Он выглянул в окно. Пахло солью и влагой. Они миновали торговый центр, однако все витрины были закрыты ставнями или заколочены. И тут Уилл заметил колченогого робота, с лязгом шагающего по улице. Робот остановился и что-то сказал женщине в соломенной шляпке и цветастом платье… на вид неживой. Она была с ног до головы перепачкана землёй, как будто только что выбралась из могилы. Женщина помахала роботу, и у неё отвалилось полруки.

Уилл протёр глаза и снова выглянул, но было уже поздно. Машина свернула в Змеевидный проезд, и Уилл увидел старый дом, вокруг которого летали привидения, то и дело ныряя в слуховое окно на чердаке. На крыльце компания зеленокожих ребятишек острыми ножами вырезала из тыкв фонари. В соседнем дворе худой старик с пилой в руках тащил в гараж связанного единорога.

Внезапно раздался дикий визг. Уилл поднял голову и увидел, как над ним пронеслись два птеродактиля.

Он не верил своим глазам:

– Что это?!

А потом он понял: октябрь же. Ничего удивительного.

– По-моему, здесь очень серьёзно относятся к Хеллоуину, – сказал Уилл маме. – Уже надели костюмы, украшают дома и всё такое.

– Правда? А я и не заметила, – ответила мама, внимательно разглядывая номера домов. Наконец она остановилась перед старомодным двухэтажным домиком. – Вот мы и приехали. – Мама обошла машину и открыла дверь Уиллу. – Выходи.

Уилл покачал головой.

Мама вздохнула:

– Если надо, я буду стоять здесь до ночи и держать дверь открытой.

– Я хочу домой, – буркнул Уилл.

– Наш дом теперь здесь. Уилл, por favor^[3].

Под маминым взглядом он не выдержал и, застонав, выполз из машины.

– Ко мне, Фиц.

Большой сенбернар – единственный оставшийся у Уилла друг – выскочил следом и хорошенько встряхнулся. Заметив во дворе заросшего сорняками садового гнома, пёс подбежал и, осторожно понюхав его, задрал ногу… но тут каменная фигурка зловеще улыбнулась, обнажив сотни острых, как иголки, зубов. Фиц отпрыгнул, прижался к Уиллу и заскулил.

Однако смутил Уилла вовсе не гном.

Двор был весь в ямах и в кучах выброшенной земли, а почтовый ящик висел боком. Окна напоминали слепые глаза, каминная труба блестела, словно череп на солнце, краска на стенах облезала, как обгоревшая на солнце кожа. А главное – стены были выкрашены в гороховый цвет. Уилл ненавидел горох.

– Правда прелесть? – спросила мисс Васкес. – Мы его подкрасим, и будет как новенький.

Уилл очень хотел сказать что-нибудь вежливое, и ему удалось выдавить:

– Ну, в целом жить можно…

В этот момент с грохотом отвалился водосток.

– Мы всё починим, – заверила мама.

Войдя в дом, она ахнула:

– Ты посмотри, какой он большой! Мы устроимся тут по-королевски! Он в десять раз больше нашей старой квартиры! А ещё есть двор!

Уилл оглядел огромную пыльную сырую гостиную, за которой виднелись столовая и просторная кухня. Потолок был затянут паутиной с дохлыми мухами. На полу густым слоем лежала пыль. По углам сновали муравьи. Казалось бы, куда уж хуже! Ах да. Обои вдобавок были цвета мочи.

– Старая квартира мне нравилась больше, – шёпотом сказал Уилл.

Она была маленькая, но Уилл прожил там всю жизнь. Дома, в Бруклине, он знал, где живут его друзья и как добраться до школы, знал даже, как зовут кошек в ближайших магазинах. А здесь он не знал ничего. Всё было непривычно, и ничего не нравилось.

– Здесь пахнет так, будто кто-то пукнул.

– Гильермо! – резко сказала мисс Васкес.

(Честно говоря, дорогой читатель, в доме действительно пахло так, будто кто-то пукнул.)

– Я тоже не хотела уезжать, однако твой отец… – мама с трудом сдерживала слёзы. – Уилл, я знаю, что тебе тяжело. Но нам пришлось переехать. Мне неожиданно предложили работу в здешней больнице, и это жильё нашлось просто чудом. Всё будет хорошо. Мы…

– …начнём всё сначала, – договорил Уилл. Он терпеть не мог, когда мама плакала. Он понимал, что ей тоже больно, и поэтому проглотил обиду и обнял маму. Та всхлипывала и вытирала глаза. – Прости, ма. Здесь пахнет… бабушкиной запеканкой.

Мисс Васкес произнесла:

– Да, мамины запеканки пахнут своеобразно. – Она чуть улыбнулась. – Сходи с Фицем наверх и выбери себе комнату, ладно? Я потом. Только сначала возьми вещи из машины.

Разумеется, Уилл сначала взял самую ценную коробку – со своими любимыми ужастиками. Он медленно поднимался по скрипучей лестнице, а Фиц неуклюже скакал впереди. Обойдя все комнаты, Уилл выбрал спальню с большим окном, выходящим на улицу, поставил коробку на пол и открыл створки, чтобы проветрить комнату. Через дорогу, во дворе красивого белого домика, Уилл заметил двоих ребят. Маленький чернокожий мальчик в очках, сидя на крыльце, читал большую книгу. Волосы у него были зачёсаны наверх, белая рубашка аккуратно заправлена в отглаженные брючки. Уилл подумал: ещё бы галстук-бабочку – и настоящий профессор. По подъездной дорожке бегала девочка с баскетбольным мячом и с разных углов забрасывала его в кольцо. Её длинные прямые волосы развевались, выбившись из-под кепки. На ней были грязные синие шорты, футболка в пятнах и кроссовки.

Девочка остановилась, достала из кармана петарду и бросила её под ноги мальчику. ТРАХ-ТАРАРАХ!

Мальчик заорал и принялся гоняться за ней по двору. Девочка с хохотом удирала. Наконец он сдался и ушёл в дом. Девочка поймала взгляд Уилла.

Уилл помахал ей рукой.

Девчонка показала ему язык.

– Очень приятно, – буркнул Уилл.

Вдруг дверь спальни, скрипнув, захлопнулась сама собой. Уилл так и подскочил. «Наверное, ветер», – подумал он и тут заметил маленькую записку, приколотую к дверце шкафа крохотной булавкой в виде меча. Малюсенькими буквами там было написано:

НЕ ОТКРЫВАЙ ЭТУ ДВЕРЬ!

ПОТОМ ОБРАТНО НЕ ЗАГОНИШЬ!

Что-то постучало в дверцу изнутри. И ещё. И ещё.

Уилл почувствовал ледяной холод. Может, в шкафу сквозняк? Или тараканы? Или вонючий кошачий лоток, или дохлая крыса – и поэтому в доме так скверно пахнет. Уилл сделал глубокий вдох, взялся за ручку…

Он едва успел её повернуть, как дверца распахнулась и из шкафа выскочила моль размером с матрас. Взмахнув огромными крыльями – так, что во все стороны полетела пыль, – огромное насекомое бросилось на Уилла. Пронзительно завопив, мальчик шарахнулся, споткнулся о коробку с комиксами и упал. Фиц стал прыгать и лаять, пытаясь защитить Уилла, а моль протиснулась в открытое окно и взмыла в небо.

Уилл перестал орать, только когда в комнату вбежала мама.

– Что случилось, Уилл?! В чём дело? – испуганно воскликнула она.

– Здесь была гигантская моль! – выпалил Уилл. – Больше Фица! Больше меня!

Мисс Васкес окинула комнату взглядом и схватилась за сердце:

– Никого здесь нет, сынок. Нельзя же так кричать из-за страшной картинки. Я всегда говорила, что комиксы читать вредно.

– Это не комиксы, мама, я не выдумываю!

– Уилл, я тебя прошу: мы в старом доме, здесь наверняка полно насекомых. Только не надо преувеличивать.

– Я не преувеличиваю! – огрызнулся Уилл. Он хотел показать маме странную записку, но та исчезла вместе с булавкой-мечом, и у него не осталось никаких доказательств.

Фиц заскулил. По крайней мере, он-то верил Уиллу. Собаки – преданные существа. Кроме того, Фиц тоже видел огромную моль. Жаль, что сенбернар ничего не мог сказать мисс Васкес. Во всяком случае, в ту минуту.

До вечера Уилл молча носил коробки из машины и помогал вытаскивать мебель из трейлера. Когда стало смеркаться, он пошёл отдохнуть и включил телевизор, но работал только один канал; изображение к тому же оказалось чёрно-белым. Интернета не было. На ужин мама заказала еду в китайской закусочной, но забыла самое вкусное – яичный рулет.

В Бруклине мама никогда не забывала заказать яичный рулет. И Интернет там всегда работал. И было на что посмотреть – если не по телевизору, то на оживлённой улице за окном.

Здесь за окнами гостиной не было ничего. Ничего, кроме тихих домов, зловещих теней и трескотни сверчков.

– Я понимаю, что здесь всё по-другому, но ты привыкнешь, – сказала мама.

– А если я не хочу привыкать? – возразил Уилл.

Не пожелав маме спокойной ночи, он поплёлся наверх и включил воду в ванной, притворившись, что чистит зубы. Он свистнул Фицу, и пёс взбежал по лестнице. Когда Уилл щёлкнул выключателем в комнате, лампочка мигнула и погасла.

– Супер, – буркнул Уилл. – Даже почитать перед сном нельзя.

Дом был тёмный, жуткий, и ничего не работало. Уилл предпочёл бы оказаться где угодно, только не здесь. Но ему оставалось только смириться.

Он разложил поверх матраса спальный мешок, залез внутрь и вспомнил, как впервые спал в этом мешке, когда вместе с родителями жил в кемпинге в Адирондакских горах. Папа настоял, чтобы в выходные Уилл «разгрузился»: ни комиксов, ни компьютерных игр, ни телевизора. Уилл думал, что умрёт от скуки, но, как ни странно, отлично провёл время. Он гулял, ловил рыбу, купался в ледяных ручьях. Папа устроил тогда отличную поездку… Но теперь папы не было. Как Уилл мог жить в Восточном Эмерсоне без человека, который знал его лучше всех на свете?!

Уилл запрещал себе это, но всё равно невольно думал о папе. Интересно, папа тоже о нём думает? Уилл ощутил страшную пустоту в груди. Ему вновь показалось, что жизнь кончена.

Он долго плакал, а потом уснул.

Во сне он летал. Точнее – парил на потоках прохладного воздуха. Ему было зябко. Уилл хотел плотнее застегнуть спальник, но спальника не оказалось. Тогда он открыл глаза и обнаружил, что висит в воздухе над землёй.

– Что такое?!

Встряхнув головой, чтобы очнуться, Уилл свалился прямо в грязь.

– Фу, гадость! – застонал он и, вытащив увязшие руки и ноги, влез на какую-то каменную приступку. Подняв голову, он понял, что сидит на ступеньках склепа в окружении надгробий и могильных крестов. У Уилла сердце подскочило к горлу: он не помнил, как попал на кладбище.

На ветке сухого дерева заухала сова. На стволе было вырезано слово «ЙОРМУНГАНД».

Луна пряталась за облаками, и ночь от этого казалась ещё темнее. Но в дальнем конце кладбища горело яркое голубое пламя. Уилл обогнул склеп и притаился за сухим деревом. До него донеслось пение.

Тринадцать фигур в тёмных одеждах стояли вокруг синего костра, который горел прямо в воздухе над тёмной расселиной, и негромко пели. Затем вперёд выступила высокая женщина и откинула капюшон. У неё были длинные фиолетовые волосы, заплетённые в косички и перевязанные обрывками кожи, как у какой-нибудь северной воительницы. Уилл не сводил глаз с её белого как снег лица, которое одновременно зачаровывало и пугало.

Происходящее было слишком странно. В любой момент могло случиться что-нибудь плохое, как в одной компьютерной игре, которую мама сочла для Уилла неподходящей. Может быть, завоют волки-оборотни. Может, мёртвые встанут из могил. Может, откроется портал в другой мир или тёмное королевство. И всё же Уилл сидел и смотрел.

Женщина запела хриплым голосом на незнакомом языке, напоминающем скрежет гвоздём по стеклу. Странная песня звучала всё громче; языки пламени стали ярко-зелёными. Воздух был насыщен электричеством, как во время грозы. Женщина воздела покрытые татуировками руки и крикнула, перекрывая шум ветра:

– Саймон! Солог йом ан иди! Из тьмы на свет! Йонм одереп инкинзов!

У Уилла волосы встали дыбом. Он почуял запах гари. От этого заклинания у него в животе всё перевернулось, словно он съел несвежее яйцо.

Расселина начала расширяться, и из неё поднялся алый призрак, как будто состоящий из пламени.

– Янем ьшылсу номйаС, – прошептала женщина. – Я спасу тебя. Я верну тебя. Ты меня слышишь? Я прибегну к колдовству и не остановлюсь ни перед чем, пока ты не вернёшься. Любой ценой, любыми жертвами…

«Колдовство? Жертва? – удивился Уилл. – Она что… ведьма?!»

– Ты должен был это увидеть, чтобы понять своё предназначение.

Этот музыкальный голос принадлежал лисе, сидящей рядом с Уиллом. Её лунного света шерсть отливала серебром. Изумлённый Уилл уставился на лису и шёпотом спросил:

– Ты умеешь говорить?! Что это вообще такое? Что тут происходит?