Стоявший в каких-то десяти сантиметрах от меня старик заваривал чай, притворяясь, что не замечает меня. Я помахал ладонью возле его лица. Никакой реакции. Меня охватывало смятение. Меня что, никто не видит? Неужели в этом мире я невидимка?

Ничего не попишешь. Я вышел наружу и устало поплелся по дороге к горе за домами. Больница пропала, а сам я совершенно не понимал, куда идти и что делать. Но ничего не делать тоже не годилось. Стоя в одиночестве на сухом ветру, я бы сошел с ума. Да, страшно, но лучше продолжать идти.

Тут я насторожился. Вновь происходило что-то странное. Птичье пение, доносившееся со стороны горы, внезапно превратилось в галдеж. Крича, словно в предсмертных муках, птицы захлопали крыльями и начали одна за другой подниматься в небо. Звук крыльев эхом отражался от горы. Своим пронзительным криком они возвещали о конце света. Меня снедало беспокойство, и я невольно остановился. Голова закружилась, меня затрясло, и я чуть не рухнул на землю. Сначала мне показалось, что солнце скрылось за тучами. Но, подняв глаза на небосвод, я не увидел на нем ни единого облака.

Это какой-то природный катаклизм. Я еще раньше подумал, что что-то не так. Больше не будет ярких весенних лучей. Солнце засохнет, словно увядающий подсолнух. И все из-за ядерной войны.

В одну секунду ветер стал прохладнее – значит, солнце испарялось. Земля вступала в ночь, в долгий ледниковый период. «А случаем, сейчас не седьмой месяц 1999 года?» – подумал я. Не знаю. Я уже толком не понимал, что вообще происходит. Правда, у меня уже была пара приступов головокружения.

Еще недавно было утро. Воздух был слегка прохладным и влажным, как на рассвете. Щебетали утренние птицы, а стрелки часов показывали полдевятого утра. Сейчас не позже одиннадцати часов. Из нагрудного кармана я достал карманные часы. Они показывали без пяти одиннадцать.

«Ты же знаешь “Сегодня все будет кончено”?» – спросил я Каори, после чего в эту добрую женщину внезапно вселился демон. Мир обезумел и погрузился в хаос. И все это за каких-то два часа! Что за чертовщина!

Какой же чудовищный день! Как же страшно кружится голова и подкашиваются ноги! Пожалуйста, пусть это будет сон! Перед глазами все вертелось, я весь вспотел от страха. Еще немного – и я умру! Надо закричать – тогда я очнусь и пойму, что лежу на кровати.

Я изо всех сил ударил себя по лбу. В голове загудело от боли! Но все происходило наяву, иначе я бы ничего не почувствовал. Черт возьми, да эти абсурдные картины не сон!

Тем временем солнце стремительно таяло. Небо потускнело, ночь подступала все ближе и ближе. Темнота в два счета поглотила бараки и рощицу за ними. Птицы закричали еще неистовее. Подобно мне, они поражались нелепости происходящего и тоже страшились надвигающегося конца света. Как я и думал, мир не протянул до 1999 года.

Стоять на месте было страшно, и на ватных ногах я потащился по тропинке. Наконец я вышел к месту, где возвышались каланча и пожарная станция. Как я и догадывался, оба здания исчезли. Теперь здесь простирался луг, где среди сорной травы покоились валуны разных размеров. Посреди луга стояло два полуразрушенных магазина. Окна были разбиты, в стенах зияли проломы. Никаких признаков человеческого присутствия, здания были полностью заброшены. Через окна и пробоины виднелась кромешная тьма. На крыше одного из магазинов висела вывеска «Ямаха». На втором под слоем черной грязи едва читалась надпись «Санъё». Тут я припомнил, что такие магазины здесь действительно были. Верилось с трудом, но это и была блеклая тень того привычного мира, где я некогда жил.

Миновав магазины, я двинулся прямиком в лес. Здесь меня встретили удушающий запах травы и почти непроглядный мрак. Я ненадолго остановился, чтобы немного привыкнуть к темноте. В лесу было хоть глаз выколи. На самом деле ночь еще не наступила, солнце еще не закатилось, но в лес лучи почти не проникали. Я оцепенело предался раздумьям о гибнущей планете. Отчего-то голоса птиц тоже стихли. А еще к травяному духу подмешивался настораживающий звериный запах.

Хотя физически я ничего не чувствовал, весь мир купался в радиоактивных веществах – даже этот лес. Человеческое тело никак не ощущает радиацию. Чудовищные симптомы развиваются внезапно, лишь по прошествии долгого времени. Значит, меня все равно уже не спасти. Катори мертв, Каори наверняка тоже. Мне суждено последовать за ними. Нет никакого смысла второпях искать больницу. Так или иначе, все мы погибнем вместе с нашим миром.

Глаза наконец свыклись с темнотой. Теперь я с трудом мог рассмотреть заросли. Теперь, когда птицы замолчали, я чуть ли не слышал собственное сердцебиение. Вдруг рядом послышались свистящие звуки дыхания. Я остолбенел. К ним добавился шорох приминаемой травы. Что за…

Я завопил во все горло. Из-за ближайшего дерева показался динозавр. Его открытую, широко разинутую до ушей пасть окаймлял плотный ряд острых зубов. Двигался он медленно, но, окаменев от ужаса, я рухнул на землю. Завидев это, ящер бросился на меня и впился в мою левую руку.

В ушах стоял скрежет зубов. Из пасти динозавра исходил отвратительный смрад – похоже, он не брезговал и гнилым мясом. Вонь была настолько невыносимой, что, вдыхай я ее подольше, меня бы стошнило. Чувствуя подступающий обморок, я закричал что было мочи, но никто прийти мне на помощь не мог.

Монстр оторвал мне руку. Со всех ног я кинулся прочь из опасного леса. Вот и снова руины торгового квартала. Внезапно я впервые завидел вдалеке человеческий силуэт. Какое счастье, выжившие есть! На человеке была серая рубашка с рисунком и темно-синие брюки из саржи, сливавшиеся с темнотой.

Левая рука болезненно пульсировала, область от плеча до груди онемела. Я стиснул зубы от боли, и тут глаза у меня полезли на лоб. Все потому, что я никогда не видел настолько тощих людей. Кожа да кости – точно ходячий скелет. Мышц у него практически не было – казалось, кожа натянута прямо поверх костей. Лицо такое же: четко видны контуры черепа, щеки настолько впалые, словно их выдолбили долотом. Издалека его усы выглядели как приклеенные. Виной тому была не только темнота, но и его черная, как зола, кожа.

Я совсем забыл, что издалека ему не было видно меня. Подойдя ближе, я заговорил с ним:

– Что, черт возьми, произошло?!

Он напоминал мрачного философа, усиленно размышляющего о чем-то серьезном. Его хмурый взгляд намекал, что он совсем не намерен открываться незнакомцу. Сквозила в его выражении лица и какая-то грусть.

Продираясь сквозь темноту, он медленно подошел ко мне. Его губы беспрестанно подергивались, словно он что-то напевал. Человек без остановки издавал странные звуки. Затем он зашевелил ртом, как задыхающаяся рыба, и произнес несколько цифр. Я ошалело смотрел на него. Все люди уже помутились рассудком. Языков больше нет, а о своих намерениях они сообщают друг другу цифрами.

– Три – восемь – пять – шесть – четыре – семь – шесть – четыре, – пробормотал он очень быстро.

– Три – восемь – пять – шесть – четыре – семь – шесть – четыре… – повторил я услышанное.

Не успел я это сказать, как его угольное лицо расплылось в лучезарной улыбке. Он понял. И он меня видел. Обрадованный, он медленно положил руку мне на плечо. Однако в следующий момент из его горла полился высокий, как трель флейты, звук. Толкнув меня в грудь, он побежал прочь на шатающихся ногах. Точь-в-точь как краб, проворно забравшийся обратно в гнездо, он шмыгнул между стенами хилых бараков и, изгибаясь, протиснулся внутрь. Вслед за этим, как по сигналу, из бараков хлынули наружу толпы странных существ. У всех были человеческие тела и головы животных – свиней, лисиц, мышей, кошек или причудливых зверей, напоминавших крокодилов. Существа со свиными головами держали в руках маленькие барабаны. Ударяя в них, они отбивали такт ногами, а их сородичи танцевали в кругу, хватая друг друга за руки и отпуская. Под громкий хохот они затянули песню.

Внезапно я увидел, что из левого плеча, куда вцепился динозавр, у меня выросла новая ладонь. Но рука была короткой, и я едва мог достать ею до щеки. По окутанной тьмой дороге я брел обратно к дому. Пение, звуки плясок и громкий хохот животных становились все тише.

Есть ли в таком мире место надежде? Сегодня ведь наступил конец света. Теперь здесь хорошо лишь растениям да животным. Поразительно, как сказанные между делом слова оказались точным пророчеством!

Ноги вывели меня к автодороге. Картина была сюрреалистической: широкая улица с разделительной полосой и тротуаром – и практически ни одного человека или автомобиля. Лишь изредка по ней тащились машины с горящими фарами, выпуская белый дым. Из-за разбитых окон и вмятин на кузовах они напоминали кучу хлама. Но разваливались на куски не только автомобили. По обеим сторонам улицы стояли здания с вывесками National^[27], «Тосиба» и «Хитати». Все они были заброшены. Какие-то окна были закрыты, какие-то нет, но ни в одном из них свет не горел, несмотря на темное время суток. И окна, и стены были грязными. Стояла тишина. Казалось, район вымер.

Тут из пустынного закоулка на улицу высыпали люди. Один из них натянул лук и выпустил в меня стрелу, но промахнулся. А затем он издал причудливый вой и, заходясь в безумном танце, пробежал мимо меня через улицу. Откуда-то ему вторил хор безумных хохочущих голосов.

Идти мне больше было некуда, и я решил вернуться домой. Я пытался вспомнить обратную дорогу. В моей квартире два трупа, но других вариантов нет. У меня и раньше не было друзей, но теперь я остался совсем один. Все мои знакомые наверняка мертвы. Да и что с того, что у меня дома покойники? Все равно тут больше никого нет, никто же не будет ко мне заходить…

Я ахнул. В квартире меня ждут два трупа. Катори и Каори – она, скорее всего, уже мертва. Мужской и женский. Я же могу произвести эксперимент, как в «Токийском Зодиаке» Кадзуми Исиоки! Каори как-то сказала, чтобы я взял ее голову для Азот, если она умрет. Тогда она шутила, но сейчас у меня наконец-то есть эта возможность!

Я пришел в восторг. Вот она, свобода: я могу раздеть их и распилить на части! В этот момент я сам поразился, насколько черная у меня душа. А ведь правда, до сих пор я притворялся тихим и послушным, а внутри терпеливо ждал своего часа. Все это время я мечтал провести такой же эксперимент, как у Кадзуми Исиоки, и ради этого пожертвовал бы всем. Поэтому и то заклинание я выучил наизусть. Сердце у меня выпрыгивало из груди. Бредя в темноте, я насвистывал себе под нос, чуть ли не танцуя. По пологой улочке я спустился обратно.

Многоэтажный дом терпеливо ожидал меня в ночи. Некогда белый и чистый, а теперь покрытый трещинами и плющом, он напоминал чернеющего квадратного монстра. Заходя с черного хода, я еще раз мельком глянул на Эносиму. Она слабо виднелась на темном, светлеющем у линии горизонта небе. Башни на острове не было.

Через эвакуационный выход я попал в конец коридора на первом этаже и сразу оказался перед лифтом. Здесь по-прежнему никого не было. На потолке горела включенная кем-то люминесцентная лампа. Значит, электричество еще работало.

Я нажал кнопку «вверх». Двери лифта моментально открылись – кабина стояла на первом этаже. Изнутри ее тоже наполнял белый, стерильный свет. Да уж, странно. Снаружи было грязно и неопрятно. А в доме и коридор, и лифт блестят от чистоты. На стенах ни пятнышка, граффити нет. Но куда же делись все люди? Непохоже, чтобы здесь был хоть один человек. Только недавно в вестибюле были сумоисты, но теперь здесь не слышалось ни возгласов, ни смеха. В доме повисла гробовая тишина.

Зайдя в кабину, я нажал цифру «4» и кнопку закрытия дверей. Кабина мелко задрожала и начала подниматься. Вскоре она замерла и открылась на четвертом этаже. Я вышел в коридор. Справа от меня был горшок со сциндапсусом. Здесь по-прежнему никого не было. За окном слева, откуда виднелась Эносима, стояла тьма. В отличие от солнца, электричество выжило: потолочная лампа источала бледный свет.