Узнали адрес, где находится сейчас Марк Янович. И вот же совпадение – у гражданина Бяца тот же адрес.

– Бяц – это фамилия? – поинтересовался Штелле, вынимая свою вилку. Ещё пригодится.

– Фамилия Бенецяну. Он из Кишинёва.

Успокоили Антона Филипповича его же мизерикордией – переводится с французского как «милосердие». Вот и проявили, а то бы мучился – а так уж и отмучился. Вытерли все возможные отпечатки пальцев, хотя и не должно было остаться. Бугаи были в перчатках, а Пётр только к выключателю прикасался – но вытерли и ручки, и саму дверь, и ледоруб, что использовали в процессе блиц-опроса.

Адрес был далековато. Район Черёмушки, улица Гарибальди. Нужно было такси. Вернулись к гостинице «Россия», к стоянке машин с шашечками, и через час стучались в заветную дверь в пятиэтажной хрущевке.

После устранения преграды обладатель голоса сполз на пол, каждый двинулся в свою сторону. Вадим – на кухню. Там вставал из-за стола мужчина лет пятидесяти, да и килограмм в нём было не больше – но вёрткий. Пока Кошкин добрался до стола, оппонент достал из ящика этого стола огромный нож, таким курей разделывают. Не предусмотрел вёрткий одного: в дворницкой была совковая лопата со сломанной ручкой. Вот этот обломок бывший милиционер и запустил в противника. Шустрый увернулся. Повезло. Вот только Вадим на самом деле черенок не бросил – он остался в руке, и острый конец сейчас же воткнулся в кадык вёрткого. Всё. Два – ноль. Оба Петра в это время двигались по коридору. Вообще-то в хрущёвках их нет, но тут кто-то провёл апгрейд, часть комнаты отделили деревянной перегородкой. В результате третья комната получилась изолированной. За столом в небольшом кабинете сидел чернявый мужчина лет сорока. Здоровенький – не так, как спортсмены или качки, а природной массивностью. Как там говорится в народной поговорке: «Не родись красивым, а родись массивным». Вот, это именно этот случай.

– Се вреи? (Что надо? – румынский).

– Сам ты еврей.

– Что надо, козлы? – перевёл Бяц.

– Поговорить зашли, – усмехнулся танкист и не спеша достал из кармана мизерикордию.

– Да ты кто, мать твою?! – взревел, вставая уголовник

– Не хочешь по-плохому – по-хорошему будет хуже, – успокоил молдаванина Штелле.

– Вы кто, сявки? – чуть остыл Бяц.

В это время в комнате народу добавилось – пришёл разделавшийся с оппонентом бывший милиционер.

– Мы – ДНД.

– Где Макаревич? – задал не терпящий отлагательства вопрос Тишков.

– Пошёл в ж… – акцент был, и неслабый, но понять, что им тут не рады, можно было, даже и без труда.

– Пётр Миронович, вы закройте дверь и обыщите всю квартиру, а мы с невежливым товарищем поболтаем, – предложил Кошкин, подходя к столу сбоку.

– Только учтите, что это хрущёвка, и здесь отличная слышимость, – предупредил бугаёв Пётр и вышел из комнаты.

Дверь закрывалась аж на три замка. Она стоически перенесла удар, а вот верхние петли схлыздили – шурупы почти полностью выдраны. Пётр попытался восстановить крепление, но смирился с бесперспективностью этой затеи и закрыл дверь, навалившись на неё всем весом. Почти удалось – дверь закрылась, но ни один замок не желал закрываться. Была ещё и цепочка – вот на неё и пришлось закрыть непослушную дверь. Оглядев дело рук своих и ног вадимовых, Штелле вздохнул от ощущения некачественно выполненной работы и пошёл обследовать квартиру. В это время в покинутой им комнате что-то грохнуло, потом там рычали и крякали – но недолго. Вскоре кряканье стихло, послышался шум отодвигаемой мебели, а затем – звук перекатывания чего-то. Не выдержал, заглянул. Бугаи засунули в рот молдаванина часть маленькой диванной подушечки, и теперь заворачивали его в лежащий на полу ковёр. Наверное, насмотрелись «Приключений Шурика», и теперь будут вырезать в ковре дырку, чтобы добраться до пятой точки. Ну, пусть поразвлекаются.

Пропажа нашлась в ванной. Ну как в ванной – хрущёвка ведь, санузел совмещённый. Однако именно в ванной лежал связанный по рукам и ногам Марк Янович. Лежал с выпученными глазами, и этими глазами под мычание старался привлечь внимание к кляпу. Пётр первым делом его и вытащил.

– Пить! – прохрипел литовский еврей.

– Сейчас, потерпи, – Штелле сходил на кухню. Всё в кровище, на полу навзничь лежит мужичонка, и из порванного горла пузырятся кровавые пузыри. Вот как-то некрасиво: «пузыри пузырятся». И само-то действо – не верх эстетичности, а при такой тавтологии – и подавно. Ладно, пусть пузыри надуваются и лопаются. Гораздо ведь симпатичнее! Только Петра всё равно вывернуло – не эстет. Картина привлекательнее не стала. Теперь пузырились вперемешку кровь и рвота. Вывернуло ещё раз – пришлось сначала в себя воду заливать, потом судорожно разыскивать в ящике стола нож. Не нашёлся – тогда ещё воды. Ага, вот на столе лежит, с присохшей яичницей. Опять вывернуло. Снова за водой к крану. Всё же взял нож и вымыл, отпечатков везде уйму наоставлял. Наконец всё-таки налил в стакан воды и прошёл в ванную.

Макаревич тихо постанывал. Выдул воду, захлёбываясь, но стонать не перестал. Пётр налил прямо тут в ванной ещё один стакан. Опять выхлебал, болезный. Потом началась процедура извлечения из чугунного саркофага неостывшего тела и перерезание пут. Надо будет потом этим ножом попилить гражданина Бяца. Тупой, как… Одним словом – тупой.

– Положи в карман, будет, что в старости внукам рассказывать и показывать, – попытался приободрить Яновича Пётр.

Председатель колхоза «Крылья Родины» кривовато усмехнулся и на самом деле сунул нож в карман.

– Посиди здесь. Вот стакан, ещё попей. На кухню не ходи, – Штелле решил проведать бугаев.

Теперь, когда основная часть плана по освобождению заложника была выполнена, оставалось ещё два вопросика к молдавскому воровайке: «где картины?» и «где казна?». Раз туеву хучу добра изъяли из дома Потапа, то у «масквича» тоже, небось, чего припрятано. Прошёл по замысловатому коридору в выделенную комнату. Оказалось, что он не самый умный.

Хозяин апартаментов лежал на животе без ковра, но связанный, с мизерикордией в одном интимном месте, и рассказывал про захоронку в кухне под газовой плитой. Ну как рассказывал… А живенько рассказывал! Ещё б не выл – и просто б песня.

– Пётр Миронович, – обернулся к нему Кошкин, – картины ваши под диваном в большой комнате, там же и захоронка одна. Нужно диван отодвинуть, и там две доски не прибиты. Оружие и золото. Сейчас вот рассказал, что под газовой плитой в кухне ещё одна доска не прибита, там деньги. Может, и у вас есть вопросы?

– Да как не быть, помнишь же список. Где облигации, где ордена, где дорогие книги и картины, иконы? И обязательно спросите адрес Фаины Рукшиной-Дейч, и вообще про неё поспрашивайте. Раз он её шантажирует, может, есть документы? Ладно, пойду мебель переставлять.

Диван был тяжёл, пришлось звать на помощь пострадавшего. Вдвоём и то еле сдвинули.

– Что хоть за картины? Стоило оно того? – отвлекая Марка Яновича от плохих мыслей, поинтересовался Штелле, поднимая завёрнутые в мешковину картины.

– Ещё как стоило, – и, правда, оживился Макаревич, в девичестве Петуш.

– Рассказывайте, – передал ему свёрток Пётр, а сам принялся за доски.

– «Ранний снег» и «Старая мельница» – картины художника Василия Поленова. Оригиналы. По «Раннему снегу» чуть хуже – просто Поленов сделал несколько копий, но всё равно это сам Поленов, и цена всех картин примерно одинакова. Поменял на ваши иконы у известного коллекционера Григория Белякова. Интересный человек! Живёт в обычной пятиэтажке. Оббитая дерматином дверь. Двухкомнатная квартира, стены снизу доверху увешаны картинами. Висят даже на мебели: чтобы достать чашку из шкафа, надо снять с дверцы картину. Сотни и сотни полотен. Всё вопрос меня мучит: если бандиты знают об этой сокровищнице, то почему его до сих пор не обокрали? Жив вообще почему? А государство? Откуда у него всё это? Там ведь миллионы рублей, а если продать за границу, то миллионы и миллионы долларов.

– Значит, оказывает услуги и этим, и тем – вот и неприкасаем. Марк Янович, а можно ваш заветный ножичек на секунду, доску подковырнуть?

Поддели вдвоём, убрали доски.

– Ёперный театр. Ну ни фига себе тайничок. Марк Янович, позовите Петра Фёдоровича на минутку – вопрос есть.

– Охренеть. СВД с прицелом ПСО-1. У нас была в части такая, на 650 метров по ростовой фигуре попаду, – присвистнул появившийся майор.

– А про это что скажешь? – Пётр достал два пистолета. Огромные.

– История! «Парабеллум» Р.17, с барабанным магазином на 32 патрона. Ещё штурмовым называли. Второй не знаю… Ага – вот надпись. «Глизенти» 9-мм. Итальянский. Не встречал, но по виду – вещь убойная.

– Будем забирать? – как винтовку-то тащить?

– Обязательно. Раз нашли, значит, наше.

– Будем думать, винтовка вещь немаленькая, в карман не положишь. Есть новости от нашего молдавского друга?

– По схронам немного. На антресолях чемодан с иконами и библиями, и в шкафу под простынями папка с облигациями. Зато сейчас колется про участие в Armata Neagră. Это «Чёрная армия», бандеровцы молдавские. Их в начале пятидесятых почти всех выловили, часть расстреляли. Часть сидит, некоторые под амнистию попали. Клянётся выдать троих, которых не нашли, если живым оставим. Конечно, пообещали. Гоям и гайдзинам можно обещать всё и не выполнять ничего.

– Да ты подкован, Пётр Фёдорович!

– Чем ещё в тюрьме заниматься? Книжки читал.

Золота было немного. Шкатулка и то, что не влезло, в мешочке рядом. Полкило в мешочке, в основном кольца и прочая женская ювелирка, всё из обычного магазина. А вот шкатулочка примечательная! Хотя бы потому, что при своих немаленьких размерах, 30*40*25, была искусно вырезана из малахита. Красиво! Червлёным серебром окантовка, и ручка из него же. Антикварная, дорогая вещь. Открыл. Вот здесь другие драгоценности, явно старинные. Некрасивые по сравнению с современными украшениями, но зато прямо ощущается время, история.

– Марк Янович, это по вашей части, посмотрите, нет ли чего интересного.

Стоявший с закрытыми глазами Макаревич встрепенулся и принял малахитовое чудо, поставил на стол. Пётр же на всякий случай снова сунул руки под доски. Ничего. Уже хотел ставить их на место, но что-то удержало. Интуиция? Ну, может. Лёг на пол и пошарил на всю длину руки – пальцы шоркнули по бумаге. Ещё дальше попробовал руку сунуть. Нет, не достать. Пришлось идти в ванную, там видел щипцы для белья. Опять лёг и попытался ими ухватить – с третьего раза получилось. Это была папка, да не простая. Нет, не золотая. Даже не серебряная. Бумажная, вернее, картонная. Только на ней не «Дело» было написано, а красовался на сером фоне чёрный немецкий орёл, держащий в когтях свастику.

Штелле развязал тесёмочку. Документы на немецком, фотографии. Нет, тут нужен словарь, а лучше – переводчик. Потом. Будет время. Снова лёг и опять пошарил, теперь уже щипцами – в углу они за что-то зацепились. Попробовал вытащить, но нет, срываются. Вот ведь незадача! Снова прогулялся в ванную. Ничего подходящего. Пришлось, превозмогая приступы тошноты, осмотреть кухню. Покойный пузыри пускать перестал, но запах свежей крови и блевотины, уже своей. Ужас. И ничего, чем бы можно подцепить находку. Поискал в прихожей, нашёл лыжную палку. Одну. Снова к отверстию в полу – палка в щель не лезла, длинная. Пришлось загнуть её во что-то, напоминающее кочергу. Попытка удалась – зацепилась какая-то тяжесть. Еле доволок. Оказалось – мешок, на четверть чем-то набитый. На помощь опять пришлось звать Макаревича. Достали, развязали.

Точно не зря мучился! Мешок был набит монетами. Золото, серебро, попадалась и медь, но мало. Австро-Венгрия, Пруссия, Бавария, Франция. Монеты старинные, век XVII–XVIII. Килограмм шестьдесят. Сколько же это стоит? Там одного золота больше пятнадцати кило! Пётр зачерпнул горсть, любовался тусклым свечением, когда его тронул за плечо Макаревич.