– Откуда? – изумилась она. Внутри тускло поблескивали монеты. Их было больше, чем она когда-либо видела в своей жизни.

– Всадник.

Глаза Гнеды расширились, и она спросила быстрым шепотом:

– В хорошем плаще и с добрым клинком?

– Он самый. Клянусь, это последнее, – добавил он в ответ на ее невысказанное возмущение. – Больше я ничего от тебя не утаиваю. Домомысл велел отдать, когда придет время.

Его губы сложились в неловкую улыбку, а в глазах снова засквозила тоска.

– Придет время?

– Я не думаю, что ты вернешься в Переброды. Тебе некуда возвращаться. – Он замолчал и, сощурив глаза, посмотрел на реку. Его пальцы рассеянно вертели сорванную травинку. – Обживешься тут, а потом уведет тебя со двора Вячко какой-нибудь славный паренек.

– Я здесь чужая, – прошептала Гнеда.

– А там? – так же тихо спросил ее друг.

– Я не хочу с тобой расставаться. – Она робко подняла на него взгляд.

– Мой дом – твой дом. Я всегда буду ждать тебя, моя касаточка. Но чтобы обрести новое, нужно оттолкнуться от старого.

– Это рубашка хороша новая, – возразила Гнеда, теребя завязки на мешочке, – а друг лучше старый.

– И это верно, – рассмеялся Катбад. Он обнял девушку, и горько-сладкое послевкусие их разговора преследовало Гнеду еще несколько дней.

Вот и во второй раз проводила Гнеда Кузнеца. И вновь в будничном водовороте закружило так, что все меньше времени оставалось оглядеться и задуматься. Ей даже стало недоставать одиночества, поэтому девушка обрадовалась возможности отправиться в лес, когда пошла первая земляника. Гнеде захотелось побаловать ребят. И дело, и все же отдых.

Не зря накануне тенетники^[25] налаживали свои сети, утро и впрямь выдалось ясным и ласковым. Девушка неторопливо бродила по заранее примеченным полянкам и опушкам, где под сенью трилистника наливались сладкие ягоды. То слабо слышались, то вовсе пропадали журчащий перезвон коровьих колокольчиков и звук пастушеского рога с дальнего конца осеки^[26]. Гнеда вполголоса пела, и на душе было светло и спокойно. Набредя на заросшее лесное озеро, она искупалась в воде, густой и черной, как деготь.

Но вот уже не осталось места в берестовом лукошке, где высился красно-белый рассыпчатый холмик. Гнеда сама не заметила, как забрела слишком далеко. Солнце стояло уже высоко, пора было поспешать домой. Она даже слегка заплутала, прежде чем до нее наконец донесся шум реки. Еще немного, и вот ноги сами вынесли девушку на знакомую опушку у брода.

Гнеда остановилась так, словно едва не наступила на гадюку. В голове быстро промелькнула мысль, что все это уже было с ней. Погожее утро, еще не просохшая после купания одежда, обманчивое спокойствие на душе и две вороные лошади, выросшие неожиданно и грозно на ее пути. В глазах потемнело, пальцы сжались добела на берестяных боках лукна. Девушка начала медленно пятиться, но тело с трудом слушалось ее. И вдруг совсем рядом раздался голос:

– Здравствуй, милая, не из этой ли деревни будешь?

Она резко повернулась, так что верхушка ягодной горки посыпалась вниз. В двух шагах стоял русоволосый юноша на голову выше Гнеды. Он довольно беззастенчиво, но добродушно разглядывал девушку. Уголки его тонких губ только начинали ползти вверх, а глаза уже вовсю улыбались. Очевидное дружелюбие незнакомца столь разнилось с ее чувствами в этот миг, что Гнеда поспешила отвести взор, чтобы не показать ему своего страха. Но тот успел заметить:

– Испугал я тебя чем?

Юноша проворно нагнулся и подобрал упавшую землянику. Улыбаясь с уверенностью человека, привыкшего нравиться и сознававшего собственную привлекательность, он водрузил ягоды на место, и Гнеда заметила, что кончики его пальцев окрасились алым соком.

Конечно, это не были всадники из Вежи. И нынче она видела, что лошади были гнедыми. Оправившись от замешательства, девушка ответила:

– Обозналась я.

Теперь, сумев справиться с собой, она могла рассмотреть его. Чужак был одет по-дорожному и, судя по запыленной одежде, растрепанным волосам, обветренной и потемневшей коже, давно находился в пути. Он был статным, но не сильно широким в плечах. Заостренный подбородок, нос с небольшой горбинкой и живые глаза придавали юноше сходство с веселым хищным зверьком.

– Бьярки, где ты там? – раздался сердитый мужской голос, и из-за деревьев вышел его обладатель.

Вот кого Гнеда могла бы, пожалуй, издалека принять за давешнего страшного всадника. Высокий, с бледной кожей и густыми темными волосами, юноша выглядел уставшим и, похоже, совсем не разделял жизнерадостности своего спутника. Заметив девушку, он на мгновение изменился в лице, но тут же снова нахмурился и сделал небрежное движение головой, которое можно было принять за кивок.

– Что это за место? – неприветливо спросил он у Гнеды, указав на другой берег реки.

– Завежье, – коротко отозвалась Гнеда и поджала губы. Она перехватила ягоды в другую руку и сделала несколько шагов вперед, намереваясь продолжить путь, как вдруг темноволосый преградил ей дорогу.

Девушка похолодела.

– Нам нужно попасть в Белый лог, далеко это? – Его голос звучал раздраженно.

Гнеда уже открыла рот, чтобы ответить ему что-нибудь дерзкое, как вдруг Бьярки встал между ними:

– Да что ты на нее волком рычишь, и без того напугали девчонку. – Он повернулся к Гнеде. – Мы отстали от своих людей несколько дней назад, порядком поблуждали по буеракам. Да и ночка нынче выдалась не самая сладкая, – добавил он с усмешкой.

– Белый лог далече. Не зная здешних мест, тяжело будет сыскать.

– А в деревне не найдется проводника?

– Отчего же не найтись. Спросите старосту, его двор третий будет, если от брода подниматься. Только завтра вам не уйти. Не знаю того, кто хотел бы провести ночь Солнцеворота в дороге.

– Спасибо, славница! И мы бы на гуляньях ваших повеселились. Будешь со мной через костер прыгать?

Бьярки улыбался, и Гнеда не могла понять, дразнит он ее или говорит взаправду. Юноша вышел из тени на солнце, и в глазах его заскакали мелкие озорные искры, а разворошенные ветром пряди тронуло золотом. Его спутник, сощурившись от яркого света, казался подле него еще бледнее и мрачнее.

Гнеда была рада, что неловкий разговор окончен. Нелюбезность одного и чрезмерная веселость другого вызывали смутную досаду. Она пошла своей дорогой и уже собиралась подобрать понёву, чтобы переходить реку, когда до нее донесся крик:

– Погоди!

Гнеда обернулась и удивленно взметнула брови – к ней спешил Бьярки. Слегка сбившимся от бега голосом он выдохнул, обнажив в улыбке ровные зубы:

– Подол замочишь.

В тот же миг его лицо оказалось так близко, что она смогла разглядеть бледные веснушки на желтоватой коже и синие крапинки, разбегавшиеся от зениц. Глаза Бьярки были ясно-голубые, как небо в первый осенний день.

Одним уверенным движением он подхватил ее на руки, под коленки, как ребенка, и понес через брод. Гнеда успела лишь сделать глубокий сдавленный вдох. Она была слишком ошеломлена, чтобы сопротивляться. Дабы удержать равновесие, девушке пришлось опереться о плечо Бьярки, на что тот довольно улыбнулся.

Даже через суровое шерстяное сукно рубашки Гнеда чувствовала тепло, исходившее от его тела. Выбившаяся из косы прядь коснулась лица юноши, но он словно не заметил этого.

Вода размеренно журчала под ногами, пока он спокойно и неторопливо преодолевал сопротивление волны. На середине потока Бьярки оступился, и, пока юноша крепче перехватывал ее, Гнеда на короткое мгновение ощутила на своей шее его дыхание. Он пах чем-то сладковатым. Травой, ночью, проведенной в лесу, здоровым мужским потом, лошадью и костром. И еще чем-то знакомым и в то же время неуловимым.

Когда он осторожно поставил девушку на ноги на берегу, она чуть пошатнулась, опьяненная и смущенная его близостью. Бьярки угадал это. Он мягко засмеялся и негромко спросил:

– Отблагодаришь?

Гнеда непонимающе вскинула на него глаза.

– Угостишь ягодкой? – Он задержался взглядом на ее губах, потом его взор скользнул к лукошку, которое Гнеда прижимала к животу, а в уголках смеющихся глаз пролегли мелкие морщинки.

Она вспыхнула и, развернувшись, быстро зашагала по тропинке.

– Ну, хоть поцелуй тогда! Смотри, должна будешь! – крикнул он ей вслед и беззлобно рассмеялся уже во весь голос.

Гнеда обернулась. Бьярки шел обратно к другу, а тот стоял возле самой воды, сложив руки на груди, и неотрывно смотрел на девушку из-под нахмуренных бровей.

7. Солнцеворот

– Ивар, полегче! До смерти меня решил засечь? – изнеможенно хохотал, лежа на скамье, Бьярки. – На венике листьев не осталось, одни розги!

Оба были красные и потные. Они уже давно сидели в бане и никак не могли напариться вдоволь. В очередной раз бросившись с разбегу в студеную реку, нагие и обессиленные, они выбрались на берег и рухнули прямо на траву.

– Хорошо-то как, – сказал Ивар, глядя в голубое небо, забеленное легкой дымкой.

Закатное солнце понемногу проваливалось в розовую громаду облаков на западе.

– Идем, спина стынет. – Бьярки вскочил и рывком поднял друга за руку.

Они остановились у старосты, который оказался более чем гостеприимным. Он, в отличие от Гнеды, сразу смекнул, сколько могли стоить пояса, оружие и кони путешественников. Без лишних расспросов староста приказал своему сыну проводить молодых господ куда они пожелают, а сам любезно предложил им перевести дух с дороги в собственном доме.

Переодетых в чистое, освеженных и разомлевших после бани и сытного кушанья гостей хозяйка свела спать на сеновал над конюшней. Но им хотелось продлить вечер, полный простых удовольствий, особенно ярких после лишений предыдущих дней.

Друзья развели костер на откосе у реки. Ивар сидел скрестив ноги и отстраненно смотрел на огонь. Мягкий шелковистый песок приятно холодил босые ступни. Ночь стояла безветренная и тихая, запахи дыма, воды и хлева успокаивали, напоминая, что они наконец были по эту сторону леса, среди людей и под кровом.

– Если твой отец узнает, убьет меня, – весело сказал Бьярки. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и рассеянно перекусывал былинку. – Мы с тобой вдвоем, отрезанные от наших, в заброшенном хуторе.

– Ты не виноват, – негромко отозвался его друг, чуть качнув головой. По черным прядям скользнул отблеск костра. – Нагоним остальных, увидишь, все обойдется.

– Я не должен был этого допустить. Хотя я даже рад, что мы заблудились. – На губах Бьярки заиграла улыбка, от которой сердце любой девушки бы вмиг захолонуло. – Хозяйская дочь хороша, а? Прямо медовый пряник. – Глаза юноши заблестели. – А впрочем, даже чересчур приторно. Мне отчего-то с самого утра хочется полуницы^[27]. – Губы Бьярки расплылись в ухмылке, и он мечтательно уставился на звезды. – Что ж, за ягодами она уже ходила, завтра покажу ей, где цветет папоротник. – Он усмехнулся и потянулся всем телом, словно лесной кот.

– Оставь ее мне, – сказал Ивар.

Он смотрел на друга через костер, и пляшущие язычки пламени, отражаясь в каре-зеленых глазах, казались болотными всполохами.

– С чего бы это? – не переставая улыбаться, удивился Бьярки, привстав на локте. – Девчонка как девчонка. И взглянуть особо не на что.

– Когда ты поднял ту девчонку на руки, мне захотелось отнять ее у тебя, – прямодушно ответил Ивар.

Бьярки коротко рассмеялся, скрывая замешательство:

– Если она тебе так глянулась, мог бы быть с нею поучтивей.

– Тебе-то не все равно, она или хозяйская дочь?

– Ну, этой-то теперь лишь подмигни, за мной на край света побежит, а хозяйскую дочь еще умаслить надо, – ухмыльнулся Бьярки.

Ивар без улыбки продолжал смотреть на друга.

– А ты отбей, – с вызовом предложил Бьярки. Усмешка задерживалась на его губах, но постепенно стала покидать глаза.