– Нет, конечно же! Они такие же прочные, как этот дом и скала под ним – и на взгляд, и на ощупь. На них даже можно забраться. И если бы ты не торчала все время дома, то сама бы об этом знала. Городская станция передает импульсы преобразования материи с частотой шестьдесят циклов в секунду. Но эта наука тебе не по мозгам.

Она отважилась на еще один вопрос:

– А зачем надо было прятать выключатель деревьев?

– Чтобы ты не забавлялась с ним, как с точной настройкой телевизора. А еще чтобы у тебя не возникла идея менять деревья. Если бы вчера я подъезжал к дому мимо дубов, а сегодня – мимо берез, должен признаться, меня бы это расстроило. Я люблю постоянство и люблю сосны.

Он посмотрел на деревья через панорамное окно столовой и удовлетворенно хмыкнул.

Мариана хотела было признаться, что ей надоели сосны, но не решилась и бросила этот разговор.

Однако назавтра около полудня она подошла к секретному пульту, выключила тумблер «деревья» и быстро обернулась к окну.

Сначала ничего не произошло, и она подумала, что Джонатан снова что-то напутал, как он ошибался уже много раз, хотя никогда не признавал этого. Но вот деревья задрожали, зарябили бледно-зелеными крапинками, начали расплываться и совсем пропали, оставив вместо себя нестерпимо яркую светящуюся точку – совсем как при выключении телевизора. Долгое время новая звезда неподвижно висела в воздухе, а затем стала отдаляться, пока не умчалась за горизонт.

Теперь сосны не закрывали обзор, и Мариана увидела настоящий пейзаж, окружавший виллу. Это была каменная равнина, бесконечные мили серого камня, точно такого, на каком стоял их дом, такого, как пол в патио. Со всех сторон одно и то же. Через равнину тянулась только черная лента двухполосной дороги – и ничего больше.

Эта картина пугала унылым одиночеством и не понравилась Мариане почти сразу. Она переключила гравитацию на стандартную лунную и закружилась в мечтательном танце, порхая над книжными полками и роялем. Она даже заставила роботов-горничных танцевать вместе с ней, но и это ее не развеселило. В два часа дня она решила снова включить деревья, как и собиралась с самого начала, – чтобы Джонатан не рассердился, вернувшись домой.

Вот только столбик из шести рычажков изменился. Надписи «деревья» больше не было. Мариана прекрасно помнила, что буквы горели рядом с верхним тумблером, который больше не переключался. Ей не удалось передвинуть его обратно в положение «вкл.».

Остаток дня Мариана просидела на ступеньках крыльца, глядя на черную дорогу. Никто не прошел и не проехал по ней, пока вдали не показался бежевый родстер Джонатана. Сначала автомобиль неподвижно маячил на горизонте, а потом стал приближаться, медленно, словно микроскопическая улитка, хотя Мариана знала, что Джонатан всегда гоняет на предельной скорости. По этой причине она никогда не садилась к нему в машину.

Джонатан рассердился не так сильно, как она опасалась.

– Ты сама виновата, – резко сказал он. – Нечего было ковыряться там, где не положено. Теперь придется вызывать специалиста. Черт возьми, я не хочу видеть эти скалы за ужином! Хватит и того, что я дважды в день мимо них проезжаю.

Она сбивчиво спросила о бесплодии ландшафта и отсутствии соседей.

– Ты же сама хотела жить за городом, – сказал он. – И ни о чем бы даже не догадывалась, если бы не выключила деревья.

– Есть еще одна вещь, из-за которой я должна тебя побеспокоить, Джонатан, – призналась она. – У второго выключателя, сразу под первым, теперь горит надпись «дом». Он включен, я его не трогала! Но тебе не кажется…

– Я хочу взглянуть на него, – заявил Джонатан, вскакивая с дивана и с такой силой ставя свой стакан с мартини со льдом на поднос робота-горничной, что та аж задребезжала. – Я заплатил за настоящий, солидный дом, но здесь, похоже, какое-то надувательство. Обычно я мгновенно распознаю трансляцию, но в этот раз меня, вероятно, провели, подсунув передачу с другой планеты или солнечной системы. Хорошенькое дело, если вдруг выяснится, что я и еще полсотни мультимиллионеров получили одинаковые дома, хотя каждый из них должен быть уникальным.

– Но если дом стоит на скале, как…

– Это значит, что провернуть трюк еще проще, глупая ты крольчиха!

Они подошли к панели управления.

– Вот! – услужливо сказала Мариана и ткнула пальцем… прямо в тумблер «дом».

В первое мгновение ничего не произошло. А затем по потолку пробежала белая рябь, стены и мебель вздулись пузырями, напоминая холодную лаву, и вот люди остались одни на каменном плато размером с три теннисных корта. Исчезла даже главная панель, и только тонкий металлический прут торчал из серой скалы под ногами, а на верхушке его, словно этакий механический фрукт, висела маленькая коробочка с шестью переключателями… Прут, коробочка и нестерпимо яркая звезда в воздухе над тем местом, где раньше была хозяйская спальня.

Мариана в отчаянии давила на тумблер всем своим весом, но он застыл в положении «выкл.», а надпись рядом погасла.

Сверкающий шар умчался в никуда со скоростью пули, осветив последней вспышкой искаженное яростью лицо Джонатана.

– Маленькая идиотка! – крикнул он и вскинул руки, ставшие похожими на лапы с когтями.

– Нет, Джонатан, нет! – взвизгнула она и попятилась, но он подходил все ближе.

Коробочка с рычажками оторвалась от прута и осталась у нее в руках. Третий тумблер загорелся именем «ДЖОНАТАН». И Мариана щелчком выключила его.

Пальцы Джонатана, уже впившиеся в ее обнаженные плечи, вдруг показались поролоновыми, а затем и вовсе перестали ощущаться. Его лицо и серый фланелевый костюм забурлили, переливаясь всем цветами радуги и напоминая пораженного проказой призрака, прежде чем растаять в воздухе. Появившийся сгусток света был меньше оставшегося от дома, зато находился ближе и обжег глаза. Когда Мариана снова их открыла, от Джонатана и сгустка не осталось уже ничего, кроме темного послесвечения, скачущего, как черный теннисный мяч.

* * *

Мариана была одна между бесконечной плоской каменистой равниной и ясным ночным небом.

На пульте теперь светилась надпись «звезды».

Наручные часы с радиевым циферблатом показывали, что скоро наступит рассвет, и Мариана основательно продрогла, прежде чем решилась дотронуться до четвертого тумблера.

Она не хотела этого делать – медленное кружение созвездий по небосклону было последним признаком правильного устройства мира. Но больше ей ничего не оставалось.

Какое слово появится дальше: «скалы»? «воздух»? или даже…

Она выключила звезды.

Неизменная в своем величии арка Млечного Пути забурлила, звезды замельтешили, словно мошки, и вскоре осталась только одна, сияющая даже ярче, чем Сириус или Венера… А потом и она умчалась в бесконечность.

Пятый тумблер – «врач» – находился в положении «выкл.».

Мариану наполнил безотчетный ужас. Она даже не подумала прикасаться к пятому тумблеру. Просто положила коробку на камни и отошла в сторону.

Но она не осмелилась уйти далеко в этой беззвездной темноте, а свернулась на камнях калачиком и стала ждать рассвета. Время от времени она посматривала на циферблат часов и на призрачно мерцающие в дюжине ярдов от нее буквы.

Казалось, стало еще холодней.

Она снова проверила время. Солнце должно было взойти два часа назад. И тут Мариана вспомнила, как в третьем классе ей рассказывали, что Солнце – это просто еще одна звезда.

Она вернулась, села на скалу рядом с пультом, с содроганием подняла его и щелкнула пятым выключателем.

Скала сделалась мягкой, обняла ноги, запахла чем-то приятным, а потом медленно побелела.

Мариана сидела на больничной койке в небольшой палате с голубыми стенами с белой полосой.

Из одной из стен зазвучал приятный механический голос:

– Вы по собственной воле прервали терапию галлюцинаторного исполнения желаний. Если вы осознали, что находитесь в глубокой депрессии и готовы принять помощь, вас посетит врач. Если нет, то вы можете вернуться и следовать сеансу терапии до его окончательного завершения.

Мариана опустила взгляд. Ее рука по-прежнему сжимала коробочку с выключателями, и под пятым тумблером все еще горела надпись «врач».

– Из вашего молчания я заключаю, что вы принимаете лечение, – сказала стена. – Врач сейчас подойдет.

Безотчетный ужас снова нахлынул на Мариану с неодолимой силой.

Она выключила тумблер «врач».

Мариана сидела в беззвездной темноте. Скалы стали совсем холодными. На ее лицо опустились ледяные пушинки – пошел снег.

Она подняла коробку с выключателями и с невыразимым облегчением прочитала крохотные мерцающие буквы, вспыхнувшие около шестого, последнего тумблера: «МАРИАНА».

Когда закрылась фабрика «Сосулька». Фредерик Пол (1919–2013)
Galaxy
февраль

Как дальше отмечает Айзек, центральная тема творчества Фреда Пола – это, безусловно, алчность, особенно в рассказах и романах 50-х и начала 60-х годов. 1960 год стал для писателя удачным – был издан его роман «Походка пьяницы», первое крупное сольное произведение после «Невольничьего корабля» 1956 года. Кроме того, увидел свет прекрасный сборник «Человек, который мог съесть мир», куда входили такие превосходные описания обществ производства/потребления, как «Чудодеи из Пунгз-конерз» и «Мечи и орала» (1958 и 1959), не говоря уже о поразительной заглавной новелле.

«Когда закрылась фабрика „Сосулька“» – яркий винтажный рассказ Фредерика Пола, наполненный жадностью и стремлением к власти. (М. Г.)

Порой можно попытаться поиграть и свести сложное литературное произведение к единственному слову или фразе. Так, «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма сводится к слову «месть», а «Три мушкетера» – к «дружбе».

Возможно, мы могли бы сделать подобное со всей библиографией отдельно взятого писателя. Например, хочется думать, что если мои произведения собрать воедино и сжимать до минимума, то в конце получится слово «причина». По крайней мере, я склонен решать проблемы, поднятые в моих историях, путем затяжной битвы конкурирующих разумов, применяющих рациональные методы мышления.

Не знаю, годится ли такой подход для всех, но мне кажется, у Фреда Пола есть явный антагонист, с которым он борется в бо́льшей части своих художественных произведений, начиная с их с Сирилом Корнблатом классических «Торговцев космосом». Этот враг – алчность. Как, например, в выбранном нами рассказе. (А. А.)

I

Ветер был холодным, снег – розовым, а ботинки Майло Пулчера – дырявыми. Их обладатель плелся по розовато-серой слякоти через площадь от здания суда к тюрьме.

– Заждался вас, – проворчал надзиратель, прихлебывая кофе из виниловой емкости. – Которого из них вы хотите увидеть первым?

Радуясь теплу, Пулчер присел.

– Не имеет значения. Скажите, что это за компания?

Надзиратель пожал плечами.

– Я имею в виду, они доставляют вам неприятности? – уточнил посетитель.

– Какие неприятности они могут доставлять? Если не прибираются в своих камерах, то не получают еду. А что еще они делают, мне не важно.

Пулчер достал из кармана письмо судьи Пегрима и проглядел список своих новых клиентов: Уолтер Хопгуд, Джимми Лассер, Эйвери Фолтис, Сэм Шлестерман, Бурк Смит, Мадлен Голтри. Ни одно из имен ничего ему не говорило.

– Я возьму Фолтиса, – наугад выбрал он и последовал за надзирателем в камеру.

Фолтис оказался невзрачным, прыщавым и воинственным юношей.

– Черт возьми, – визгливо прорычал он, – это лучшее, что они могут мне предложить?

Пулчер не торопился с ответом. Парень был не из приятных, но, напомнил себе Майло, за каждого из обвиняемых округ выплачивал аванс в пятьдесят долларов, а в текущих условиях к трем сотням привязываешься быстро.

– Не усложняйте мне жизнь, – дружелюбно произнес он. – Может, я и не лучший адвокат в Галактике, но я – все, что у вас есть.

– Вашу ж мать.