– Зима, сходил бы ты в больничку. Кажется, у тебя снова начались галлюцинации. – Его слова, так похожие на дружескую подколку, на самом деле таковой не являются. Это злобная издевка, пропитанная ядом, и она попадает точно в цель.

Раньше Саша Морев умел отлично шутить и заразительно смеяться. Он ценил дружбу, обожал чипсы со странными вкусами, знал альбомы российских рэп-исполнителей наизусть и мечтал стать профессиональным баскетболистом. Его энергия била через край, ее хватало на все: будь то обычная тусовка с друзьями, пацанские разборки, спортивные соревнования или учеба. Он горел жизнью и зажигал всех вокруг. К нему можно было прийти с любой просьбой или секретом в полной уверенности, что все можно решить и исправить. Теперь же от прежнего Саши ничего не осталось, одни воспоминания, которые обрываются дождливым осенним днем.

– Но-о-о… – хмуро тянет Дима. – Это ведь Настя.

– И что?

– Ты ведь… – Выражение лица Саши становится таким устрашающе-серым, что Дима замолкает на полуслове, поняв, что трещина между ними только расширилась за это лето.

Морев уходит, свернув на узкую дорожку, ведущую к игровой спортивной площадке, а Зимин вздыхает, на мгновение прикрыв глаза. Он так надеялся, что новый учебный год оставит кошмар позади, но Саша носит его с собой, точно черное знамя скорби, и даже неожиданный яркий огонек в лице вернувшейся Мореевой не сможет это изменить. Ничего уже не будет прежним. И никто не будет.

* * *

Лекция по пропедевтике проходит будто в тумане, мысли то и дело тянутся к недавней встрече с Димой Зиминым. Он учился на два класса старше и был лучшим другом одной занозы, о которой не стоит вспоминать. Бабуля частенько говорила мне в детстве: «Помяни черта, тут же появится». Нет уж, спасибо. Лучше я буду думать о Зимине. Интересно, узнал ли он меня? Может, стоило поздороваться? А если все же нет, не узнал? Было бы неловко. В следующий раз, если мы встретимся, нужно будет подойти и поболтать. Надеюсь, он меня вспомнит. А еще надеюсь, что у меня хватит смелости заговорить первой. Все-таки приятно встретить кого-то знакомого, вернувшись в родной город после долгого отсутствия. И не просто знакомого, а…

Лина толкает меня локтем в бок, и я поднимаю голову.

– Мореева! – раздается голос пожилого лектора, который, похоже, заканчивает занятие перекличкой.

Вскидываю руку, и он, коротко кивнув, продолжает.

– Ты где там витаешь? – шепотом спрашивает Лина.

– Да так… просто задумалась.

– Далеко у нас следующая пара? – зевает Лера.

Нестерова касается пальцем экрана мобильника, лежащего поверх раскрытой тетради, и отвечает:

– Нет. Она будет здесь, в цоколе.

– Ох, надеюсь препод сжалится и отпустит нас домой. Занятия по полтора часа, это же застрелиться можно.

Лина цокает языком и обращается ко мне:

– Привыкай, Настя. Лерка у нас королева нытья и сопливых пузырей.

– Ничего подобного, – приглушенно возмущается Карпенкова. – Я всегда верю в лучшее, но… разве вам не хочется домой? Я предпочла бы пару часов подремать перед тем, как начать праздновать.

– Что праздновать? – Я верчу головой, глядя на девчонок, и они обе удивленно округляют глаза.

– Мореева, мы тут уже полчаса тусовку обсуждаем.

– Ты ведь даже кивала.

– С открытыми глазами спишь, что ли?

– Нас тоже научи. Полезный навык.

– Тише вы, – я показательно прижимаю указательный палец к губам. – Тусовка так тусовка. Я только за. Куда пойдем?

– Вообще на вечер дождь передавали, – медленно проговаривает Лера.

– Можно у меня посидеть, – не задумываясь предлагает Лина. – Если мама снова своих ведьм не соберет. Два шабаша в квартире – это уже перебор.

– Тогда давайте ко мне. – Я беспечно пожимаю плечами. – Там ни мы не будем никому мешать, ни нам. Я одна живу, и здесь недалеко, всего пара кварталов. А если погода будет хорошей, то прогуляемся по центру.

– Настя-Настя, – кокетливо напевает Лина.

– Ты наше счастье, – дополняет Лера. – Значит, забились? Часов в семь, нормально?

– Ага, – мягко киваю я, ощутив приятное волнение.

Строгий наказ матери гремит в голове: «Будь осторожна, пожалуйста. Не води в дом кого попало». Еще раз смотрю на девочек – Лина заговорщически подмигивает мне, а Лера добродушно улыбается. Они ведь уже не кто попало. Верно?

– На этом все. Все свободны! – объявляет преподаватель.

Наша группа шумной толпой покидает аудиторию и стекает на цокольный этаж, где, как ни странно, надежды Леры в полной мере оправдываются. Практика по проектированию длится всего пятнадцать минут, из которых десять – мы просто ждем преподавателя, развалившись за партами и залипнув в мобильниках. После уроков по сорок минут полуторачасовые пары и впрямь воспринимаются как пытка.

– Свобо-о-ода… – страдальчески тянет Лера, толкая тяжелую парадную дверь.

Выходим с двумя «Эл» из главного учебного корпуса, спускаемся по лестнице на широкую площадку, выложенную серой плиткой, и останавливаемся у дороги. По голубому небу плывут белые пушистые облака, ни намека на дождь, но синоптики иногда все же бывают правы, теорию вероятности ведь никто не отменял.

– Настя, тебе куда? – спрашивает Лера.

– Налево. – Я указываю в направлении улицы Пушкинской.

– О, наша маршрутка! – вскрикивает Лина и тянет подругу за руку к только что подъехавшему общественному транспорту довольно сомнительного вида. – Спишемся позже, Настюш! Будь на связи!

– Хорошо! – кричу вслед девчонкам и делаю пару шагов в сторону дома.

Ныряю рукой в сумку, чтобы отыскать телефон. Мне уже не терпится рассказать маме, как прошел первый учебный день, правда, мобильника нет ни в одном кармане. Резко останавливаюсь, тихо выругавшись. Он точно был со мной на практическом занятии, когда мы с девочками обменивались номерами и страницами в социальных сетях. Неужели я оставила его в аудитории? Лучше уж так, чем если кто-то вытащил его из сумки.

Досадливо вздохнув, возвращаюсь к главному корпусу, и, обогнав пару никуда не торопящихся парней, взбегаю по лестнице. Миновав пост охраны, снова спускаюсь на цокольный этаж и внимательно смотрю под ноги на случай, если телефон попросту вывалился где-то по пути, но на полу ничего нет. Распахиваю дверь в аудиторию, где проходило проектирование, и с облегчением забираю свой мобильник со скамейки за первой партой. Повезло, что здесь все еще открыто. Выходя в коридор, снова заглядываю в сумку с надеждой, что сегодня я больше ничего не потеряла. Ключи, например. Папа иногда шутит, что меня стоило назвать Машенька, а не Настенька.

Шорох приближающихся шагов заставляет отступить в сторону, но маневр нельзя назвать удачным, потому что он ускоряет столкновение, а не спасает от него. Нужно было шагать влево. Нет! Нужно было смотреть, куда иду!

– Извини, – лепечу я, не поднимая головы.

– Всего одно «извини»? Кажется, их должно быть раза в три больше.

Этот голос мне не знаком, но я без труда могу догадаться, кому именно он принадлежит, ведь перед глазами снова эта черно-белая клетка. Вот он, баланс во Вселенной. Все и так было слишком хорошо.

– Это уже не смешно, – раздраженно рокочет белобрысый.

В груди вдруг появляется легкое покалывание. То, как он произносит шипящие, чуть мягче, чем следует, навевает воспоминания о прозвище, которое дал мне в средних классах один идиот. Неторопливо поднимаю взгляд и ошарашенно приоткрываю рот.

– Ты-ы-ы? – хрипло тяну я.

– Привет, замарашка. Я, конечно, тронут вниманием, но… может, прекратишь уже меня преследовать? Я все еще не западаю на сталкерш, выпрыгивающих из-за углов.

Худшие опасения подтверждаются, и я набираю в грудь побольше воздуха. Знала бы сразу, что это он, вообще бы не переживала. Тоже мне, пострадавший. Ему мои тычки все равно что гвоздям удары надувного молотка. Негодование собирается в горячий сгусток, поднимающийся по горлу, щеки горят. Смотрю на повзрослевшего Морева и совсем не вижу в нем мальчишку, что так любил доставать меня на переменах и после уроков. Он стал выше, да и в плечах шире. Белесые волосы закрывают высокий лоб и лезут в глаза, губы поджаты, и на них не видно ни тени той озорной улыбки, которую я почему-то слишком хорошо помню.

– Долго мне ждать? – угрюмо спрашивает он.

Задираю нос и смело смотрю ему в лицо. Я тогда его не боялась, а сейчас и подавно. Заржавевшие рефлексы включаются, плечи расправляются сами собой, а в душе зажигается забытый огонек азарта. Саша Морев – мой личный тренажер по словесным баталиям. Даже интересно, на что он способен спустя четыре года.

– Чего? – ухмыляюсь я. – Когда волосы отрастут? Думаю, пару лет.

Саша смеется, показывая зубы, но это не веселье. Все еще раздражение, только оно почему-то еще более ядовитое, чем раньше.

– Извиняйся, Мореева. И я пойду.

– Хм-м-м… – Изображаю задумчивость, постукивая телефоном по подбородку. – Что-то не хочется, нет настроения. Может быть, в другой раз? Никогда, например. Это тебя устроит?

– Ты как всегда. – Он устало прикрывает глаза, касаясь пальцами виска, и я замечаю темные узоры татуировки на внутренней стороне его предплечья, выглядывающего из-под закатанного рукава рубашки. – Мореева, если ты хотела подстроить милую встречу старых…

– Перекрестись, Морев. Я понятия не имела, что это ты. А если бы знала, то за километр обходила бы.

– Отличный план, – отрешенно кивает он, глядя в пустоту.

– Я вообще гений. Неужели ты забыл?

– Даже не пытался вспомнить.

Его слова отзываются неожиданной болью, как от укола. Ход мой, но я не знаю, что ответить, обескураженная необъяснимой обидой. Мы никогда не были друзьями, но и наша детская вражда, казалось, не имела ничего общего с настоящей ненавистью. А вот сейчас я ее чувствую. Омерзительно липкую, тошнотворно кислую и невыносимо холодную.

Из-за поворота слышатся голоса и топот. Морев шагает дальше по коридору, и мои напряженные плечи мигом расслабляются. Бреду вдоль стены, оставаясь незамеченной для группы старшекурсников, а у прохода зачем-то оглядываюсь, все еще не принимая того, что случилось. Не то чтобы я часто представляла нашу встречу, но примерно так она и должна была выглядеть. Тогда почему я не могу отделаться от ощущения, что все как-то неправильно? Почему меня тянет в тот день, когда мы виделись с Сашей в последний раз?

Глава 2

Четыре года назад

Слезы, застилающие глаза, размывают белые полосы пешеходной зебры, и я крепче сжимаю велосипедный руль, желая поскорее оказаться как можно дальше от дома. Машин на перекрестке нет, но я все же пытаюсь разобрать горящий сигнал светофора, правда, лучи жгучего летнего солнца нещадно слепят, будто издеваясь. Шмыгнув носом, ощущаю новую волну негодования и отчаяния. Почему сейчас? Почему я должна уезжать? Почему дедушки и бабушки больше нет с нами? Они могли бы присмотреть за мной, и все было бы хорошо. Почему я еще недостаточно взрослая, чтобы жить самостоятельно? Почему все так?! Давлю на педаль, наплевав на правила, и срываюсь с места. Ветер касается мокрых щек, как бы утешая, но в следующий миг по ушам бьют автомобильный гудок и скрип тормозов. От испуга печет в груди, судорога сводит пальцы. Я выкручиваю руль, но не могу удержать равновесие и заваливаюсь на бок. Локоть и бедро пронзает резкая боль, а по улице разносится гневная мужская ругань.

– Красный же! Ты что, ненормальная?! – вопит водитель, но я даже не смотрю в его сторону.

Встаю, горько всхлипывая, не без труда поднимаю велосипед и толкаю его вперед, чтобы через пару секунд оказаться на другой стороне улицы. Правая сторона тела звенит от боли, по ноге от колена стекает что-то теплое, щекоча кожу, но я ковыляю дальше. Идея сбежать из дома и поселиться в роще больше не кажется мне такой привлекательной, как еще пять минут назад. В этом нет смысла. Родители все равно найдут меня и заставят собирать вещи.