– Утром посмотрим. Рассвет скоро. Устраивайся где нравится, в города поиграем или в интернете посидим.

***

С первыми лучами солнца Сергей пришёл на могилу Гашкова.

Обычное упокоение, каких полно. Дешёвенький памятник из ближайшего ритуального агентства с высеченными годами жизни и смерти, к нему приделан портрет обычного дедушки на железной пластине. Вокруг памятника – бюджетная тротуарная плитка с испачканными бурым краями.

Присев на корточки, инспектор принялся изучать ближайший шов, точнее, борозду на его месте, ковыряя зубочисткой. Остренькая деревяшка без труда извлекала липкую смесь из крупных кристаллов соли, куриной крови, земли и маленького рябого пёрышка.

– Ни травинки, – подал голос Антон, тоже внимательно осматривавший примогильное пространство. – Странно. Это кладбище. Трава должна расти. Хоть немножко. От неё нельзя полностью избавиться, кроме как залить всё бетоном.

– Зато можно вырвать, если ухаживать должным образом.

– Вот и я говорю. Ухаживают. С моей стороны все швы свежим песочком присыпаны, а плитка замыта, – тут он заколебался, – или затёрта. Короче, очищена.

– С моей – нет. Считаешь, мы спугнули ревнителя памяти господина Гашкова?

– Скорее всего. Песок он оттуда брал, – рука призрака указала на небольшую желтоватую кучу у самой границы кладбища. – Наверняка рабочие бросили. Мостили чью-нибудь могилу, а остатки убирать поленились.

Поднявшись, Иванов прикинул, что самосвалу туда удобнее всего подъехать, и согласился:

– Да. Так и есть.

Доверив напарнику заканчивать осмотр, прошёлся к песку. Ни отпечатков ладоней, ни прочих конечностей. Только относительно свежее разрыхление сверху, будто совочком набирали.

– Ни тряпки, ни ведра, – сказал он Швецу. – С собой приносит?

– Если деревенский, и с соседями не в ладах – обязательно. Ни за что не оставит. Свои же утащат, в воспитательных целях. Хотя… сегодня мог и не брать. Мы ему вроде как сбор урожая испортили, а не генеральную помывку.

– Плохо.

Но призрака занимали более сложные вопросы, чем предметы для уборки. Проведя несложные расчёты с использованием указательного и большого пальцев, он объявил:

– Наш ночной побегушник тебя, похоже, действительно ложкой отоварил. Десертной. Ей соль выковыривать – милое дело. И ширина швов вполне позволяет. Схалтурили плиточники, широко положили. Уровень тоже хромает, – закончил Антон с презрением. – Морды за такую работу надо бить.

Молча кивнув, Сергей попробовал ощутить это место. Напрягся, прикрыл глаза, представляя себя открытой книгой или радаром.

Так и есть… Не зря старался. Из-под плитки донёсся отголосок чего-то нехорошего, спящего, отдающего виртуальной вонью. Обычно так заявляли о себе позабытые предметы с печальной историей, превратившиеся причудами судьбы из обычных в проклятые.

Мощность у находки, если этот термин применим в данном случае, казалась слабенькой и одинокой. Ни охранных заклятий, свойственных нормальному кладу, ни стонущей от давних жертв земли. Словно плохую вещь просто убрали подальше от людских глаз, похоронили вместе с владельцем.

– Антон! У нас тут тёмный артефактик.

– Здорово фонит? – заинтересовался напарник. – Надо копать?

Становиться грабителем могил инспектора совсем не тянуло, потому он, поколебавшись, отверг предположение:

– Не нужно. Там что-то слабенькое. Такое… как протухшее яблоко на помойке. Лежит себе – и пусть лежит. Думаю, со временем оно вообще выдохнется.

– А-а-а, – с заметным облегчением отозвался Швец. – Обрадовал. Я, знаешь ли, с армии не люблю бесплатно лопатой размахивать.

– Никто не любит, – Серёге надоела возня с неприятным, и он отошёл к стоящей неподалёку лавочке, усеянной остатками облупившейся краски. Не особо заботясь о чистоте брюк, присел, доставая сигареты. – Подытожим. У нас имеется могила, на которой кто-то засыпал солью межплиточные швы. Сверху прошёлся кровью, для чего приволок куриц. Здесь пернатые лишались головушек, или неподалёку – сказать сложно из-за ненайденного места казни и замытости прилегающей территории. Упокоение находится под постоянным присмотром. Кто его осуществляет – предстоит установить. Отдельно проходит неизвестное лицо карликового роста… В гробу владельца кладбищенской жилплощади или, как допущение – рядом с ним, припрятан проклятый предмет. По нашим меркам – дохленький. Если у памятника сутками не тусоваться, то особого вреда не принесёт.

Внимательно слушавший призрак тоже прекратил осмотр, вычленяя главное для облегчения мозгового штурма:

– Соль, смоченная тёплой кровью только что убитого существа с подзарядкой из закопанного артефакта вполне понятной направленности. Межплиточные швы используются для прямого контакта с могильной землёй, проводником тёмных эманаций похороненного предмета. Направление вырисовывается. Считаю, нужна консультация специалиста.

В ответ Иванов лишь произнёс:

– Карпович?

– Больше некому, – развёл руками призрак. – У тебя с ногой как?

– В ажуре. Заживает, как на собаке. Ничего опасного. Обычный неприятный тычок.

– Или в больницу обратишься? – упёрся Антон. – Инфекция могла попасть. Упустишь, а потом весёлый доктор с пилой и костыли с распродажи.

– Не сходи с ума. Поверь, я свою ногу очень люблю и лелею. С ней всё в порядке. Отправляйся к шефу. Чем быстрее вернёшься, тем лучше. А я пока в деревню прогуляюсь. Поищу, кто тут об усопшем Геннадии заботится, – инспектор хмыкнул. – У него самое чистое упокоение. Осмотрись.

Действительно, могилы на кладбище выглядели по-разному, от «непозабытых», на которых наведенная родственниками чистота успела обрасти всевозможными павшими листиками, веточками и банальнейшей пылью, до полностью скрывшихся в бурьяне. У Гашкова же – всё образцово показательно, как на плацу. Иванов, ради подтверждения сказанного, мазнул пальцем по надгробию – чисто, стыки между табличкой с портретом и искусственным камнем словно зубной щёткой вычищены.

– К исполнению принял! – шутовски козырнув, начал прощаться Швец, однако инспектор его остановил.

– На обратном пути попробуй к полицейскому заскочить. Автору отказного. Если он по-прежнему в райцентре проживает – узнай подробности. У тебя быстрее получится.

Подняв вверх большой палец, признанный обозначить удовольствие от сообразительности друга, призрак исчез.

***

Оставшись в одиночестве, Серёга из любопытства прошёлся с активированной Печатью и открытым восприятием вдоль могил, удивляясь старости некоторых надгробий.

Вот, к примеру, почти ушедшая в землю плита с высеченными на ней архаичными буквами:

Корпуса флотскiхъ штурмановъ

поручикъ

Федуловъ А.А.

Почему плита, а не традиционный крест? Где привычные современному человеку ключевые даты бытия – рождение и смерть? Что в этой глуши позабыл поручик Федулов, тем более, моряк?

Прошёл бы, и не заметил, если бы не приятная, тёплая искорка под камнем. Или ладанка, или родовой нательный крестик, принадлежащий целой плеяде неплохих людей и напитавшийся от них добром.

А по соседству, правее, другая могила. Более свежая, если рассматривать с точки зрения истории. Полусгнившая железка в форме вытянутой, усечённой пирамиды с обломанным штырьком на конце. Серёга знал – раньше подобное надгробие венчала красная звезда. Так хоронили или солдат, или тех, у кого при СССР родственники не решались следовать традиционным погребальным канонам. Причины у людей могли быть разные, от безденежья до неприятия религии.

У Иванова так деда, маминого отца, похоронили. Тот из атеистических соображений настоял именно на красной звезде, о чём особо проинструктировал бабушку. Молодым умер, немногим старше его самого. Скоротечное воспаление лёгких, которое из-за вечной занятости и нежелании ходить по докторам, перенёс «на ногах. В больницу отвезли в последний момент. Не успели…

И от могилки с обломанной звёздочкой несло нехорошим. Чем – парень и сам не мог объяснить. Спроси его кто об этом – сказал бы, что этого человека закопали с облегчением.

Кто там лежал – осталось загадкой. Имя и фамилия погребённого не сохранились.

– Хватит, – убеждённого произнёс инспектор, выбираясь к дорожке для живых и еле сдерживаясь, чтобы не сплюнуть. – Тафофилом(**) не был, нефиг и начинать.

Отряхнув брюки от колючек и листьев незнакомого, но крайне липучего кустарника, он неторопливо пошёл в сторону деревни. К людям.

(*) Строка из песни «Проклятый старый дом» группы «Король и Шут»

(**) Тафофил/тафофилия – пристрастие к кладбищам, надгробиям и похоронным ритуалам.

Глава 3 Хохлатки, лонжероны и неудалённые закрылки

Деревня, казавшаяся ночью большой и оживлённой, встретила Серёгу недружелюбно, являя вместо пасторальных коровок с овечками провалившиеся крыши заброшенных домов, прилёгшие «отдохнуть» заборы, повсеместные следы варварски вырванного для сдачи в металлолом железа, выбитые окна, за которыми виднелись сырые, отталкивающие внутренности бывшего человеческого жилья.

Одно строение, другое… Между ними – пока не разворованный, но уже заколоченный сруб с запертыми ставнями и тишиной на подворье. Ещё один…

Обитаемые края начинались ближе к центру умирающего населённого пункта.

Не желая тратить время на обход каждого жилого дома, инспектор попросту пошёл к сердцу здешнего общества – продуктовому магазинчику, расположившемуся на месте бывшего, судя по барачным архитектурным формам, колхозоуправления или амбулатории.

Новые хозяева особо не заботились о сохранности здания, ограничившись обустройством торговой части в торце. От такого равнодушия ненужная часть вовсю трескалась от фундамента до стропил, перекашивалась в трёх проекциях и открыто мечтала превратиться из развалюхи в благородные руины, для чего уже начала ронять балки перекрытий на внутренние перегородки.

– Тут фильмы ужасов снимать, – негромко пробормотал Иванов. – Антуражно.

Даже ему было жаль человеческого труда, проигрывающего ненужности и времени. Федеральные же программы, призванные хоть как-то спасти такие вот, разваливающиеся деревеньки, сюда не скоро доберутся. Далеко от всего.

– Эх…

Вывеска, из экономии нарисованная масляной краской на деревянном щите, сообщала, что заведение открывается в восемь утра, однако на скамеечке уже начали собраться рано встающие пенсионерки в платочках, длиннополых халатах и резиновых шлёпках.

Поздоровавшись, инспектор, особо не представляясь, ненавязчиво перебросился парой фраз с одной бабулькой, что-то спросил у другой, улыбнулся проходящей мимо третьей, посочувствовал в пустяковой мелочи четвёртой, и вот уже разговор плавно выворачивал на интересующую его стезю.

Особенной словоохотливостью отличались две старушки, с неподдельной радостью воспринявшие нового в их деревеньке человека и любезно выбалтывающие всё на свете, только спроси.

Оказалось, что гражданка Кривошлыкова, к которой Серёга собирался прогуляться после опроса здешнего населения, умерла «по той весне» от старости и идти к ней нет никакого смысла. Супруг её скончался ещё раньше, а дом городские дети разобрали до основания, продав стройматериалы каким-то армянам.

Драма с убитыми хохлатками вообще отклика не нашла. «Что-то такое помнится, а что – запамятовали. То ли их пьянчужки на кладбище жарили, то ли сон кто видел».

Зато про Гашкова удалось узнать много интересного. Его пенсионерки помнили отлично. По общему мнению собравшихся, человек он был несуразный, без особых перекосов в сторону добра или зла.

– Чудной, – утверждала одна из старушек, делая ударение на первый слог. – Рот откроет – хоть беги. Глупость из него лезла… А в остальном он нормальный, Генка-то. И поможет, и займёт до получки, и работящий.

– И верно, – перебивала её соседка. – Мужики после работы выпивают, о своём говорят, так он подойдёт, послушает, а опосля как брякнет чего – хоть стой, хоть падай!