– Мне радостно уже оттого, что ты просто пришла. Я пыталась читать книгу, не идет, смотреть телевизор – та же ерунда. Еще и глаза, как у выпивохи – заплывшие. Врач советовала закладывать мазь, вроде как завтра станет лучше. Проверим.

– Значит, слушайся врача.

– Выхода нет, жру лекарства. Как твоя диета?

– О-о-о, – Солнцева опустилась на пол. – Конец диете, всем диетам сразу.

– В смысле?

– Вчера парень, который провожал меня до дома… Он… в общем, поцеловал меня. Или я его. Не знаю, как так вышло.

– А как же мой брат? – Усмехнулась я, зная, что в каждой шутке есть доля правды. – Как же эта боевая макака, с которой вы уже полгода переглядываетесь, словно осужденные на пожизненный срок из соседних камер?

– Даже не знаю, когда это я успела превратиться в шлюшку? Вряд ли у меня что-то с Пашкой получится, слишком долго была одна. Поэтому и налетела вчера я на этого провожатого, как голодная белка на орехи. Целовалась, как в последний раз, честно. Думала, челюсти вывихну. Хорошо, отец на сотовый звякнул, так бы фиг разлепились.

– Да ты развратница, фу.

– Мне ужасно стыдно, поверь. Теперь этот тип с утра названивает, а я трубки не беру: нервничаю, ем и ненавижу себя. Так что у меня теперь гамбургерная диета и детокс на чебуреках, мое плоскожопие от природы скоро обрастет толстым слоем жира.

– Да уж. – Покачала головой я.

– А еще я сегодня в салоне волосы высветлила. – Анька сняла капюшон, в дверном проеме мелькнула ее светлая макушка. – Не знаю, зачем мне это нужно было, но легче не стало.

– Ну, ты даешь, мать. – Я приподнялась с подушки, разглядывая стог сена на голове подруги. В принципе, ничего удивительного: Солнцева – экспериментатор, и меня всегда поражали мотивы ею содеянного.

– А ты как? – Она улыбнулась. – Упорхнула вчера с хозяйским сынком – вся такая серьезная, нахмуренная.

– Все нормально.

– И это все?

– Да.

– А что было-то? Я ведь о твоем счастье пекусь, переживаю. Пошла на свидание, не накрасилась, не приоделась – прям Дева Мария! По нему же сразу видно, что привыкший, чтоб девки сами на шею прыгали. Красивый, состоятельный, холостой, а она вырядилась в свитер и джинсы с ним на свидание. Тьфуй!

– Ох, Ань… Так я накрасилась, а он сам меня и умыл.

– Чего-о?

– Правда. Он, вообще, какой-то странный – приходится все время быть настороже. Жду подвоха, не могу расслабиться. Слишком милый, слишком заботливый: судьба не может сделать мне такой подарок. Видимо, очень хочется ему выиграть спор. Наиграется и бросит, вот увидишь.

– А что вчера-то было?

И я рассказала Аньке все подробно и обстоятельно, а она охала так громко, что несколько раз из своей комнаты выглядывала мама: качала головой, глядя на развалившуюся на полу в коридоре Солнцеву, и закрывала обратно дверь.

– А у Пашки это неизлечимо, по ходу. – Заключила подруга, вставая и отряхиваясь.

– Вот именно. Так что подумай сто раз, нужен ли тебе такой неуправляемый, отбитый на всю башку экземпляр.

– Пожалуй, нам было бы не скучно. Ой, – голос Ани вдруг прервался. Послышался щелчок замка, затем звук открываемой двери. – А вот и Рэмбо вернулся. Первая кровь!

– Ох, ты ж, – это уже голос брата. – Уснула головой в ведре с перекисью?

– Иди, знаешь куда. – Дерзко ответила Солнце и заглянула ко мне. – Маш, я пойду, мне пора. Позвоню завтра. – Махнула на прощанье и скрылась.

В коридоре послышалась возня. Видимо, этим двоим было тяжело разойтись в прихожей, не передушив друг друга. Пашка был не в духе, а, значит, обмен любезностями на сегодня был окончен.

Я сползла по подушке и накрылась одеялом, оставив одни лишь глаза. Отвернулась к окну, бросила взгляд на телефон. Тишина.

– Маш, – Суриков стоял в дверном проеме. Не дождавшись ответа, он снова позвал. – Ма-а-аш…

Голос звучал виновато и расстроено, братец топтался в проходе, подбирая слова.

– Я ведь хотел, как лучше. Чтобы у тебя было все самое…

– Уходи. – Собрав последние силы, я запустила в него тапком-зеброй. – Уходи, понял?! И не разговаривай со мной больше! Никогда!

Меня затрясло от обиды. От всего, что навалилось на меня в раз. От жестокого поведения брата, из-за болезни и потому, что Дима не писал и не звонил.

– Я…

– Вали!

Пашка выпустил из рук перехваченный в полете тапок и прикрыл за собой дверь. Через минуту из его комнаты уже послышалось заунывное треньканье. Я смотрела на темный экран мобильника и ждала.

Ждала. Ждала.

Тишина. Ни словечка. Никаких признаков жизни. «Ну, и черт с тобой! Провались!»

– Да хватит уже мучать гитару! Достал! – Я запустила вторым тапком в дверь, щелкнула выключателем ночника и закрыла глаза.

Предстояло еще поворочаться несколько часов, чтобы уснуть.

25

Извержение вулкана. Жутко непонятная хрень.

Мне снился громадный конус, растущий из земли и выплевывающий на ее же поверхность раскаленные обломки, пепел и магму, тут же становящуюся раскаленной вязкой лавой. Клубы дыма, наполняющие легкие, и раскаты грома, угрожающие взорвать небо.

Я подскочила на кровати и прислонила руку ко лбу: нет, температуры уже не было. Хотя мое тело и лежало на влажных от собственного пота простынях, жар определенно спал. Тогда к чему были эти кошмары?

Откинув одеяло, я приподнялась. Глаза сегодня видели гораздо лучше, хоть и продолжали слезиться. А вот кожа зудела – везде. Я провела ладонями по лицу. Все в порядке. На шее тоже пока не было волдырей. Облегченно выдохнув, я бросила взгляд на телефон – нажала на экран: по-прежнему глухо. Никто не звонил, не писал.

Вот и все.

Татуированный слился быстрее, чем можно было ожидать.

Странный, отвратительный шум в ушах повторился. Нет, скорее это был даже грохот. Я же проснулась, открыла глаза, так почему вулкан из моего сна все продолжал извергаться? Зевнув, я прислушалась. Этот шум определенно шел с улицы – наверное, мусоровоз, только эта железная махина могла передвигаться по двору с таким страшным рокотом. Я потянулась, выгнув спину, дав каждой затекшей мышце насладиться приятным тянущим покалыванием, и стряхнула, наконец, с себя остатки сна.

Любимый пижамный костюм в горошек нашелся на верхней полке комода. Натянув его на себя, я лениво разглядывала зудящие прыщики на ногах и на животе. Бросила взгляд в зеркало: ого! Да мною можно было детишек пугать. Адский клоун – а глаза-то, глаза! Их почти не видно, заплыли.

Скрутив волосы в кривую култышку на самой макушке, я подошла к окну. Громыхание никак не прекращалось и даже усиливалось, и мне захотелось выяснить, какой чудак с утра пораньше взрывает тишину громким уханьем и бабаханьем.

И тут я застыла, удивленно впечатав нос в стекло. Распахнула веки пошире, чтобы удостовериться: там, внизу, не галлюцинация. «Ох, ты ж, нет! Придется-таки поверить своим глазам».

Никогда не думала, что увижу машину ужаснее старой восьмерки брательника, но это было нечто: древнее, ржавое, рёпающее на весь двор «ведро» отечественного производства с грузовым отсеком. Этакий пикап на базе «пятерки» – в народе, кажется, «таратайка» или «котомка».

И из нее в растянутом заляпанном балахоне и модных узких спортивных черных брюках, заглушив двигатель, вылез он. Кто бы вы подумали? Да-да, он самый – Дима.

Мое сердце рухнуло в пятки.

Парень перекинул пакет через плечо, хлопнул дверью и хотел, уже было, закрыть ее на ключ, когда дверь резко отпружинила и со скрипом открылась вновь. Даже по его движениям я догадалась, что парень выругался. Хлопнул дверью еще, но она тоже не пальцем деланная!

Бах!

«И-и-и-ы-ы!» – распахнулась, будто издеваясь над ним. Еще и еще. Как такой дылда, вообще, поместился в эту консервную банку?

Я хихикнула. Наверное, Димка, когда сидел за рулем, коленями в потолок упирался.

Калинин с силой оттолкнул дверь от себя. «И-и-ы-ы!» – с таким звуком железяка продолжала издеваться над ним. Казалось, это может продолжаться бесконечно: он двинул по ней рукой, она открылась, трахнул кулаком, «и-и-ыыыы!» Бах – баздахнул с полразворота. Выругался. Ни-фи-га!

И когда мой живот уже скрутило в приступе смеха, Калинину удалось-таки зафиксировать подлянку ногой.

Ой!

Довольно кивнув самому себе, Димка развернулся и направился в подъезд. Теперь мне было уже не до смеха – еще один взгляд в зеркало: пресвятые визажисты! Мне в таком виде не поможет даже пересадка всего лица!

Как же Пашка?

Я стремглав бросилась в комнату брата. Как обычно, не заправленная постель, одежда, горкой навешанная на стуле, пара нестиранных носков на ковре и гитара, одиноко навалившаяся на стену. Хоть тут повезло – его нет, значит, они не сцепятся. Хотя? Я бросилась на кухню: мама, сидя за столом, с открытым ртом красила ресницы, рядом дымился растворимый кофе в маленькой чашке.

– Мам! – На ходу выкрикнула я. – Открой Диме, ладно? Я умоюсь!

И не дожидаясь ответа, метнулась в ванную.

Послышался звонок в дверь. Вот балда – могла ведь хотя бы косметичку взять из комнаты. Хотя… что хуже? Мой видок на данный момент или то чудо, которое я могу нарисовать дрожащими в приступе паники руками? Застонав с досады, я включила воду.

На глазах корочки – поняла это на ощупь. Зеркало подтвердило. Я осторожно отскребла их подушечкам пальцев, затем почистила зубы. Нашла на полке жесткую щетку для одежды, прошлась ею по непокорным волосам, свалявшимся, как мочало. Сойдет. Плеснула в лицо ледяной водой – придать коже тонус, все дела… Но чуда опять не произошло: отечность сохранялась. Я выглядела больнухой, нуждающейся в постельном режиме, и тут уж ничего не поделаешь.

Расчесав брови попавшейся под руку зубной щеткой, я намазала лицо маминым ночным кремом, затем поправила пижаму и тихонько приоткрыла дверь. «И почему нельзя было хотя бы на время стать невидимкой?»

С кухни доносились приглушенные голоса, веселый смех и терпкий, дурманящий аромат кофе. На цыпочках я подошла к двери и тут же забыла все слова, которые заготовила для этого бесцеремонного любителя вторгаться в чужую жизнь: Дима стоял возле плиты, помешивая что-то в турке (откуда она, вообще, взялась у нас дома?), а мама порхала рядом, размахивая руками и что-то щебеча. На каждую его реплику она хохотала так, словно ей только что рассказали самый смешной в ее жизни анекдот.

Я вжалась в стену. Как он мог за такое короткое время и ее успеть влюбить в себя? Родительница определенно попала под его очарование – в хорошем смысле этого слова. Довольная, улыбающаяся и даже мурлыкающая громче, чем Крысь, запрыгнувший на табуретку в поисках еды.

– А вот и мой котик! – Просиял Дима, протягивая руки.

«Какой я тебе котик?!» Мои брови нахмурились, губы сжались в возмущении. Я шагнула на кухню, растерянно подбирая слова, и тут он… подхватил на руки ошалевшего Крыську. Потрепал его за ухом и, наконец, заметил меня. Сглотнул, заставив смутиться, и хлопнул ресницами. Хлоп! Хлоп-хлоп!

«Аа-а, не делай так! Меня в такие моменты отрывает от земли!»

– Можно тебя на секунду? – Строго произнесла я вместо того, чтобы прилюдно растаять, и подошла к окну.

– Угу, – улыбнулся Дима и послушно последовал за мной.

Мама сняла кофе с плиты и принялась разливать по чашкам.

– Почему ты здесь? – Спросила я, разглядывая странный выцветший балахон, мешком висящий на его подтянутом, стройном теле.

– Еще сам не знаю. – Улыбаясь, шепотом ответил он, наклоняясь к моему уху.

«Нет… Нет… Вот уже перед моими глазами его шея, татуировки, короткая золотая цепь, а в носу сводящий с ума запах одеколона и пота». Контроль над чувствами потерян, моя земная оболочка уже на полпути к космосу. «Прощайте, люди…»

– Ноги сами привели. – Продолжил Дима, смущенно усмехнувшись. – А колеса привезли.

– О, я видела. – Бросив короткий взгляд на развалюху, стоящую под окнами, заметила я. – Это что? Наступила полночь, и золотая карета превратилась в тыкву?

Парень прищурился, засчитывая мне подкол, и снова наклонился ближе: