В 1830 году после революции во Франции вспыхивает еще и восстание в Польше. Обычно оно рассматривается прежде всего как национально-освободительное, но есть и интересное совпадение. Начинается оно еще и после того, как Николай Первый принимается за проверку, а потом и регулирование прав крестьянства в западных пределах империи. На центральных землях пойти против родного дворянства было непросто, а вот подвинуть польскую шляхту – вполне.

Следующий крупный этап истории России и Европы опять связан с Францией и ее революциями. На этот раз в 1848-м после основания Второй французской республики вспыхивает и Венгрия. Начинается та самая Весна народов, о которой мы читали в школе. Хотим обратить внимание, что, несмотря на звучное название, все эти выступления были не совсем народными. И очень сильно отличались от тех, на которые рассчитывали коммунисты в 20 веке и о которых уже начал писать известный журналист «Нью-Йорк Дейли Трибьюн» Карл Маркс. В 19 веке по Европе катилась волна в первую очередь буржуазных революций. И если честно, есть вопросы, насколько стихийными они были, учитывая, что везде находились централизованные организации вроде «Молодой Италии», «Молодой Германии» или «Молодых США».

Кстати, насчет юного хищника с Западного континента. США уже полвека как сбросили с себя ярмо Англии, но вот в полную силу еще не вошли. Тем не менее, своих бывших хозяев они показательно не любили и были готовы при любом удобном случае подложить им свинью. Но только анонимно. Крупного флота для прямого столкновения у США не было, а стратегия на случай войны строилась на массовом использовании каперских отрядов и разрушении торговых путей.

Но вернемся к России. После начала Венгерского восстания юный монарх Австро-Венгрии Франц-Иосиф, тот самый, что правил страной до Первой мировой включительно, попросил Николая Первого о помощи. Тот понимал, что как вспыхнули окраины в прошлый раз, так могут вспыхнуть и в этот. Тем более что венгры, несмотря на красивые речи о признании интересов России, привечали польских бунтовщиков в любых количествах. В итоге в Венгрию отправилась армия генерала Паскевича и за считанные месяцы погасила конфликт. Франц-Иосиф готов в этом момент пообещать Николаю все, что угодно, венгры улыбаются, но мечтают о мести, австрийцы благодарят, но тоже держат камень за пазухой, считая помощь России позором и признанием своей слабости.

Осталось совсем немного. Буквально пять лет до начала войны и пара стран, которые стоит упомянуть. Пруссия – она связана с Россией семейными узами и старается держать нейтралитет, но в то же время немного недовольна, так как после помощи Австрии не смогла перехватить у той знамя, вокруг которого собираются германские народы. Дальше Швеция. Со времен Карла Двенадцатого она мечтает отомстить России и вернуть захваченные тогда земли. Во время прошлой такой попытки во времена Наполеона все вышло наоборот, и Россия получила Финляндию. Что тоже подливало масло в огонь. Сил у Швеции не так много, но будет шанс, и она его не упустит.

И Турция. Николай называл ее больным человеком Европы и считал, что скоро она развалится. И у Турции действительно были проблемы. Торговая зависимость от Франции и Англии, восстание в Египте, потом в Дунайских княжествах, которые удалось замирить только когда туда ввела свои войска Россия. Николай видел эту слабость, а в ней, в свою очередь, возможность достичь двух важных целей. Первая – религиозная. Так или иначе он считал себя защитником православных народов, попавших под пяту османов. Вторая – экономическая. Взяв Стамбул, Россия получила бы проход в Средиземное море, а вместе с ним и возможность выхода на множество новых рынков. До этого приходилось либо пользоваться услугами посредников в виде Англии и Франции, либо идти по суше, что существенно увеличивало стоимость любого товара. Казалось, что игра стоит свеч.

Так же думали и с другой стороны континента, и подобное усиление России, без того «слишком много возомнившей о себе», не было нужно державам Европы. Если изучить газеты того времени, то можно увидеть множество карикатур и статей, которые готовили народы их стран к тому, что рано или поздно им придется столкнуться с варварами, которые «держат в рабстве даже свой народ». Итого, экономические противоречия, политические, эмоциональный подогрев – эта война просто не могла не начаться.

Теперь осталось сказать пару слов про военное искусство и науку. Россия в последние десятилетия сражалась только с технически более слабыми противниками, примерно та же картина у Англии с ее колониями и Франции, которая с 1830-х не вылезала из Алжира и в целом Северной Африки. В итоге генералы и адмиралы каждой из стран продолжали опираться на славный опыт Наполеоновских войн при том, что с тех пор прошло больше полувека. В то же время не сказать, что не было в армии славных имен. Взять того же Ивана Федоровича Паскевича, как его называли – нового Суворова, который не проиграл ни одной битвы, одного из четырех полных Георгиевских кавалеров за всю историю России и единственного полного кавалера орденов Георгия и Владимира, каждый из которых он получил совсем не за красивые глаза! Или герои моря: Лазарев, Корнилов, Нахимов…

Увы, итоги сражений решают не только люди. К середине 19 века в войсках начинает массово появляться качественно более сильная техника. Так, например, еще десять лет назад пароходофрегаты с колесами по бортам не давали полного преимущества против парусных кораблей, о чем нам прямо говорят итоги мексикано-американской войны, когда парусный флот США разбил паровой флот Мексики. А вот как бы могла повернуться история, если бы этого не случилось? Впрочем, оставим фантазии.

Так вот к середине века колеса на пароходах сменились на винты, более мощные паровые машины позволили усилить бронепояс кораблей линии, и все вместе это перевернуло расклад сил на море. Паруса окончательно уходили в прошлое, и это было понятно всем. Нарезная артиллерия должна была сделать то же самое на суше. Россия отстала в этих направлениях от своих конкурентов на несколько лет: новые корабли только стояли на стапелях, заказы на новые винтовки еще не были исполнены. Окно, когда одна сторона была сильнее другой, могло скоро закрыться. И вот еще одна гиря упала на весы грядущего противостояния.

Скорее всего, Крымская война должна была стать не совсем такой, как случилась. Мы считаем, что задумка была в чем-то схожа с тем, что потом удалось реализовать в 1905-м, когда Япония оказалась накачана оружием со всей Европы и смогла в одиночку выстоять против России. Турция – не смогла. В 1853 году адмирал Нахимов громит турецкую эскадру у Синопа без единой потери. Западные газеты смакуют жестокость, с которой были подавлены береговые батареи, вместе с которыми пострадали и мирные жители. Спичка была поднесена к фитилю, народы вспыхнули, Англия и Франция объявили войну России.

Неожиданно оказавшиеся готовыми эскадры отправились сразу к нескольким целям. В Балтийское море к Санкт-Петербургу, на Север – чтобы захватить или блокировать Архангельск, даже на Востоке небольшой флот подходит к Петропавловску-Камчатскому. Турки атакуют на Кавказе, Австрия угрожает войной, заставляя Россию отступить из Дунайских княжеств, флот союзников проходит Босфор и Дарданеллы, чтобы высадиться в Варне и поставить под удар все наше Черноморское побережье.

Россия держится, а нам… Пожалуй, пришло время начать нашу историю.

Глава 2

Россия, Крым, к северу от Качи, 1854

Итак, я действительно ехал в телеге, посреди степи. И следом за моей скрипело еще пять таких же. Все груженные ракетами и трубами-направляющими. Станки для них – пришла мысль – я должен был собрать на месте.

– Какие станки? – спросил я сам у себя.

– Как какие? – пришла мысль-воспоминание. – Для ракет Константинова^[1]. Меншиков же посылал прошение доставить их, и вот Константин Иванович меня и отправил. Из Санкт-Петербурга в Москву по Николаевской железной дороге, потом на обозах до Одессы. Дальше я планировал морем добраться до Севастополя, но занемог. В тот день была сильная гроза, мы задержали отправку, а на следующее утро в море заметили англичан с французами, и я решил, что надежнее будет по суше. Вот и попросил выделить мне трех казаков для прикрытия и поехал через Симферополь и Бахчисарай. Вчера его проезжали, даже видел знаменитый фонтан, а сегодня… Опять была гроза, что хоть глаз выколи, и, кажется, мы сбились с пути.

Я тряхнул головой, пытаясь разобраться с неожиданными вывертами памяти, и только потом вспомнил о том человеке, чей голос меня разбудил. Наверно, тот самый казак из сопровождения. Почему-то в черкеске, под ней яркий атласный бешмет, на груди кармашки под патроны, на поясе сабля. Нет, шашка, конец же незаостренный. А еще плащ. Или бурка! Войлочный плащ – у Семеныча, кстати, был похожий, под ним не жарко летом и не холодно зимой.

– Господин поручик… – старший казак сверкнул идеально белыми зубами.

В голове пронеслось еще немного воспоминаний. Эристов Степан Георгиевич, сын наказного атамана Кавказского казачьего войска. Был отправлен с отрядом в Одессу, а потом прикреплен к моему обозу. Я кивнул, показывая, что слышу его.

– Кажется, вам стало лучше? – казак искренне улыбнулся. – Вот и хорошо, а то мы, кажется, до побережья дошли.

Я повернул голову, проследив за его взглядом, и только сейчас заметил, что творилось с другой стороны от меня. Наш обоз медленно ехал по заросшей к концу лета дороге, проложенной среди холмов. Справа тянулась узкая полоска леса и поле, а за ними… Бесконечные черные воды. Легкое волнение, небольшие белые шапки на волнах, штурмующих берег. Дух захватило. А еще я узнал эту береговую линию. Не раз мы тут с братом в детстве катались на велосипедах от Севастополя до Качи, а потом и до самой Евпатории.

И все разом стало понятно. И странные ощущения от тела: я – это больше не я. И такие же странные выверты памяти. Действительно, все это могло быть, причем в одно-единственное время. Одна тысяча восемьсот пятьдесят четвертый год. Второй год войны Российской империи с союзом Англии, Франции и Турции при молчаливой, а потом и не очень, поддержке других стран Европы. Меншиков – это не Меншиков, друг Петра Первого, а морской министр и генерал-губернатор Севастополя. И пусть их фамилии пишутся одинаково, причем обе без мягкого знака, но разница в полторы сотни лет от этого никуда не денется.

Ракеты? Тоже были… Семеныч однажды, когда обсуждали Николая Первого, рассказывал, как тот дал карт-бланш сначала Засядко, скопировавшему и доработавшему ракеты Конгрива, а потом и сыну великого князя Константина Павловича, тому самому Константинову из воспоминаний. Именно его творения я везу в Севастополь, чтобы… Никак себя не проявить. Я поморщился, вспоминая: действительно, если в Кавказской армии ракеты показали себя, неся туркам ужас и разрушения, то в Крыму отправленный с ними офицер так и не смог найти им применения.^[2]

– Господин поручик, вам снова хуже стало? – Степан цокнул на коня и наклонился, чтобы получше рассмотреть мое лицо. – Вам бы собраться и доехать до Севастополя. Говорят, сам Николай Иванович Пирогов просил царя его туда отпустить. Уж он-то точно с вашими обмороками разберется.

– Уже лучше, – я потер лоб.

Неожиданно все навалившиеся изменения помогли мне пережить тот горячечный бред с пламенем и черными руками. Для меня ведь прошло не больше пары минут с тех пор, как странный взрыв стер нас с Семенычем с лица земли, как я боролся с этими порождениями кошмаров… Но в то же время сотни разделяющих нас лет, словно мокрая повязка, притупили боль. Как будто все случилось так давно. Да, страшно, да, стоит погрузиться в мысли, и пробивает дрожь, но все уже смазалось. А вокруг есть то, что гораздо важнее.

То, что еще не досталось смерти. То, что не должно ей достаться.

– Не будем терять время, едем дальше, к Севастополю, – я отдал приказ, вежливо отказался от предложения пересесть на лошадь и принялся собирать в кучу все, что мне было известно об этом времени.

Итак, я сам. Если я везу ракеты в Севастополь, то я – Щербачев.

– Точно, – подсказали воспоминания. – Григорий Дмитриевич, тридцать один год.

По воспоминаниям я должен был приехать на место еще первого сентября.