– Да? – Скользнул взглядом по тянущемуся вдоль двора ограждению. Калитка открылась, и на пороге застыли мама, сестра и отец. – Не обращай внимания. – Шепнул другу. – Они не будут против нашей маленькой тусовки.

– Что-то я сомневаюсь, – прокашлялся Денис, откладывая в сторону стаканчик.

И тут моя мать заголосила, отчаянно жестикулируя и хватаясь за голову.

Я сел на одно из свободных кресел, расставленных вдоль газона, и закрыл глаза. Голоса, крики, шум музыки – все это казалось далеким и больше напоминало ненавязчивое шуршание падающих под ноги листьев.

Осень. Мне нравилось, как медленно она подкрадывалась, обжигая кожу своим прохладным дыханием, как играла ледяным ветром с моими волосами. Я слышал ее мягкую поступь, созвучную с ритмом моего сердца, и просто улыбался. Слизывал капли пива, оставшиеся на губах, и проматывал в голове кадры утренней встречи с Настей. Гнал от себя ее образ, отмахивался снова и снова, но ничего не выходило – она сопротивлялась, никак не желая исчезать. И меня все острее и глубже затягивало в водоворот ее больших голубых глаз.

– Вставай, кому сказала! – Мамин голос прозвенел над висками, точно зловещий гонг.

Прежде, чем открыл веки, ощутил мощный толчок в руку. Родительница толкнула меня изо всех сил ладонями. Кресло должно было покачнуться, но даже не сдвинулось с места под моим весом.

– Вырос, детина, а толку нет! – Под стихнувшей вдруг музыкой на меня лавиной обрушился ее гнев: – Роман! Напился, что ли? Горе мне от такого сына. Одно горе! – Потрясла меня за плечо, но ответной реакции не заметила. – А вы, что встали? Расходимся! Я вас в свой дом не звала! Знаете, который час? Пошли во-о-он!

– Ирина… – Папин голос.

Опять неуверенный, тихий такой. Неловко, наверное, ему опять.

– Андрей! – Почти рыдая. – Что ты стоишь, Андрей? Посмотри на своего сына! Я ему говорю, а он лежит. Смотри, улыбается! Думала, в отключке, а ему просто все равно! Назло матери всё делает!

– Все, ребят, расходитесь. – Отец прочистил горло. – Время позднее, всем пора по домам. Идите, хорошо?

– До свидания. – Послышались робкие голоса друзей.

Слышно было, как барабанщик в последний раз коснулся палочками тарелок. Дзынь. Затихло. Голоса и шаги потянулись к выходу со двора.

«Осень. Дождь. Капли в лицо. Больно, хлестко, режет кожу, колет глаза. Ненавижу дождь. Ненавижу. От него одни неприятности. Вечно». И перед глазами опять она. Будь неладна. «Беру свои слова обратно. Этот дождь не был таким уж гадким».

– Роман!

– Да, мамулечка, – открыл глаза.

– Издеваешься? – Она уперла руки в бока.

Всего несколько морщинок в уголках глаз. Хорошая для ее лет фигура, волосы слегка тронутые сединой, но уложенные так, что этого никто не заметит, легкий аромат приятного женственного парфюма. «Его супруга всегда была прекрасна, а сейчас даже краше, чем двадцать лет назад, какой можно видеть ее на старых фотографиях. Так чего же ему еще не хватало?»

– Вставай, негодяй! – Оглядела мое тело. Будь я в рубашке, ухватилась бы за воротник и тут же поволокла бы меня за собой. Но сегодня взяться было не за что, поэтому она просто покачала головой и повернулась к отцу: – Что ты стоишь, Андрей, будто тебя это не касается? Твой восемнадцатилетний сын устроил дома пьяный дебош! Притащил к нам неизвестно кого, они истоптали мне весь газон, намусорили, а ты даже ничего не скажешь?

– Да, папа. – Я приподнялся, поворачиваясь к нему. Просиял, одаривая папочку широкой улыбкой. – Ты ничего не скажешь?

Он сглотнул.

Я видел, как дернулся его кадык. Так происходило каждый раз, когда я обращался к нему. Сейчас побледнеет. Вот оно – точно. И лоб пошел испариной. Бледные тонкие губы сжались в прямую линию.

– Скажи. – Усмехнулся я. – Говори, как есть, ну. Папуль?

– Рома! – Визгливо. Ленка обращалась ко мне впервые за последние полгода. Все эти месяцы мы делали вид, что не замечаем присутствия друг друга. Старались не сталкиваться в доме и старательно делали вид, что не знаем о существования нашего родства. Но теперь сестра вдруг решила нарушить это молчание. Не выдержала.

– Ты думаешь, мы будем терпеть все твои выходки?! – Глядя на мужа, мать закусила губу. – Скажи ему, что мы решили, Андрей.

Он смотрел на меня, не отрываясь. Казалось, я даже слышу, как капля пота катится по его дрожащей от страха спине. Его взгляд умолял. Просил меня не рушить всё. Буквально пресмыкался передо мной, чтобы я не делал этого. Мне стало противно и жалко его. Не мужик. Тряпка. Похотливая, гнусная, трусливая тряпка!

– Жаль вас расстраивать, но это папа разрешил мне устроить эту вечеринку. – Я выдохнул, вставая. – Так ведь, отец?

Подошел, хлопнул его по плечу и крепко обнял. Повернулся к маме.

– Андрей? – Не веря своим глазам, уставилась на мужа.

Его страх вибрацией отдавался в мои мышцы. Прижал его к себе еще крепче. На секунду показалось, что вот – сейчас он сдастся. Такие игры кого угодно доконают. Но он держался. С трудом выдавливая виноватую улыбку и дрожа, но все еще держался. Надо же, какой молодец.

– Вообще-то, да, Ирин…

– Но мы же с тобой всё обсудили… – Мама схватилась за голову. Сжала добела пальцами виски и затем бессильно опустила руки. – Ничего не понимаю. Вы меня в могилу решили свести? Это не может так дальше продолжаться. Я больше не могу…

– И денег мне дал. – Я посмотрел на отца, не разрывая объятий. – Сказал, давай, сынок, ни в чем себе не отказывай. Тебе пора становиться мужиком. – Улыбнулся ему, едва сдерживая рвущийся наружу гнев. – Девки богатых любят, да, пап? Так ты учил? Сори деньгами, чтобы они видели, чтобы хотели тебя, так?

– Прекрати! – Воскликнула сестра, задыхаясь. – Ты отвратителен! Как же я… ненавижу тебя!

В ее взгляде было столько презрения, что мне даже стало смешно. Я чуть не рассмеялся вслед этой лицемерке, когда она, утирая слезы, сорвалась с места и побежала в дом.

– За что ты так с сестрой? – Тихо проговорила мама, качая головой. – Когда ты успел стать таким злым, Рома? Что с тобой происходит?

– Да. Хороший вопрос. Что со мной происходит, пап? – Спросил, взглянув на отца.

Состояние у меня было близкое к истерическому. Казалось, стоит остановиться, и слезы сами хлынут из глаз.

– Да ничего ведь страшного, Ириш. – Отец осторожно выпутался из моих рук. Шагнул к ней. – Ну, пошумели пацаны. Выпили немного. С кем не бывает? Вспомни себя в его возрасте.

Мама отшатнулась от него, как от пощечины:

– Мы себя так с родителями не вели, Андрюша. – Посмотрела на меня, затем снова на него. – Что же со всеми вами такое, а? Ты всю дорогу мне поддакивал, а теперь снова под его дудку пляшешь. Если уж взрослый здоровый мужик не может с ним справиться, то на кого мненадеяться? Или, по-твоему, я должна все его выходки терпеть, да?

Отец, бледнея еще сильнее, почесал лоб. Задумчиво огляделся. На меня он смотреть не решался.

– Да ничего ведь и не случилось…

– Действительно. – Ухмыльнулся я.

У меня глаз задергался от напряжения. Неужели, ему проще терпеть выходки взрослого сына, чем просто быть мужиком?

– Сейчас все приберем. – Сладеньким голоском пропел он. – Тут ведь немного.

– Да, приберите. – Кивнул я. Зевая, приобнял расстроенную мать. – Люблю тебя, мамочка. Ты у меня самая лучшая.

– Клоун! – Всхлипнула она, закрываясь от моих поцелуев. – Уйди, прошу тебя. – Отпихнув меня от себя, ткнула пальцем в мужа: – А ты потакай ему дальше. Посмотрим, что из него вырастет. Сегодня это, а завтра будет деньги на проституток у тебя просить, дашь ему?

– Можно, да? – Не удержался, съязвил, подмигнув отцу. – Бать, если можно, я бы эту графу включил в карманные расходы, как обязательную. У тебя случайно нет скидочной карты на их услуги?

Голова отлетела набок от звонкой пощечины. «Как же больно…» Открыл рот, проверяя, двигается ли челюсть. Приложилась мать славно.

Второй удар за вечер – везет же мне.

– Бессовестный! – Прижимая ушибленную о мое лицо руку к груди, она сморщилась, чтобы не зареветь.

– Прости, мам, – прошептал сдавленно.

Кто-то из музыкантов, продолжающих собирать инструменты, кашлянул, наблюдая за неприглядной сценой.

– Не трогай меня! – Обойдя кольцо моих рук, мама быстрым шагом направилась к дому. – В конец озверел уже!

Поглаживая щеку, посмотрел ей в спину.

– И не жалко тебе ее? – Сдавленно прошептал отец.

Мое горящее от пощечины лицо искривилось болью:

– А тебе?

– Ты не понимаешь… – Начал он и осекся, обводя взглядом нечаянных свидетелей.

Музыканты торопливо опустили глаза на аппаратуру.

– Ты прав. – Сплюнул на траву ему под ноги. – Не понимаю. И никогда не пойму. Это выше моего понимания. Это… мерзко!

Развернулся.

– Если я расскажу, это убьет ее… – Ухватил меня за локоть.

Повернулся к нему, высвобождаясь от захвата:

– Надеюсь, тебе сладко спится ночами. Папа.

– Я уже много раз тебе объяснял. – Заикаясь, тихо проговорил он.

– Что именно? – Шагнул к нему. – Что ничего не произошло? Что мне показалось? Так ты сказал? Но это смешно. И ты это знаешь.

– Ты все преувеличиваешь. – Его грудь вздымалась от частого дыхания.

Я не мог дальше смотреть в это наивное лицо. Он, правда, свято верил в то, что ничего страшного не произошло. Не испытывал никаких угрызений совести. Ничего. Для него все случившееся было абсолютно нормальным. Приемлемым. Простым, как дважды два. Вот только для меня – нет. И я не собирался этого вот так оставлять.

– Она. Была. Моей. Девушкой. – Сказал дрожащим голосом едва слышно.

Боль вырвалась из моей груди большой черной птицей и вспорхнула к небесам.

– Рома… – Отец потянулся ко мне.

Но тут же получил грубый удар по руке. Оттолкнув его, я развернулся и спешно направился в дом.

– Рома!

– Иди к черту! Слышишь? – И громче: – Иди ты к черту!

12

Роман

Войдя в дом, направился прямиком в свою комнату. Хлопнул дверью и привалился лбом к холодной стене. Стоял, тяжело дыша, пока тело не прекратило дрожать. Сжал зубы, высекая фонтаны красных искр из глаз. Казалось, что мозги сейчас просто вспыхнут, настолько внутри все кипело, но, к счастью, ничего так и не произошло. Разве что от слез продолжало больно щипать веки.

– Да! – Взорвался криком, отвечая на завибрировавший в кармане телефон.

– Серега, ко мне, а ну, выходи!

– Какой еще Серега? – Зарычал, уставившись на дисплей.

Суриков. Ему-то что надо?

– А, привет, Романыч, – со смехом в голосе, – это я не тебе.

– Привет. – Опустил взгляд и тихо сполз по стене.

Все, что мне сейчас нужно, это бить, крушить, ломать. Сделать кому-нибудь очень больно, чтобы меня, наконец, отпустило. Я ужасно не хотел признаваться себе в том, что поселившееся во мне чувство было обидой. Называл егои злостью, и ненавистью, да как угодно, лишь бы не признавать, что это было обыкновенной обидой разочарованного мальчишки, который никак до сих пор не мог понять, почему отец так с ним поступил. Почему не подумал о том, что я буду чувствовать? Почему выбрал не меня?

Теперь я хотел, чтобы он страдал. Так же, как страдал я. Но любое мое действие в итоге приводило к тому, что доставалось ни ему, а маме. И от этого мне становилось еще только хуже.

Вот только остановиться, прекратить никак не получалось. Обратной дороги уже не было. Гниль обиды точила меня изнутри, отравляла, полностью контролируя все мысли и поступки. Она хотела, чтобы я точно так же отравил всё и всех, кто был со мной рядом.

– Слушай, ты там зверя не находил?

– Чего?

Мысленно включил обратный отсчет, чтобы взорваться, наорав на него. Десять, девять, восемь…

– Ну, зверя. – Пашка рассмеялся, что-то шепча кому-то, затем его голос снова стал слышен: – Да, короче, Настя говорит, что у нее в ящике с собой ёж был, а сейчас нет. Пропал.