– Котлетки! С пюрешкой! И с подливой! Мама, ты золото! А почему раньше не делала? – Таня плюхнулась чуть не с разбега на стул.

– Не умела. Вот, Тамара Филипповна научила.

– Спасибо ей от нас скажите, – попробовала котлету и Маша.

Девочки, что-то обсуждая про готовящийся школьный концерт, принялись за еду, а Лия, чтобы не расплакаться, вышла из кухни. Вот ведь сволочи! Что теперь делать? Сказать Петру? Сказать можно – что это изменит? Эти гады ведь предупредили, что при изменении поведения товарища Тишкоффа они могут озвученные угрозы без предупреждения воплотить, как он выразился, в «правду жизни». Сказать Пете – а он побежит в КГБ, те охрану выставят. А эти сволочи вон с того дома вдалеке из снайперской винтовки Юрочку убьют.

Мужчина подошёл, когда она уже собралась забирать Юру с карусели. Вместе с ним там вертелся примерно его ровесник, а девочка постарше раскручивала её. Лия изредка бросала туда взгляд, но девочка ситуацию контролировала. Пусть покружатся немного – вон как заливаются.

– Госпожа Тишкоффа? – серьёзный акцент был у мужчины.

Одет в просторное, длинное коричневое пальто. В таких полно народу ходит. Шляпа на голове, очки большие роговые. Профессор такой.

– Да, – Лия глянула на карусель. Дети крутились, смеялись.

– У меня к фам просьба. Фот фам листок с номером телефона, фы позвоните по нему послезафтра и получите инструкции…

– Кто вы такой? Что вам надо? Да вы знаете, с кем разговариваете?

– Не кричите, госпожа Тишкоффа. Конечно, мы знаем. А фы знаете, что сейчас на том доме – или на том, или фон на том – сидит снайпер, и если я подниму руку, то он выстрелит ф фашего сына?

– Да что вы…

– Госпожа Тишкоффа, не кричите. Вы послезафтра позвоните с телефона-афтомата – например, с того, – мужчина указал на телефонную будку, приставленную к стене у магазина. Туда стояла очередь из трёх человек. – И фам всё объяснят. Мое дело – предупредить фас, что, как писал фаш Пулгакофф, «фсе люди смертны, а некоторые – фнесапно смертны». Не фздумайте гофорить министеру Тишкоффу. А теперь мне пора, разрешите откланяться.

Мужчина развернулся и быстрым шагом пошёл прочь, дошёл до будки и, остановившись, указал рукой на крышу соседнего дома.

Сволочь! Что же теперь делать? Говорить Петру, или нет?

Глава 4

Событие девятое

Приезжает генерал на проверку, ходит с дневальным по казарме, ну ни до чего докопаться не может! И вдруг видит – окурок валяется:

– Чей бычок?!

Дневальный резво убегает и через 2 минуты прибегает:

– Товарищ генерал, сержант сказал, что ничей – можете докуривать!

Обнялись. Первый из власть предержащих, кто появлению Петра обрадовался. Даже достал потом платок и глаза промокнул.

– Досталось тебе? – маршал нажал на кнопку, и в его огромный красно-коричневый кабинет вошёл зелёный майор.

– Тимофей, нам коньячка молдавского с лимончиком и шоколадиком! И чтобы даже в приёмной – ни живой души. Дядьки секретничать будут.

Пётр хотел было отказаться – дел была куча, а если сейчас начать пить, то все остальные уже побоку. А потом махнул рукой: вот этот разговор, если всё получится, важнее десятка других.

Гречко прошёлся до кресла, что стояло в углу, возле входа в отдельный кабинет с туалетом и кушеткой, и притопнул ботинками.

– Пётр, ты не против – ботинки сниму? Новые надел – а они жмут, гады. Тапки надену.

– Да хоть валенки.

– Валенки! Сапоги! Хошь, историю расскажу? Про сапоги. На фронте было дело. Как-то в армию, которой я командовал, приехала с концертом группа артистов. После обеда увязался я за одной из смуглявых девиц. Певица, русские и украинские песни пела. Она с мужем была, он на чём-то играл – уже не помню. И всё за обедом мне глазки строила. Взял я её под руку и повёл к озеру, а на берегу там штаб армии в каком-то панском имении располагался. Идём мы, значит, к берегу, а она ко мне прижимается, повисла на руке. Дошли, она туфельки сбросила и пошла босиком, ноги ополоснуть – новые, говорит, натёрли. Ну, я на травку сел и смотрю: зашла в воду и подол задирает. Эх, думаю, это судьба! И стал сапоги стаскивать. Один-то легко снял, а второй туго идёт – минуту целую мучился. И тут из кустов выбегает муж певички этой, а с ним – мой зам и член Военного Совета.

– Что тут происходит?! – кричит муж.

– Да вот – сапоги снимаю, а то ведь она сейчас нырять додумается, – говорю. Обломал музыкант всё, что наклёвывалось.

Тапки были не тапками, а как раз ну очень сильно обрезанными валенками.

Выпили за победу нашей сборной. Пётр рассказал про финальный матч по водному полу с югославами.

– Так вот и срывали с наших трусы? А судья? И переодевались, вылезая голыми из воды? Ну, братушки! Гнилые ребята эти сербы и прочие хорваты. И Тито их – гнилой. Всё чего-то выкруживает. Но порядок, говорят, в стране жёсткий навёл, а то сразу после войны там на национальной почве полно конфликтов было.

Пётр зажевал вторую рюмку приличным куском шоколада и решил, что пора переходить к делу, пока не развезло.

– Андрей Антонович, а какие воинские части стоят в Казахстане?

– Н-да. Ну, Казахстан лучше Танзании. Я против был. Опять сельское хозяйство без хозяина. Снова на балконах начнут кукурузу сеять и три годовых плана по мясу за месяц сдавать.

– Я нормального человека за себя оставил. Ты его поддерживай без меня. Мерц Фердинанд Яковлевич.

– Немец?

– Советский человек. Хваткий руководитель. Вон, с комбайнами и тракторами порядок навёл.

– Ну, тебе видней. Я так понимаю, что с тебя бы и в Танзании всё одно продолжали бы за сельское хозяйство спрашивать, – маршал налил ещё по одной.

– Так что с войсками? Китай ведь рядом.

– Китай. Там Туркестанский военный округ. Вот в этом году наградили его, стал он теперь Краснознамённым. В Ташкенте штаб.

– А в Алма-Ате?

– Сейчас секрет скажу, – Гречко выпил коньяк, занюхал рукавом и стал, морщась, жевать лимон.

Пётр повторил. И рукав тоже. Хотя коньяк был и неплох – разве чуть жестковат.

– Наиболее сильная группировка войск сейчас дислоцируется в Туркмении. 1-й армейский корпус, штаб у них в Ашхабаде – это одна танковая и одна мотострелковая дивизии. Кроме того, в Кушке стоит 5-я гвардейская мотострелковая дивизия. Так вот. Мы тут у себя в министерстве решили, что нужно и вправду войска поближе к китайской границе пододвинуть. Сейчас мои умники проект приказа готовят, о воссоздании Среднеазиатского военного округа. Вот штаб планируют как раз в Алма-Ате. Округ будет захватывать часть территории Казахской, Киргизской и Таджикской ССР.

Кое-что передислоцируем из КТуркВО в САВО. Перебросим 78-ю танковую и 80-й гвардейскую учебную мотострелковую дивизии – эти обе под Алма-Ату.

Ну, и некоторые соединения переведём в САВО из западных военных округов: 68-ю и 155-ю мотострелковые дивизии. Эти части планируем в Восточно-Казахстанскую область, поближе к границе с Китаем. Ответил на твой вопрос? Как Первый Секретарь, ты тоже приличный кусок этой работы получишь. Четыре дивизии ведь в чистое поле не выгонишь – городки строить надо. А вода? Снабжение? Полно вопросов.

– Андрей Антонович, а мог бы ты в Алма-Ате сформировать отдельную роту снайперов? Причём очень срочно.

– Ну ни хрена себе! Кого отстреливать собрался? – Маршал разлил остатки бутылки.

Пётр рюмку взял, подержал в ладонях, согревая, понюхал. Клоповник – он и в Молдавии клоповник.

– Генерал де Голль мне тут немного информации подкинул, – и Пётр рассказал Гречко примерно то же, что и Шелепину. Готовятся провокации на острове Даманском, у озера Жаланашколь в районе Джунгарских ворот и в районе посёлка Дулаты.

– Там на границе каждый день десятки провокаций, как взбесились братья по соцлагерю. Думаешь, эти будут отличаться? И снайпера тут при чём?

– Думаю. Тысячами пойдут, и с оружием. А снайпера погранцов прикроют. Там ведь горы, у этих Джунгарских ворот. Роту снайперов замаскировать – и они дивизию сдержат, – Пётр почти трезвым взглядом уставился на Гречко.

– А почему под Алма-Атой, а не сразу у этого озера?

– Думаю, там полно шпионов. Пастухов из себя изображают.

– Позвоню завтра, сообщу, чего мои умники присоветуют. А так – считай, я согласен. В горах снайпер хороший точно взвода стоит. Ну, все – доедай шоколад, и на выход. Сейчас штабисты придут, а мне ещё умыться, да зубы почистить. А то носы начнут морщить. Вояки.

Интермеццо 3

– Горящие холодным огнём глаза, сильные и нежные руки, страстное дыхание…

– Белла Моисеевна, а ещё какие-нибудь приметы были у преступника?

Вика Цыганова сидела в самой дальней комнате и подбирала аккорды к песне группы Smokie – What Can I Do. Странная судьба у песни. Показательно, что её, безумно любимую в СССР, британский слушатель вниманием не удостоил. Её даже не выпускали синглом, не включали в сборники типа «Greatest Hits». Интересно и то, что авторство сей композиции принадлежало не «Чинничапу», а гитаристу группы – Алану Силсону. Что привлекло именно к этой композиции людей в СССР?

Все мечты о прекрасном
Уплывают навек…
И подобны они
Облакам в небесах…
Все этапы Пути
Утонули во мгле
Тёмной зябкой ночи
После знойного дня!

What can I do?
О, как мне быть?
О, как мне быть?

Текст, в отличие от большинства дебильных песен английских и американских групп, вполне нормальный. И припев хорош. Ну, их, островитян-наглов, не поймёшь.

Слова на английском Вика помнила не все – с грехом пополам только первый куплет. Папа Петя сказал – как чуть времени появится, русские стихи придумает. Такой шедевр оставлять врагу точно нельзя.

Советская кавер версия существует – «Нет, я не жду», но варившаяся всю жизнь в шоу-бизнесе Цыганова её не пела и не учила слова. Там «Весёлые ребята», мужские партии. Тем не менее, все вспомнившиеся слова Вика записала, а сейчас сидела и выуживала из памяти аккорды. Там сложный проигрыш. Вот мучила гитару.

В дверь постучали, а потом появилась мама Лия. С красными глазами. Плакала? Вика долго не могла привыкнуть, что женщина, годившаяся ей в дочери, сейчас исполняет роль её приёмной матери. Сначала просто на «Вы» называла, а потом как-то незаметно от «папа Петя» перешло – стала «мама Лия». Сказать, что у них были тёплые отношения, нельзя. Никакой вражды – вежливость. Мама Лия иногда забывала, что Маше ну очень немало лет, и за что-нибудь пыталась её отчитать. Вика улыбалась, и женщина осекалась на полуслове.

– Что случилось? – Маша-Вика отложила гитару на кровать.

– Поклянись, что Петру не скажешь.

– Ну, ничего себе. Мама Лия, ты в заговорщиков прекращай играть. Говори, что случилось? – Вика напряглась. Брежнева нет. Началось, что ли?

– Вика, не говори Петру! Давай сначала обсудим сами. Вопрос серьёзный, – и платок достаёт.

– Да что ж такое! Хорошо, не скажу. Теперь говори.

Мама Лия рассказывала, а слёзы катились из глаз. Закончила и бумажку с номером показала.

– Можно ведь номер по справочной пробить, – Вика вернула листок.

– И что это даст? Эти гады тогда отомстят.

– Ну-ка перестань реветь. Подумать надо.

– Если Пете сказать, он в КГБ побежит. Те, конечно, и охрану дадут, и дома проверят – а этот урод потом через месяц свою угрозу исполнит, – Мама Лия, взяла листок с телефоном, как жука какого – аккуратно, двумя пальцами.

– Послезавтра. А мы уезжаем на следующий день. Интересно, они знают?

– А какая разница?