Я покосился, пытаясь оценить свои шансы. Что знал он. Что не знал я.

– Кто помогал вам ночью? – спросил наконец.

– Никто, – ответил энтроп.

Я повел головой.

– Не может быть. Кто-то должен был открывать вам двери.

Влад пожал плечами.

– Машери открывала. Мы все время были вдвоем. Признаю, в какой-то момент и я счел это сомнительным, но с улицы самый закрытый клуб в городе выглядит как бывший доходный дом. В таких постоянно ждут скорую и дезинфекторов. Так что…

В ушах гудело скоростное движение поезда. Гудело: это не могло быть правдой.

– Это плохо, малой? – полюбопытствовал энтроп.

– Это невозможно, – признался я.

Я повернулся к не-смотрительнице. Привалившись к окну, она улыбалась с безмятежностью, прячущей физическую боль, но и моральное превосходство тоже. Если Влад не врал и Шарлотта сама провела их к Минотавру… да кто она такая, черт возьми?! Только лабиринт решал, кому и куда открывать двери. И хоть никто до конца не понимал, как именно это работало, правило было фундаментальным. Без него лабиринт назывался бы как-то еще.

– Раз ты так уверен, что нас кто-то впустил, – меж тем продолжил энтроп с неприятно растущим довольством, – полагаю, у вас тоже детективное шоу?

Я развернулся и бездумно повторил:

– Тоже?

Влад не сводил с меня плотоядного, полного пугающей нежности глаза. У него определенно были планы на этот цугцванг.

– Нам нужны искры, – собрался с силами я. – Что нужно вам?

Энтроп уселся поудобнее. Сделал вид, что задумался.

– Хм… хочу… Чего же я… О! Хочу, чтобы ты и твоя большая синтропная семья забыли о крохотной роли какого-то там симбионта в вашем междусобойчике… Или что там у вас происходит.

Я догадывался, что услышу примерно это, а потому напомнил:

– Вы заразили Минотавра дрезденской чумой. Он чуть не умер.

– Фуу, опять активный залог. – Влад скривился. – Человеческая жизнь бесценна. Так на военном трибунале решили, когда утомились менять ценники. Это машери предала мою безграничную веру в ее необремененную интеллектом красоту, разрушив нашу любовь попыткой моего убийства. В такие моменты с некоторыми из нас случается то, что случается. И быстро заканчивается, если ты понимаешь. Хорошо, что зараза к заразе не липнет: у меня еще есть шанс недосмотреть за любимой возле бассейна с акулами. А вот вашему главному… Да. Не повезло.

Меня аж передернуло, как легко он это сказал. Опоздал на встречу. Умер в муках. Такого рода невезение.

– А Ян Обержин?

– А что с ним?

– Он умер. При вскрытии обнаружили атра-каотику. Говорят, в пределах дружественной нормы, но Эс-Эйт может это не подтвердить.

– Ого… Видать, какой-то энтроп посидел в его роскошном саннстране минут десять. Белая кожа, даешь.

Я моргнул.

– Вы… вы только что признались?

– В чем? – Влад удивился так искренне, что ни разу нет. – У этого Обержина было больное сердце. Об этом сейчас весь интернет. Как о смерти его супружницы. И этих, пропавших… детях? Песиках? Какая цепочка трагических совпадений.

Он придвинулся. Я отодвинулся, чувствуя, как стремительно у меня развивается клаустрофобия меж двух кресел с таким соседями.

– Послушай, малой. Не хочу нагнетать… хотя чего это – конечно хочу, – но машери осталось немного. Кое-где я перегнул. Цацки дошлифуют остальное. Пока мне удается латать пробоины – плоть от плоти как-никак. Но перещелкнуть может в любой момент. Тогда мне придется выйти из нее, ну, знаешь… параграф четыре-точка-восемь. Тогда она мгновенно развалится на куски. С одной стороны, это решило бы ваши проблемы с нашим дерзким ограблением спустя буквально одно вскрытие. С другой… Между нами. Я тоже считаю, что машери провернула все не для себя. Уж слишком у нее… альтернативные интересы, чтобы подстроить такое славное стечение обстоятельств. Кто-то тайно благословил наш союз и рассказал ей, как им пользоваться, и, по-хорошему, вам бы узнать кто и зачем. До того, как ее смерть обрубит все концы. Я прав?

Вопрос был риторическим. Влад прекрасно знал, что прав. Поэтому я и мотнул головой:

– Понятия не имею, – и добавил, расшатывая его невозмутимость: – Почему бы нам просто не сдать вас в Эс-Эйт, а, если она умрет, обвинить в нарушении соглашений? А заодно и в том, что вы рассказываете всем подряд о своей дрезденской чуме, а потом вас используют как оружие.

Влад снова сощурился, но с куда меньшей благосклонностью. Теперь он как будто рассматривал меня в микроскоп.

– И как ты меня сдашь? Если я выйду на следующей остановке?

– Ну… я знаю ваше имя. И как вы выглядите.

– О-о-о… и как же я буду выглядеть завтра?

Я осознал вопрос и мысленно чертыхнулся. Модусы, конечно. Они были отдельными наборами генов, а не только ментальной прошивкой, и чаще всего каждого нового себя энтроп упаковывал в отдельную внешность. В Эс-Эйте было принято перекидываться в «родственников», чтобы не тревожить людей долгожительством, но сохранить регалии и связи. С симбионтами дело обстояло иначе. Летальность долгосрочных связей с ними требовала частого чередования… всего. Минотавр говорил, они используют модусы как наживки. Разводят из них целый арсенал.

Я потерял даже мнимое преимущество, но все равно вымучил:

– Так Влад – тоже вымышленное имя? Как Шарлотта?

Энтроп хохотнул:

– Они все вымышленные, малой. – Он резко встал, вышел в проход. – Машери, – протянул в театральном развороте. – Выходим на следующей.

Шарлотта привстала, оперлась о спинку кресла. Занавес спутанных и все же отчаянно красивых волос мазнул меня по лицу, когда она, сделав вид, что переводит дух, склонилась ко мне.

– Ну как? – прошелестела. – По-прежнему не бесит?

Я стиснул пальцы:

– Погодите.

Это значило: да. Значило: конечно бесит. Но кто-то всегда должен быть умнее.

– Послушайте. В Эс-Эйте знают, что искра украдена. Они вынуждают нас признаться в этом, фактически шантажируя здоровьем Минотавра. Но если бы мы могли сообщить им, что искра по-прежнему у нас, они начали бы лечить его. Это какая-то очень крутая терапия, обещали, что он придет в себя уже через пару дней. Так вот… если бы он очнулся, это все поменяло бы. Ведь если Минотавр в порядке и его жизнь вне опасности… тогда какая разница, чем его пытались убить? Все обошлось. Это самое главное. Понимаете, о чем я?

Шарлотта с облегчением осела обратно в кресло. Улыбка Влада истончилась. Он слушал. Он считал.

– Неужели бывают такие незлобливые люди?

Про себя я горько посмеялся.

– Само покушение его, конечно, разозлит. Но не в его стиле тратить время на пустяки типа каждому воздать по заслугам. Я смогу его убедить, что вы тут ни при чем. И что вы нам помогали. Но нужно как можно быстрее начать терапию. Для этого искры должны быть у нас.

Влад побарабанил пальцем по спинке сиденья.

– Никаких нас. Только ты. И ладно – твоя чернокрылая зазноба. Я с вами. Машери – нет. Машери – только со мной. Уверен, мы оба заинтересованы, чтобы она пожила еще какое-то время, но я отдам ее исключительно вашему главному, лично в руки, и только после клятвенных заверений, что мне больше не нужен живой щит и вы меня знать не знаете. А если что-то пойдет не так… появятся какие-то новые лица, всплывут непредвиденные обстоятельства… я начну отдавать ее по кускам, и самого ценного в них не будет. С этим решили?

Подавив проблеск надежды, я кивнул. Энтроп задумчиво облокотился на ряд кресел впереди.

– Что конкретно нужно сделать, чтобы начать терапию?

– Встретиться с госпожой-старшим-председателем.