После работы я отправился домой. В квартире опять застал только Савелия Викторовича. Он что-то пилил на кухне. Видать, обустраивал семейное гнездышко. Я собрал свои первой необходимости вещички – трусы, майки, носки, штаны, рубашки. Взял свои рукописи, планы, наброски. Надел новый костюм. Перед тем, как уйти, заглянул в кухню, где мастерил сосед.

– А-а, Тёма! – обрадовался он. – Куда это ты запропастился?..

– И снова запропащусь, – ответил я. – У женщины одной поживу. Так нужно.

– Понятно, – улыбнулся Телепнев. – А мы с Марианной Максимовной заявление в ЗАГС подали.

– О, поздравляю! Когда свадьба?

– Да какая там свадьба… – смутился Савелий Викторович. – Посидим, отметим. Через две недели распишемся… Вот тогда… Надеюсь, вы уже вернетесь к нам?

– На вашей свадьбе я буду обязательно! И – с подарком.

– Какой же ещё подарок, Тёма? Да вы и так столько для нас сделали…

– Как и вы – для меня, – ответил я. – Ну, я пошел! До встречи!

Так просто уйти мне не удалось. Надо было вызвать лифт, а я поперся вниз по лестнице. И столкнулся нос к носу с Наденькой. Увидев, что я с вещами, кузина побледнела.

– Уезжаешь? – спросила она.

– Не совсем, – ответил я, желая избежать ненужных подробностей. – Переезжаю на некоторое время.

– К этой? – хмуро уточнила она.

– К какой еще – этой?

Ни интонация кузины, ни выбор слов совсем меня не радовали.

– Ты и вчера к ней удрал! – выкрикнула кузина. – Тайком!

– Надюш! Ты чего так орешь?.. Сколько можно уже говорить, что я не обязан перед тобой отчитываться!

– Дурак ты! – Он оттолкнула меня и бросилась вверх по лестнице, и уже оттуда сообщила: – Я люблю тебя, понял!

И ускакала. Вот блин… Незадачка. Я пожевал губу и продолжил путь. Любит она. Эка удивила! Сегодня одного, а завтра другого… И что, я должен сидеть возле нее, чтобы она могла меня самоотверженно любить? У меня есть занятия поинтереснее. Работать, работать и работать. Вот сейчас же поймаю такси и попрошу водилу отвезти меня в магазин, который так и назывался: «Пишущие машинки».

Я вышел во двор, чувствуя себя немного по-дурацки со своими сумками. Может, надо было сегодня дома переночевать? Поговорить с этой малахольной? Не думал, что она так отреагирует. Да нет, разбалую только! Привыкнет, понукать начнет. И потом, какая к чёрту любовь? Юношеская блажь, скорее…

Мне повезло. Когда я вышел к проезжей части, такси как раз пассажира высаживало. Я сунулся в дверцу, получил кивок, закинул на заднее сиденье поклажу, сел рядом с таксистом и объяснил положение. Тот хмыкнул, врубил счетчик, и мы поехали.

Едва успели до закрытия. Никак не могу привыкнуть, что в советское время магазины так рано закрываются. Еще и с обеденным перерывом работают. И опять мне повезло. В продаже оказались гэдээровские «Эрики». Хорошие агрегаты, хотя и хуже западногерманских «Олимпий или «Оптим». Стоила такая машинка не дешево – целых двести двадцать рублей.

Но цена меня устраивала. Я купил сразу с десяток рулончиков ленты, пачку копирок и несколько пачек бумаги. Нагруженный, как целый караван верблюдов, всем этим богатством, я вернулся к машине. Назвал водителю адрес артистического дома. Когда мы доехали до него и остановились возле подъезда, таксист вызвался мне помочь дотащить все пожитки до квартиры. Консьерж тоже кинулся помогать. Пришлось дать ему рубль. Я открыл дверь Настиной квартиры своим ключом. Втащил поклажу. В квартире было тихо. Следовательно – хозяйка еще не вернулась. Кстати, она же не сказала, в какую комнату определит меня на жительство!

В дверь позвонили. Я стоял рядом, поэтому сразу открыл.

– Вот так встреча! – воскликнул Мякин, увидев меня. – А где Настя?

– Не знаю, – ответил я. – Я сам только что вошел.

– На ловца и зверь бежит, – усмехнулся режиссер. – Я как раз хотел спросить у нее, как с тобою связываться более оперативно. Телефона-то у тебя нет.

– Ну, пока что я буду жить здесь, – совершенно спокойно пояснил я.

– Тогда пойдем ко мне, поговорим.

Заперев дверь Настиной квартиры, я вслед за Григорием Фомичом вошел в его обиталище. В первый раз в этой жизни. Прежде-то я у него часто бывал. Квартира режиссера Мякина была набита антиквариатом под завязку. Никогда не понимал, как можно жить в музее? А Григорий Фомич ничего, жил себе. Гостей принимал. Женщин. Спал с ними на ложе в стиле не помню какого по счету Луи. Банкетки, козетки, ломберные столики, канделябры, жирандоли, портреты сановников времен правления императрицы Екатерины II, фарфоровые статуэтки пастушек, вазы эпохи Минь. Глаза разбегаются…

Хозяин пригласил меня в гостиную, предложил сесть в кресло, именуемое «вольтеровским», осведомился, что я желаю выпить? Я сказал, что – если можно – кофе. Мякин был польщен. Кофе он умел и любил готовить. Я это знаю хорошо, потому и попросил. Он сунул мне ворох заграничных киножурналов, включил Поля Мориа – импортная музыкальная аппаратура, не считая электрических лампочек и сантехники, была едва ли не единственной уступкой Григория Фомича XX веку – и отправился на кухню, орудовать туркой и другими кофейными принадлежностями.

Вскоре он вернулся, с кофейным сервизом на медном, украшенном чеканкой подносе. Кроме сервиза на нем были вазочки с рахат-лукумом. Мякин любил, чтобы все другу другу соответствовало. Если кофе, следовательно, и посуда, и сласти с восточным колоритом. Да и халат хозяин надел тоже турецкий, только фески не хватало для полноты картины. Поставив поднос на резной столик, режиссер не торопясь наполнил восхитительно ароматным напитком крохотные чашки. В таких кофе наливают не для питья, а для смакования.

– Я вот о чем с тобой хотел поговорить, Артемий, – заговорил Григорий Фомич, когда первый глоток был сделан. – После вчерашней съемки я заново перечитал сценарий и увидел его другими глазами. Нет… погони там, перестрелки, тайга – это все годится, это то, ради чего зритель пойдет в кинотеатр. Революционная тема – тоже на месте… А вот диалоги – никуда не годятся! Сухие они, шаблонные. Нету нерва, понимаешь! Собственно, ты мне глаза на них и открыл…

– Да, я тоже обратил внимание, – пробормотал я.

Но больше ничего добавлять не стал.

– А что ж – молчал?

– Ну-у… – пожал я плечами. – Кто я такой, чтобы лезть со своим рылом в калашный ряд? Это же кино, я думал, там так и должно быть.

– Ладно, не скромничай, – отмахнулся Мякин. – Я хочу предложить тебе поработать над диалогами. Оживить их!.. Тем более, что большую часть тебе же и из них произносить, – усмехнулся он.

Интересное предложение. Этак и до сценариста полноценно недолго вырасти. А если так, то потом и романы писать можно с заделом под экранизацию сразу. По двум фронтам сразу бить. Но восторг свой я не стал выказывать, изобразил задумчивость, хотя мысленно уже согласился на предложение режиссера. А вслух проговорил:

– Хорошо, я поду…

И тут из подъезда донесся истошный женский вопль, чуть приглушенный входной дверью:

– Помогите!!!

Глава 2

Кофейный сервиз из тончайшего фарфора уцелел только чудом. Я вскочил, едва не опрокинув столик со всем, что на нем стояло, и через мгновение был уже на лестничной клетке. Там я увидел громилу, который притиснул к стене Настю, одной рукой зажимая ей рот, а другой держа возле ее горла нож.

Услышав звук открываемой двери, он хотел было обернуться, но – не успел. Я схватил его за руку, в которой была финка, сжал посильнее, так, чтобы он даже не дёрнулся, и вывернул за спину, заставив нападавшего опуститься на колени.

Нож выпал из разжавшихся пальцев и забрякал по ступеням. Трегубова, прижимаясь спиной к стене, инстинктивно отползла к выскочившему вслед за мною режиссеру. Мякин заслонил ее своей широкой спиной, хотя дело было уже сделано. Нападавший пытался вырваться из моих тисков, но где ему было справиться с литейщиком! И он только изрыгал черную ругань, когда после каждой попытки ему становилось лишь больнее. Я узнал эту харю – это был хулиган, удравший от милиции во время нашей первой с ним встречи. Один из подосланной троицы.

– Чего вы стоите? – пробурчал я, обращаясь к актрисе и режиссеру, которые, остолбенев, наблюдали за моей возней. – Звоните ноль два!

– Я уже позвонил, – ответил Григорий Фомич.

И, будто в подтверждение его слов, через десяток-другой секунд на лестничной клетке послышался топот сапог. На площадке появились два парня в серых шинелях и фуражках с золотистыми кокардами. Нависли надо мною.

– Что здесь происходит? – спросил один из них.

– На меня напал бандит с ножом, – только чуть дрогнувшим голосом произнесла Анастасия.

– Нож где-то там, на ступеньках валяется, – буркнул я.

– Сидоренко, глянь-ка! – скомандовал один из патрульных.

– Есть – финарь, товарищ сержант! – откликнулся Сидоренко через пару мгновений.

– Отлично, – пробурчал тот, доставая наручники. – Ты поаккуратнее… Пальчики не сотри.

Я выпрямился, одновременно приподнимая и бандюгана. Сержант завернул ему за спину вторую руку и сковал запястья. Передал задержанного напарнику.

– Ты глянь, Минаев! – воскликнул второй милиционер, развернув задержанного к сержанту лицом. – Это же Босой!.. Вот так улов!

Сержант мельком взглянул на бандита, кивнул и попросил мои документы. Открыл мой паспорт, несколько мгновений сличал фотку в нем с моей физиономией, потом изучил редакционное удостоверение. Вернув мне документы, он сказал напарнику:

– Веди задержанного в машину и свяжись с дежурным и доложи обстановку… Я опрошу граждан и спущусь… Будьте добры и вы, граждане, предъявить документы…

Трегубова вытащила из сумочки паспорт, а Мякин за своим вернулся в квартиру.

– Так что произошло, гражданка Трегубова? – спросил Минаев, открыв ее документ.

– Ничего особенного, – пробурчала Настя. – Я вышла из лифта, а тот урод на меня накинулся… Не знаю, откуда он взялся. Я позвала на помощь. Из сто восемьдесят девятой квартиры выскочил этот молодой человек и обезвредил бандита… А Григорий Фомич, сосед мой, вызвал милицию, то есть, вас. Вот и всё, спасибо им.

Я удивился, что она назвала меня «этим молодым человеком», но промолчал. Из своей квартиры к этому моменту уже вышел режиссер с паспортом в вытянутой руке. Сержант изучил и его документ. И опросил, записав коротенько наши показания. Потом откозырял и нажал кнопку вызова лифта. Я подошел к нему и сказал вполголоса:

– Товарищ сержант, передайте, пожалуйста, инспектору уголовного розыска, старшему лейтенанту Литвинову Олегу… м-м… Отчества не помню. Короче, передайте, что Босой – один из трех хулиганов, что нападали на меня, Краснова Артемия Трифоновича.

Минаев смерил меня взглядом и ответил:

– Хорошо, передам дежурному.

И скрылся в кабине лифта. Я повернулся к своим товарищам по приключению.

– Поздравляю, друзья, мы с вами задержали опасного преступника!

– Который едва мне глотку не перерезал, – хмыкнула моя подружка, чье хладнокровие поражало.

Наверное – это шок, отложенная истерика.

– Настенька, мы как раз пили кофе, когда этот обормот напал на тебя. Присоединяйся!

– С удовольствием, – кивнула она. – Только вымоюсь сначала… А то меня тошнит от прикосновений этого урода…

– Мы тебя ждем, – кивнул Мякин, и мы с ним вернулись в его жилище.

Я вновь уселся в «вольтеровское» кресло. Хозяин квартиры потрогал кофейник.

– Ну вот… – вздохнул Григорий Фомич, – остыл. Придется варить заново. А может, пока коньячку?..

– Не откажусь.

За выпивкой Мякину далеко ходить оказалось не нужно. Минибар у него был вмонтирован в красивый барочный шкаф. Так что не успел я и глазом моргнуть, а на столике уже красовалась бутылка «Наполеона». И к нему, как полагается, два пузатеньких бокала, а также – блюдце с дольками лимона. Да, я в курсе, что коньяк лимоном не закусывают, но это у них там, на гнилом Западе, а у нас – наоборот.

– Ловко ты его скрутил, – произнес режиссер, схрумкав лимонную дольку. – Я чуть было не крикнул: «Стоп, снято!»… Может, и в фильме ты сам сыграешь в боевых эпизодах? Как считаешь?