Любой, кто сталкивается с Грейси Хаттон, в конце концов понимает, что эта девушка – чертова фурия. Мне это известно с первого дня нашего знакомства. Уверен, что с тем неудачником, с которым она так долго мутила по окончании школы, она разошлась из-за своей чрезмерной самоуверенности и властного характера, в чем, конечно же, она никогда не признается. Она наплела нам с три короба и думает, будто мы поверили, что она бросила его ради «поисков себя» или еще из-за какой-то лажи, которую она пытается нам внушить с момента их разрыва.

Звон лифта выводит меня из раздумий – с глубоким вздохом я выхожу из тесной кабины. Трижды проверив сообщение Авы, расправляю плечи и устремляюсь вперед по коридору. Флуоресцентные лампы жгут глаза – я опускаю взгляд на ковер с множеством замысловатых узоров, напоминающих мне о фильмах 70-х годов.

Грейси всегда обожала комфорт, но даже она никогда бы не выбрала это место, если бы ей пришлось самостоятельно за него платить: место чересчур роскошно даже для нее. Да и для меня тоже.

Минуты через три добираюсь до квартиры 313. Перед дверью лежит коричневый половик с довольно… уместной надписью: «Добро пожаловать на дерьмошоу».

Стучу, встревоженно отступаю назад. Жду, когда мне откроют.

Спустя мгновение отпирает темноволосая красотка. Она отворачивается, кому-то что-то кричит, даже не обращая внимания на пришедшего гостя. Короткие бархатные пижамные шортики почти не скрывают торчащую из-под них попу. Очевидно, бюстгальтер отсутствует – судя по твердым соскам, приветствующим меня через тонкий топ.

– Гостей ждешь, Джессика? – спрашиваю я, вскидывая бровь.

– Зависит от того, к кому ты пришел, – кокетничает она, как будто ее лучшая подружка не живет в комнате в конце коридора. – Если нужен еще один раунд – свистни, – продолжает она, вызывающе уперев руку в бедро.

Делаю уверенный шаг ближе, прижимаюсь к ней грудью. Затаив дыхание, она поднимает на меня томные глаза.

Но я лишь шепчу, наклонившись чуть ближе:

– Я лучше ржавыми щипцами буду отрывать себе ногти, чем проведу с тобой еще одну ночь.

Мы стоим так близко друг к другу, что я чувствую ее дрожь.

– Кто это, Джесс? – разносится по коридору голос Грейси.

Джессика отпрыгивает, чуть не запутавшись в собственных ногах.

– Тайлер! – кричит она, опустив глаза в пол. Судя по ее лицу, ей стало стыдно.

Торопливые шаги, доносящиеся из коридора, вызывают на лице улыбку. Секундой позже появляется Грейси в безразмерной футболке. Ее непослушные белокурые волосы собраны в высокий пучок, который покачивается из стороны в сторону при каждом движении. Зрелище довольно комичное, но я не стану смеяться и испытывать ее терпение – по крайней мере до тех пор, пока она не примет мои извинения.

– Буду у себя. Дайте знать, если что-то нужно, – бормочет Джессика, прежде чем упорхнуть.

– Что ты ей сказал? – требует Грейси обвинительным тоном, уперев руки в бока, а потом подходит чуть ближе.

Ее раздражение я встречаю улыбкой, из-за чего она бесится еще сильнее.

– Поверь, принцесса, тебе лучше не знать. – Цокнув языком, я без приглашения захожу в квартиру: меня все равно туда не позовут.

– Конечно, будь как дома, – с сарказмом отчеканивает Грейси, недовольно указывая в сторону гостиной.

– Местечко довольно… дорогостоящее, не находишь? – спрашиваю я, наблюдая, как она закрывает за мной дверь.

– Может, обойдемся без светских бесед? Зачем ты здесь, Тайлер? Я думала, ты не хочешь меня видеть.

Сердце замирает – я замечаю боль в ее глазах.

Со вздохом сожаления падаю на диван, прислоняюсь спиной к подушкам.

– Прости, что ушел и оставил тебя одну.

Пробежав глазами по комнате, я останавливаюсь на камине, на фотографии Грейси и Оукли. На снимке они такие гордые. Не знающие, что такое прощение…

– Ты поступил как последний мудак. – Грейси скрещивает руки, глядя на меня исподлобья.

– Зря мы это затеяли. – Я ищу в ее глазах надежду, о существовании которой давно уже знаю, и от этого груз вины давит на меня все сильнее. – Я не смогу дать тебе то, чего ты заслуживаешь, Грейси. Увидев тебя в постели, я понял, что ты проснешься, посмотришь на меня и решишь, что проведенная ночь – это нечто большее, чем есть на самом деле.

Она настороженно слушает – вижу это по лицу и глазам.

– Откуда ты знаешь, что мне нужно? Ты не имеешь права решать за меня! Мы даже ничего не обсудили! Ты бросил меня одну в постели, Тайлер, как будто я какая-то дешевая шлюха, которую ты подцепил на углу! – злится она, и ее широко распахнутые глаза все сильнее наполняются гневом.

– Не смей, – выпаливаю я, делая шаг ближе. – Ты даже не представляешь, как ошибаешься.

Слова Грейси вызывают страшные образы – как будто она только что врубила свет в подвале с привидениями, и теперь эти гнусные призраки проносятся в сознании, окрашивая память багрово-красным оттенком.

Мама, с трудом зашедшая в дом спустя несколько часов после моего отхода ко сну… Синяки, покрывающие ее ноги… Хрупкое тело, укутанное в рваную униформу из закусочной… Мучительный подъем по старой деревянной лестнице – почти ползком… Приглушенные крики, доносящиеся из-за запертой ванной комнаты… Включенный душ, не сумевший заглушить их голоса…

Голова идет кругом, когда я, отвернувшись от любопытного взгляда Грейси, всматриваюсь в огромные окна от пола до потолка, занимающие всю дальнюю стену.

– Прости, – шепчет она чуть погодя. Тон становится мягче, спокойнее. Она осторожно кладет ладонь мне на правое предплечье, и когда я не отстраняюсь, делает шаг ближе, берет меня за левую руку и притягивает в объятия.

Мысли в одночасье развеиваются. Подобные чувства – это ощущение тепла, растекающегося вдоль позвоночника, – мне чужды.

Кончики ее пальцев поглаживают плотный материал куртки, но я с трудом соображаю, что вообще происходит.

– Что ты делаешь? – спрашиваю едва слышно.

– Я не хотела тебя расстраивать.

Ее слова разливаются по всему телу, а потом растворяются в воздухе. Медленно она прижимается щекой к моей груди. Ровное, тихое дыхание ласкает футболку, проникая насквозь и впиваясь в кожу невысказанным обещанием.

– Знаю.

Глава 7

Тайлер

Вот что мне точно не свойственно, так это открытость. Впрочем, чему удивляться? Воспитание, которое выпало на мою долю, способно научить лишь одному: чувства – это личное и делиться ими не стоит. Их лучше прятать поглубже и запирать в таком месте, где их никто и никогда не найдет.

Должно быть, поэтому я всегда был таким замкнутым. Отстраняясь от эмоций, теряю способность чувствовать, а когда не чувствую, мне не из-за чего выносить себе мозг. В каком-то смысле мне даже повезло, ибо знает бог – мое поганое детство хранит достаточно кошмаров, от которых и заключенный в камере смертников наложил бы в штаны. Вот почему я засунул их в дальний уголок сознания, куда никогда не посмею забраться, запер их и оставил там разлагаться.

Но сейчас, когда Грейси укутывает меня нежным теплом, замок на двери начинает поскрипывать, пугая меня сильнее, чем любые воспоминания, спрятанные в глубоком тайнике моего сердца.

Как бы мне ни хотелось прикоснуться, руки остаются неподвижно опущенными. Тем не менее я улавливаю едва слышный вздох, согревающий мне кожу под футболкой: Грейси понимает, что я не злюсь и не стану ее отталкивать в порыве ярости.

– Тай? – Она отстраняется, с любопытством заглядывая в темные глубины моих глаз.

Я замечаю, как ее голубые радужки становятся ярче, живее. Не совсем понимаю, что она ищет, но могу предположить, что этой информацией делиться мне не захочется.

Поперхнувшись, кладу руки ей на плечи и отодвигаю от себя.

– Мне пора, – хриплю я, запуская руку в волосы, и поворачиваюсь к выходу.

Ее ладонь, точно змея, обвивается вокруг моей, отчего я издаю мучительный стон.

– В чем дело? Я тебя напугала? Тебе не нужно уходить…

Уловив в ее голосе нотки беспомощности, я оборачиваюсь. Эти большие глаза, наивные, как у олененка, вызывают в груди приступ боли. Зря я посмотрел, потому что теперь хочется убраться отсюда еще скорее.

Переступая порог, слышу сказанные в пустоту слова. И, наконец, покидаю тесные объятия квартиры.

Опустив глаза на ковер, быстро шагаю к лифту. Слышу, как Грейси переминается с ноги на ногу на коврике у двери – от этих звуков перехватывает дыхание. Она зовет вернуться, поговорить, но я-то знаю, что ее просьба ни одному из нас не принесет пользы.

* * *

Каждый борется со стрессом по-своему. У всех есть своя «фишка», которая дает силы подняться и снова двигаться к цели. Что-то, что пронзает тело током счастья, озаряя чувствами, которых катастрофически не хватает. То, благодаря чему пережитые невзгоды становятся лишь незначительным раздражителем, живущим на задворках сознания.

Вот и у меня есть способ – бить людей в лицо. Преимущественно на боксерском ринге.

– Твою мать, чувак! Ты почти так же крут, как и я! – Брейден, раздвинув канаты, проталкивает через них свое 195 сантиметровое тело весом в 114 килограмм и спрыгивает на потрескавшийся бетонный пол.

Следуя за ним, я развязываю перчатки, стягиваю их с потных рук и добираюсь до спортивных сумок в черном подземелье, брошенных у одинокой красной стены, которую несколько недель назад мы с парнями, надрывая задницы, перекрасили.

Брукс – владелец боксерского зала – после очередного мастер-класса по ремонту решил, что этому месту не хватает «перчинки». Казалось бы, очевидный выбор – убрать неприличное количество окурков, валяющихся в задней части зала, или хотя бы оттереть пятна пота с бетона. Но нет. Он захотел красную стену…

Мы все усложняем жизнь Бруксу, и я это знаю, однако для большинства из нас этот кретин – самый близкий товарищ, вроде члена семьи. И если он хочет красную стену, значит, он ее получит.

– Ага, конечно, – отчеканиваю я, сдерживая раздражение по поводу излишней и абсолютно тошнотворной самоуверенности Брейдена. Задираю верхнюю часть футболки, чтобы вытереть со лба прилипшие бусинки пота.

– Не скромничай. Ты бы и мне задницу надрал, если бы не жил на гребаном катке. Нам тебя не хватает, приятель.

– Мы вроде как часто видимся.

Я чувствую его раздражение, хотя он и отвернулся к сумке за бутылкой с водой.

– Ладно, проехали, – ворчит он.

Я качаю головой.

– Чем ты недоволен, задрот?

– Всем доволен, – пожимает плечами Брейден.

Он далеко не первый, кто корит меня за редкое общение. Я знаю, что слишком много времени провожу на льду. Но что я могу сделать? Такой шанс выпадает раз в жизни. Хоккей для меня – это все. Это работа, благодаря которой я могу должным образом заботиться о маме. Кроме того, он стал первым видом спорта, где я действительно хорошо себя проявил. Оказалось, что у меня отлично получается пихать парней в борта и бить деревянной клюшкой по маленькой резиновой шайбе – за это, наверное, нужно поблагодарить Аллена.

Динамичная, физически тяжелая игра сразу же увлекла обозленного мальчишку, который отчаянно пытался сдерживать эмоции. Поначалу я допоздна торчал на соседской баскетбольной площадке, где в качестве ворот использовал два убитых ящика из-под молока. Из камней получались идеальные шайбы, и я забрасывал их в самодельные ворота потрепанной клюшкой, подаренной мамой на девятый день рождения.

Со временем вечерние занятия в подворотне превратились в поздние тренировки на ледяном катке. Получалось у меня довольно неплохо. Не скажу, конечно, что я стал Оукли Хаттоном, но к студенческим годам уровень мастерства заметно повысился – даже стал лучше, чем у остальных нападающих в команде. И по странному стечению обстоятельств уже через год после своего лучшего друга я без драфта попал в лигу.

Брейден не дожидается ответа:

– Мы уже соскучились по твоей высокомерной заднице. Ты либо на игре, либо на тренировке – другого варианта не существует. Странно, что ты еще не разбил там палатку, чтобы больше никуда не ходить, – с улыбкой говорит Брейден.

Я знаю, что он не хотел меня задеть, но мне все равно неловко.

Сглотнув, я выдавливаю улыбку:

– Буду чаще заглядывать. Обещаю.