Вместе с тем обращение к документам лишает основания подобные гипотетические схемы. Приверженцами версии слабого Сталина до сих пор не представлено ни одного реального факта, прямо или косвенно подтверждающего их правоту. Непонятно, как неформальные связи и круговая порука конвертировались в политическое влияние секретарей. Патрон-клиентские отношения на региональном уровне в некоторой мере препятствовали проверкам центра и смягчали возможные санкции против местных чиновников, в связи с чем развитые горизонтальные связи логично рассматривать скорее как следствие агрессивности центра, чем его слабости. Реальный политический ресурс могли бы иметь вертикальные контакты между региональными секретарями и членами высшего советского руководства. Такие устойчивые связи действительно потенциально ограничивали единоличную диктатуру в пользу коллективного руководства. Однако и в этом случае партийные секретари не выступали самостоятельной силой, а лишь следовали за своими патронами из Политбюро.

Для вынесения обоснованных суждений о балансе сил в системе центр – регионы первой половины 1930‐х годов необходимы не общие указания на наличие развитого клиентелизма и злоупотреблений властью местных чиновников (что очевидно), а изучение практик реализации властных полномочий, контроля и принятия ключевых решений. Но именно такие исследования опровергают теорию слабого центра и сильных регионов. Длительные поиски в архивах не выявили реальных принципиальных решений, навязанных Сталину партийными секретарями. Точно так же нет свидетельств о серьезном блокировании ключевых инициатив центра на региональном уровне. Общие установки сталинского курса не подвергались сомнению и принимались к исполнению. Немаловажным свидетельством этого была, в конце концов, легкость и быстрота, с которой Сталин уничтожал самих партийно-государственных функционеров, совершенно не способных защитить даже самих себя.

Важно подчеркнуть, что в руках Москвы тогда находились все рычаги многоканального, дублирующего контроля. Многочисленные партийно-государственные структуры (госбезопасность, прокуратура, партийный и советский контроль, центральные хозяйственные ведомства), конкурируя друг с другом, снабжали центр разнообразной информацией, стремясь продемонстрировать свою эффективность и бдительность^[80]. Само состояние региональных руководящих сетей не было столь прочным и монолитным, как иногда кажется на основании материалов о разоблачительных примерах «семейственности» и клиентелизма. Обычным явлением были многочисленные конфликты («склоки», как их тогда называли) между группами чиновников, а также руководителями регионов и представителями центральных ведомств на местах^[81]. Эти внутренние противоречия лишь усиливали действенность контроля и интервенций Москвы в регионах.

Таким образом, известные сегодня факты позволяют охарактеризовать систему власти, сложившуюся в первой половине 1930‐х годов, как единоличную диктатуру с незначительными элементами «коллективного руководства». Роль Сталина была ведущей, а его власть – очень сильной. Вместе с тем вождя окружали относительно влиятельные соратники. Принятие принципиальных государственных решений в большой мере зависело от него, но осуществлялось во многих случаях коллективно. Значительную роль в политическом и административном процессе играло согласование интересов различных ведомств и группировок. Вокруг членов Политбюро формировались сети клиентов из чиновников среднего уровня (руководители регионов, ведомств), составлявших костяк ЦК партии, достаточно регулярно заседали формальные коллективные органы власти^[82]. Все это до некоторой степени сдерживало Сталина и служило основой относительной стабильности в партийно-государственном аппарате.

Основанная на таких принципах система власти обеспечила как форсированную коллективизацию и индустриальный скачок первой пятилетки, так и реализацию более сбалансированного курса в 1934–1936 годах. Однако логика полной консолидации единоличной власти вела Сталина к уничтожению старой номенклатуры и выдвижению нового поколения руководителей, не связанных с традициями старого партийного «демократизма».

Окончательную программу кадровой революции Сталин сформулировал в известных выступлениях на пленуме ЦК ВКП(б) в марте 1937 года^[83]. Судя по этим высказываниям, а также действиям Сталина в 1935–1937 годах в отношении старого поколения функционеров, у него могли складываться разные комбинации страхов. Что бы ни говорили эти люди с высоких трибун и как бы ни клялись в верности вождю, они хорошо помнили о недавней относительной внутрипартийной демократии и решающей роли не только Политбюро, но и пленумов ЦК. Вряд ли Сталин всерьез верил, что они были реальными или потенциальными шпионами и агентами Гитлера. Однако он вполне мог представлять себе ситуацию, когда в условиях кризиса (например, военных осложнений) встал бы вопрос о консолидации партии и возвращении к оправдавшей себя модели коллективного руководства периода Гражданской войны. Чем больше власти сосредоточивал Сталин в своих руках, тем выше был риск того, что в случае военных неудач именно на него будет возложена ответственность за провалы. Предотвращение самой вероятности таких ситуаций было главным мотивом действий вождя, который к тому же в силу личных качеств подозревал худшее. Ликвидация носителей таких угроз и приведение к власти абсолютно преданных функционеров, не отягощенных старым опытом, представлялись самой надежной гарантией от возможных политических кризисов^[84].

Более сложными для понимания являются иные расчеты Сталина. Например, в какой мере он полагал, что одномоментная замена старых руководителей более молодыми придаст дополнительную динамику системе. Возможно, он действительно рассчитывал на положительный административный эффект массовых выдвижений.

Уничтожение и выдвижение

Кадровая революция и чистка секретарей как ее составная часть длились несколько лет и прошли через ряд этапов. Разворачиваясь постепенно, они демонстрировали характерные черты сталинской политики и служили индикатором реальной силы номенклатуры в ее взаимоотношениях с высшей властью. Важнейшую роль в развертывании чистки сыграли репрессии против бывших оппозиционеров. Постепенно усиливаясь после убийства Кирова, во второй половине 1936 года они докатилась до тех, кто во времена «внутрипартийной демократии» позволял себе самостоятельные суждения. С тех пор они неоднократно присягали на верность Сталину и занимали достаточно высокие посты, но это уже не спасало. О целенаправленном ударе против этой категории руководителей свидетельствовало составление в аппарате ЦК списков номенклатурных работников, имевших оппозиционное прошлое или иные «темные пятна» в биографии^[85]. Именно по этим спискам проводились первые аресты.

Старое номенклатурное сообщество оказалось слабым и беззащитным даже в условиях нараставшей угрозы уничтожения. В конце 1936-го – начале 1937 года под удар попали как бывшие оппозиционеры, так и некоторые партийные секретари, объявленные пока еще не «врагами», но политически незрелыми невольными пособниками «врагов». В августе 1936 года «Правда» опубликовала серию статей с обвинениями руководства Днепропетровского обкома в противодействии исключениям бывших оппозиционеров из партии^[86]. Следуя указаниям центра, Политбюро ЦК КП(б)У санкционировало снятие ряда руководителей области и усиление чистки. Первый секретарь Днепропетровского обкома М. М. Хатаевич по распоряжению Сталина пока сохранил свой пост^[87].

Сигнал, поданный днепропетровским делом, был многократно усилен в последующие месяцы. Против ряда секретарей в различных регионах страны выдвигались обвинения в «политической близорукости» и защите «врагов» из аппарата. В январе 1937 года на этом основании лишились постов первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Б. П. Шеболдаев и руководитель Киевского обкома, второй секретарь ЦК КП(б)У П. П. Постышев. Оба были известными деятелями советской номенклатуры, а потому постигшая их опала прозвучала серьезным предупреждением для других руководителей.

Таблица 2. Количество первых секретарей обкомов и крайкомов партии в РСФСР и Украинской ССР, снятых с должности с декабря 1936-го по 1938 год

A – всего снято с должности; B – в связи с арестом; С – в связи с назначением секретарем в другой регион или на другую должность.

Составлено по: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 980–1007 (решения Политбюро ЦК ВКП(б) о смещении и назначениях секретарей).

a Несовпадение общего итога с промежуточными показателями вызвано отсутствием данных о судьбе нескольких секретарей.

Несмотря на политические обвинения, на начальном этапе чистки секретарей дело не доходило до арестов, а ограничивалось дискредитацией и понижениями в должности. В декабре 1936-го – январе 1937 года были перемещены со своих постов 10 из 59 первых секретарей республиканского уровня и партийных комитетов краев и областей, входивших в состав РСФСР и Украинской ССР. Тогда истинные цели чистки еще не определились в полной мере. Девять из десяти перемещенных секретарей, включая Шеболдаева и Постышева, были отправлены на менее престижные секретарские должности в другие регионы страны. Со временем все они были уничтожены. Однако в начале 1937 года такой исход не был очевиден. Только один из секретарей – руководитель обкома АССР Немцев Поволжья А. А. Вельш – был просто снят с работы и затем расстрелян.

В феврале 1937 года, как видно из таблицы 2, в перемещениях первых секретарей наблюдалось определенное «затишье перед бурей». Сигнал к эскалации чистки дал уже упомянутый пленум ЦК ВКП(б) в конце февраля – начале марта. Количество решений о снятии секретарей увеличивалось из месяца в месяц, достигнув пика в июле^[88]. На этом этапе, в отличие от предыдущего, смещения сопровождались арестами. Во второй половине 1937 года репрессии обрушились на две категории секретарей: первую составляли те, кто еще сохранял старые посты, вторую – передвинутые на первом этапе чистки в другие регионы.

Новый импульс чистки руководителей краевых и областных парторганизаций приобрели с февраля 1938 года, совпав со вторым этапом массовых операций НКВД. В тот период были добиты сохранившиеся старые секретари. Одновременно началась чистка «второго эшелона» – секретарей из революционного поколения, занявших посты в предыдущие месяцы.

Прекращение массовых операций в ноябре 1938 года и аресты ежовских кадров в НКВД соответствовали очередному этапу номенклатурной революции. Если раньше региональных руководителей обвиняли в отсутствии бдительности и покровительстве «врагам», то теперь – в «избиении честных работников путем массовых огульных репрессий» и покровительстве «врагам народа, пробравшимся в НКВД». Эта чистка исполнителей касалась прежде всего секретарей, попавших на партийную работу из органов НКВД (в частности, руководителей Свердловского, Одесского и Удмуртского обкомов, Краснодарского и Орджоникидзевского крайкомов), и была менее кровавой. Лишь некоторые секретари подвергались репрессиям, а большинство перемещалось на более низкие должности.

В целом в подавляющем большинстве республик, областей и краев в конце 1936-го – начале 1939 года сменилось в среднем по два-три секретаря. В областях-«рекордсменах» (Дальневосточный край, Саратовская, Ярославская, Одесская области)^[89] – по четыре. Большинство перемещений сопровождалось арестами и последующими расстрелами.