– Пожалуйста, – тихо просит Зоуи за моей спиной, – сними обувь.

– Это еще зачем? – Спрашиваю.

– У нас так принято.

Оборачиваюсь и опаляю ее злым взглядом.

– Ни за что!

Девчонка поджимает губы, явно что-то обдумывает, затем смотрит на мать и что-то быстро говорит. Та кажется вполне удовлетворенной ее словами и отходит назад, пропуская меня в гостиную. Бросаю с размаху сумку на пол, падаю на диван и оглядываю обстановочку: стол, два кресла, телевизор на стене. Комната совмещена с кухней, где они, очевидно, и обедают. М-да…

– Что ты сказала ей? – Спрашиваю у Зоуи, которая продолжает вздрагивать, едва слышит мой голос.

Ее огромные голубые глазищи хитро сужаются.

– Сказала, что ты переживаешь… – Она снова старательно подбирает слова и аккуратно складывает их в предложения. – Что запах твоих носков… напугает ее. – Набирает в грудь больше воздуха и гордо вздергивает носик. – И что ты обещаешь ей потом вымыть за собой пол.

Мое лицо вытягивается от удивления. Что ж, девчонка не так проста, как кажется на первый взгляд. Эта кроха с характером, а, значит, вдвойне приятнее будет утереть ей нос.

– Черт, – бормочу, замечая, что кроссовки, и правда, оставили на полу грязные следы.

И где я успел так вляпаться?

Хозяйка дома скидывает плащ, продолжает что-то суетливо говорить дочери, хватает швабру и лихо протирает за мной пол. Ее муж меряет шагами кухню, громко общаясь с кем-то по телефону. Мы с Зоуи играем в гляделки. Я – развалившись на диване, бесцеремонно разглядываю ее щуплую фигурку, она – видя это, хватает ртом воздух и вспыхивает еще сильнее. Кожа на ее лице и шее становится почти того же цвета, что и шерстяная водолазка.

– Ты… – Наконец, решается снова заговорить она. – Ты же… должен хоть немного понимать по-русски, разве нет?

Я?! Вот такого уж точно не было в моих мечтах.

– Нет. – Морщусь.

– Но… – Теперь Зоуи опять похожа на перепуганного олененка Бэмби. Как же это забавно, и нравится мне все больше. Она задумчиво смотрит на мои кроссовки, покусывая губу.

– Что?

– Ведь таковы условия программы обмена… – Она запинается и косится на родителей. Хлопает длиннющими ресницами. – Изучать язык, быт, традиции, хорошо учиться в университете принимающей стороны.

– Нет. – Усмехаюсь. – Этого я делать точно не собираюсь.

Женщина со шваброй уже возле меня. Смущенно улыбается и жестом просит поднять ноги, чтобы она могла протереть под ними.

Господи, да проще было снять эти чертовы кроссовки! Сумасшедший дом…

– Но… ведь если ты не будешь всего этого делать, тебя исключат из программы и отправят домой. – Бормочет Зоуи, теребя тонкий золотой браслет на запястье.

Встаю, иду к двери, снимаю обувь и возвращаюсь в гостиную в одних носках.

– Детка, в этом-то вся и фишка. – Недобро улыбаюсь, подмигиваю и перевожу взгляд на наручные часы.

Дома сейчас раннее утро. Эта долбанная разница во времени ужасно меня напрягает.

2

Зоя

– Джастин! – Радостно вопит мама, распахивая объятия к этому неандертальцу. – Ты снял кроссовки!

Похоже, он сразу догадывается, чему она так рада. И не мудрено: мама проговаривает слова отчетливо, артикулирует и жестикулирует так отчаянно, будто пытается обучить шимпанзе членораздельной речи.

– Йес, мэм, – кивает Джастин, сторонясь ее.

– Мам, он тебя не понимает. – Бросаю с досады. – Совсем. Даже чуть-чуть.

И тут же запинаюсь о его огромную сумку, лежащую на полу посередине гостиной. Лечу вперед с вытянутыми руками и еле удерживаю равновесие, остановившись всего в метре перед гостем-иностранцем. Парень протягивает свою огромную ручищу, чтобы помочь мне устоять на ногах, но я лучше схвачусь за гремучую змею, чем за его руку. Стискиваю зубы и поджимаю ушибленные пальцы ноги.

У него что там, внутри этой котомки, кирпичи?

– Правда? Ничего не понимает? – Мама совсем не кажется расстроенной. Она продолжает с улыбкой: – По правде говоря, это молодой человек ужасно не воспитан. И я не знаю, что мы будем с этим делать.

Ей явно доставляет удовольствие возможность говорить про человека, когда он находится рядом и ничегошеньки не понимает.

– Осторожнее, – Джастин многозначительно вздергивает брови. Между нами все еще меньше метра. Он наклоняется ко мне: – Ты слишком спешишь в мои объятия, детка.

– Что? – Бормочу на русском, опешив от такой наглости.

Как сказать по-английски «вот еще» или «больно мне надо»?!

Так и не придумав, возмущенно надуваю губы и отворачиваюсь.

– Надеюсь, вышла досадная ошибка, и его отправят обратно. – Срываюсь с места и иду на кухню к единственному человеку, который может помочь нам во всем разобраться. – Этот парень не просто не воспитан, он – настоящая самовлюбленная задница!

В эту секунду отец как раз заканчивает говорить по телефону. Поворачивается ко мне, и я вижу мечтательное выражение, застывшее на его лице. Он кажется довольным, его глаза хитро блестят, уголки губ приподнимаются в улыбке.

– Зайка, почему ты не говорила мне, что отец Челси – известный бейсболист?

Борясь с желанием разбить что-то из посуды, застываю у обеденного стола.

– А это имеет какое-то значение?

– Да… – Папа бросает заинтересованный взгляд в сторону гостиной. – Очень большое значение…

– И что изменит факт того, что этот хам из богатой семьи?

Он кладет руку на мое плечо и несколько раз похлопывает:

– А то, что мы покажем этому иностранцу всю мощь русского гостеприимства. И сделаем все, чтобы он освоился. – Папа ласково касается подушечкой указательного пальца кончика моего носа. Будто бы мне пять лет, а не восемнадцать. «Что за детский сад?» – А ты поможешь ему с учебой, зайка. Поняла?

Что?! Чего это ради?! У меня чуть дар речи не пропал.

– Но почему? – Только и смогла выдавить, косясь на чужестранца, презрительно морщившего нос при взгляде на обстановку нашего дома.

– Потому что отец Джастина щедро оплатит наше терпение. Вот почему.

– Но он ведь не собирается учиться! – Я сама не заметила, как повысила голос. – Этот Джастин собирается сделать все, чтобы быстрее уехать назад! Его вышвырнут, и я не смогу поехать в следующем году в Штаты. Мне просто не позволят, потому что я «не оказала теплый прием и не создала должных условий» для студента по обмену!

– Значит, мы сделаем все, чтобы он остался здесь на ближайшие полгода. – Папа потирает ладони, натягивает на лицо широкую улыбку и следует в гостиную.

– Ради чего? Ради денег? И сколько он тебе пообещал?

Но мой протест ничего не значит для моего отца, когда перед ним маячит возможность покрыть все наши долги.

– Сынок, – он подходит к Джастину и указывает на лестницу. – Пойдем, посмотрим твою комнату!

– Не трудись, – ворчу, тяжело вздохнув, – он не понимает абсолютно ни шиша.

Приближаюсь к гостю:

– Бери свои вещи. – И киваю наверх. – Твоя комната. Там.

Мне так обидно. Я злюсь. На папу, на американца, на себя и на безвыходность всей ситуации. Поэтому стараюсь не смотреть в сторону Джастина. К тому же заранее знаю, что увижу в его глазах – чувство собственного превосходства, не знающее никаких границ.

Поднимаюсь вверх по лестнице самой первой, а когда, наконец, оборачиваюсь, вижу все ту же самодовольную ухмылочку на его лице.

Вот же наглец!

Отворачиваюсь и ускоряю шаг.

– Мы ведь не можем поселить его в комнате с нашей дочерью? – Беспокойно спрашивает мама, откуда-то из-за спины.

– Конечно же, нет, Люда! – Отвечает папа. Его голос, как растопленный мед. Я не вижу его лица, но знаю, что он продолжает «гостеприимно» улыбаться. – Пацан поживет в комнате Степана.

– Да. – Мне не удается удержаться, чтобы не съязвить. – Пусть разнесет там все к чертям. – Поворачиваю по коридору и толкаю дверь в комнату брата. – И не забудь поставить ему там пепельницу, а то все горшки с цветами загадит! А нам выдай противогазы!

– Не переживай, дочь. – Папа проходит мимо меня и радостно указывает гостю на комнату. – Сделаем мы из него человека, и не таких перевоспитывали. – Заметив, что парень замешкался, потрясает рукой. – Ну, входи, входи. Вэлкам! Правда, здесь всего одно окно, и нет отдельной ванной комнаты, зато имеется неплохой компьютер. И вид прямо на улицу. Тебе будет не скучно. – Цыкает на меня. – Переводи, переводи!

Медленно поворачиваюсь к Джастину и устало произношу:

– Папа говорит, что мы хотели поселить тебя в сарае, но, к сожалению, у нас его нет. – Взмахиваю рукой. – Поэтому, вот.

– Будь, как дома! – Подсказывает папа, улыбаясь.

– Курить в доме строго запрещено. – Перевожу я.

– Проходи, сынок. – Снова папа.

– Отбой в одиннадцать. – Я.

– Смелее. – Он.

– Шевели ногами. – Я.

Смерив нас по очереди недоверчивым взглядом, парень входит в комнату.

Боже, как же мне нравится следить за его реакцией. В ней всё – обреченность, мольба, трагедия, ужас.

Да, милый, тебе придется несладко. Это тебе не роскошный папенькин особнячок у моря с прислугой, кинотеатром, тренажеркой и бассейном. Это комната моего разгильдяя-брата.

И это – Россия, детка!

Джастин

Непостижимо.

Еще вчера единственной моей неприятностью было нежелание отца слушать и слышать меня, сегодня – вот, все это. Темная комнатка размером с гардеробную, низкие потолки, узкая кровать, стол со старым компьютером на нем, простой деревянный стул и осенняя хмарь за окном. Точнее, десятки разношерстных домов, выстроившихся вдоль кривой серой улочки.

Смотрю через стекло и не верю своим глазам. Как живут все эти люди? Им самим приятно смотреть в окна? Почему все такое… разное? Разве никто не контролирует внешний вид строений?

Соседский дом, виднеющийся из-за забора, – просто мини-амбар. Деревянный, маленький, всего два окна. Следующий – натуральный скворечник в три этажа. Дальше по улице – ассорти из каменных замков с коваными заборами и понатыканных друг на друге замысловатых клетушек. И у каждого во дворе какие-то холмики. Что это? Может, грядки? Они что, выращивают… овощи?

Самое интересное – все вокруг кажется ужасно неухоженным у одних и картинно роскошным у других. У нас такого не встретишь: каждый район обычно выдержан в собственном стиле, оговорены все мелочи, начиная от высоты, цветовой гаммы и материалов, используемых в строительстве специально нанятой фирмой, заканчивая высотой и формой газона перед домами. Проложили тебе пешеходную дорожку перед домом – получаешь счет на оплату, провели освещение, поставили почтовый ящик – то же самое. Никто тебя и не спрашивает. Порядок, демократия.

А тут что? Мрак. Не удивительно, что в этой стране никто почти никогда не улыбается. Кроме родителей Зоуи – те все еще старательно делают вид, что ужасно рады меня видеть.

Достаю смартфон, щелкаю серый пейзаж за окном и отправляю в Инстаграм. Не забываю и о геолокации – пусть она будет вместо ответа на десятки пропущенных звонков, сообщений в мессенджеры и твиттер. У меня нет сейчас ни сил, ни желания общаться ни с кем из парней.

Я зол. Ужасно зол.

Оборачиваюсь.

Родители Зоуи все еще здесь. Стоят на пороге комнатенки, улыбаются. Отец поглаживает тыльной стороной ладони гладко выбритую щеку, мать нервно теребит край сиреневой кофточки. Забавные. Он – высокий, подтянутый для своего возраста, светловолосый мужчина, она – худенькая брюнетка, ростом доходящая ему до плеча. Надо будет спросить у девчонки, как их все-таки зовут. Хотя незачем. Я же не собираюсь здесь задерживаться, ведь так?

Они что-то говорят, пытаются объяснить, указывают на мой багаж. Хмурюсь, пытаясь понять, что же именно. Кажется, это что-то вроде «располагайся» или «будь, как дома». Наверное.