– Ты почему так поздно?

– Ой, достало все! – Лялька скидывает кроссовки, они как всегда разлетаются по углам. – Под-у-у-у-маешь, на две минуты опоздала!

– А злая чего?

– Сегодня результаты пробника по русскому пришли.

– Здорово! И как? – поворачиваюсь к плите, бедное мясо сходит с ума.

– У меня восемьдесят баллов!

– Моя умница!

Я тянусь к дочери, хочу ее обнять, но она выворачивается из кольца рук.

– Издеваешься? Куда я с таким результатом поступлю?

– Ну, еще есть время, подготовишься, – я теряюсь от ее злого напора.

Боль опять напоминает о себе, невольно начинаю гладить живот.

– Что с тобой? – замечает движение Лялька.

– Не знаю, живот что-то…

Но она, не дослушав ответ, уже исчезает в ванной. Вздыхаю: вот так всегда. Накрываю на стол: тарелки, приборы, салат без заправки.

– Мама, есть хочу.

На пороге столовой показывается Лялька. Я выпрямляюсь и медленно, боясь расплескать относительное затишье, возвращаюсь в кухню.

– Подождем бабушку.

– Ой, она с подружками встречается, наверняка поужинает где-то.

Новость неприятно царапает сердце. Свекровь даже не сказала мне, что задержится.

Дочь садится, цепляет вилкой огурец, трогает ножом отбивную и кривится.

– Мам, неужели нельзя мясо пожарить нормально?

Перед глазами все плывет, с силой сжимаю столешницу. «Только бы не упасть!» – мелькает мысль.

– Прости, я плохо…

– Ты же дома сидишь, могла бы для нас постараться.

Лялька бросает на стол салфетку и несется к холодильнику. Выхватывает оттуда йогурт, сердито захлопывает дверку. А я от грубой несправедливости застываю. За что со мной так? Наверняка что-то случилось в школе, обычно дочь не такая резкая.

– Могу сварить сосиски, – предлагаю виновато вслед.

– Обойдусь!

Сжимаю пальцы в кулаки и зажмуриваюсь. Боль опоясывает все тело, ввинчивается в виски, выкручивает мышцы и нервы. Звонок доносится будто издалека, как из подвала.

– Ты позвонила Глебу? – кричит Симка.

– Нет… сейчас…

Набираю номер мужа, слушаю длинные гудки, но он не отвечает. Тогда звоню свекрови.

– Алла Борисовна, можете мне помочь?

– Ох, а что случилось? – недовольным тоном спрашивает она и добавляет: – Вечно у тебя все не слава богу.

Желание просить о помощи отпадает сразу, не успев оформиться в слова, но все же выдавливаю из себя.

– У меня болит живот, можете приехать домой?

– Наверняка что-то по-женски. И зачем тебе я нужна? Ой, погоди!

– Слушаю.

Опускаюсь на стул, колени подгибаются, того и гляди – упаду.

– Там Влад должен приехать, отдай ему свою картину. Ну, ту, где одинокая сосна.

– А заче…

Но в ухе уже пикают гудки. Еще раз набираю мужа, он сбрасывает звонок. Тогда пишу смс:

«Глеб, позвони. Срочно!»

Тишина в ответ не удивляет: в последнее время муж часто не сразу отвечает на мои звонки и письма.

«Может, это связано с появлением этой Риты?» – тут же выползает внутренний голос.

Но телефон в руке оживает. Невольно чувствую вину за дурные мысли.

– Дин, я занят, – резко говорит муж. – Что случилось?

– Глеб, мне что-то плохо. Надо в больницу. Можешь вернуться домой?

Несколько секунд напряженно слушаю тишину, шорохи, кажется, чей-то шепот.

– Насколько плохо? Сама не справишься?

– Не знаю, – боль опять стихает, выпрямляюсь. – Наверное, смогу.

– Понимаешь… – торопится муж. – Толку от меня будет мало, пару часов уйдет на дорогу. Извини, меня вызывают…

Звонок видеофона бьет по ушам, вздрагиваю и, едва переставляя ноги, тащусь к двери.

– Что с вами, Дина?

Мужской голос доносится будто сквозь плотную вату. Я хочу ответить, но прихожая вдруг плывет, кружится, я хватаюсь руками за стену, не удерживаюсь и падаю…

Глава 4

Просыпаюсь в незнакомом месте. Но по запаху лекарств понимаю: я в больнице.

Тело сковано вялостью. Пытаюсь поднять руку, но она падает бессильно на одеяло. Приподнимаю его: на мне надета ночная рубашка в цветочек. Цепляю ее пальцами, вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что сковывает мой живот. Взгляд сразу натыкается на белую наклейку, похожую на послеоперационную.

Память тут же выводит на экран смутные картинки, наполненные звуками и ощущениями: встревоженные крики, хлопанье дверьми, влажный ветер на лице. А еще запах автомобильной кожи, смешанный с ароматом мужского парфюма, и отрывистые слова:

– Дина, как вы? Дина не спите! Дина, вы меня слышите?

И я что-то мычу, мычу в ответ, а потом уплываю в темноту.

И снова:

– Дина, не молчите! Дина, сейчас приедем!

Я понимаю, что меня куда-то везут, но как-то отстранённо, будто все происходит не со мной. А потом лицо доктора надо мной, бархатный голос, укол в сгиб локтя, черная маска, которая ложится на нос и рот, сладковатый запах наркоза.

Устало откидываюсь на подушку. Такое простое движение отнимает все силы. Прислушиваюсь к себе. В целом, все нормально. Боли нет, даже чувствую какую-то легкость.

Перевожу дух и поворачиваю голову. Рядом на стуле сидит Серафима в белом халате и клюет носом. Невольно улыбаюсь. Трогаю ее за руку.

– А? Что?

Сима встряхивается, крутит головой. Бледно-голубые глаза еще покрыты туманной дымкой сна, щеки пылают румянцем, а пухлые губы влажно блестят.

– Просыпайся, подружка, рассказывай. Где я?

Голос звучит хрипло, откашливаюсь.

– Что? А-а-а, – подруга с удовольствием потягивается и зевает. – Ты в клинике.

– Это я поняла. Как здесь оказалась?

– Какой-то мужик привез.

– Мужик? – от удивления брови ползут на лоб. – Какой мужик?

– А я знаю? – вскрикивает Симка. – Я его не видела. Какой-то Владислав. Это в приемном покое так сказали.

Точно! Алла Борисовна говорила, что он заедет. Вспоминаю и чувствую, что краснею. Оказаться в таком непрезентабельном виде перед лощеным Владом неловко.

– Он сам привез? Не скорая?

– Ну да. Схватил, положил тебя в машину и повез. В приемный покой на руках внес, – Симка наклонилась ко мне и зашипела: – Признавайся Вереснева, что за красавчики у тебя по дому шастают?

– Это не мой. Бойфренд свекрови.

– Спятила бабка? – всплескивает ладонями подруга, а я кошусь на дверь, вдруг медсестра войдет. – Кукушкой на старости лет поехала?

– Не такая уж она и старая, шестьдесят пять лет всего. Ну, ты рассказывай!

– А что говорить. Я разнервничалась, рванула к тебе. Приехала, а там перепуганная Лялька сидит и трясется. Говорит, что вышла из комнаты, почудился какой-то шум, а входная дверь настежь открыта, тебя дома нет, а на полу в холле вещи разбросаны.

– Почудился?

– Ну, да. Лялька сначала даже не поняла. Наверняка с наушниками сидела.

– А дальше, что?

– Ничего. Мы стали все больницы обзванивать, нашли, где ты, поехали.

– С Лялькой? Ей же рано вставать в школу.

– О небеса! – Сима вздымает руки к потолку. – Вразумите наконец эту бабу! Она чуть концы не отдала, а жалеет здоровую девчонку, на которой пахать и пахать.

– Но…

– Ничего с твоей Лялькой не случилось. Покрутилась со мной, поревела, и я ее на такси домой отправила.

– Так, и что со мной?

– Операцию тебе сделали.

– Это я уже поняла. И что у меня было?

– Разрыв яичника.

– Того самого?

– Да. Я же просила тебя приехать на прием! Просила!

Я теряюсь. Нет, живот, конечно, болел, но чтобы яичник лопнул – это перебор. И как назло, когда дома никого не было. Чувство вины перед подругой сжимает сердце.

– Я думала, все пройдет, закрутилась.

– Так и сгинешь от хорошей жизни, – ворчит Симка.

– У меня нормальная жизнь, – обиженно поджимаю губы. – Как у всех.

Пытаюсь приподняться на руках, но падаю от слабости.

– Лежи уже! То, что ты называешь нормальным, на самом деле – безобразие. Ты растворилась в семье, а когда тебе понадобилась помощь, никто пальцем не шевельнул.

– Не ворчи. В моем доме любовь и взаимопонимание. Просто так сложились обстоятельства.

– О боги! – Сима закатывает глаза. – Ваши высокие отношения мне не понять!

– Еще бы! Ты же старая дева.

– Будешь на меня ругаться, уйду!

– И уходи.

Отворачиваюсь, слезы закипают в глазах, хотя и понимаю: подруга права. За восемнадцать лет брака я потеряла себя, вот и вырастила законченных эгоистов.

Дверь с шумом распахивается, и в палату входит медсестра. Она делает мне парочку уколов, измеряет температуру. Все это время мы молчим. Симка дуется, я тоже. Такой разговор у нас возникает не впервые.

Подруга помогает мне встать, умыться, переодеться. Не успеваем мы закончить, как в палату вваливаются муж, свекровь и дочь.

– О, драгоценные родственнички пожаловали? – ворчит Симка.

Но ее бубнение слышу только я.

– Мамочка, как ты? – Лялька оттискивает подругу от кровати и хватает меня за руку. В глазах неподдельный страх и вина. – Прости меня. Я даже не поняла, что тебе плохо.

Ласково касаюсь ее щеки: люблю свою девочку больше жизни.

– Все уже позади, – шепчу непослушными губами.

– Дина, нельзя же так! – басит Глеб. – Трудно было сказать?

– Я говорила. И писала.

– Прости, не понял, насколько все серьезно. В конференц-зале пришлось вообще отключить телефон.

Он стоит с видом побитой собаки, опустив голову, и отводит взгляд.

– Футы-нуты! – громко фыркает Симка. – Какой занятой дядечка! И что за важные вопросы решает издатель аккурат в середине рабочей недели?

– Си-ма! – хором вскрикивают родные.

– Дина, тоже мне, нашла время, когда заболеть! – кривит губы свекровь.

Она подходит к зеркалу, висящему на стене, и подкрашивает губы. Даже сейчас заботится о внешности. Интересно, кто ей сегодня готовил низкокалорийный завтрак?

– Болезнь, вообще-то, не выбирает, – защищает меня Симка. – Это вы довели мать до такого состояния.

– Прекрати лезть в нашу семью! – косится на нее Глеб и гладит мою руку. – Как ты, дорогая?

Он сама предупредительность и внимание. Поправляет одеяло, взбивает подушку, подносит ко рту стакан с водой. А в глазах столько нежности, что мое сердце наливается теплом.

Нет, зря Симка ругается. У меня хорошая, заботливая семья.

Дверь внезапно распахивается, мы вздрагиваем от стука и дружно вскрикиваем:

– О боже!

В проходе сначала появляется пузатая ваза, с огромным букетом орхидей в ней, потом корзина с фруктами. А между ними затерялся щуплый мальчишка-доставщик.

Я растерянно смотрю на нежданного гостя. А он, пыхтя, доходит до стола, ставит свою ношу, вытирает пот.

– Вереснева кто? – спрашивает высоким голосом.

– Я…

– Распишитесь.

Муж выхватывает у паренька папку, а свекровь сразу лезет в цветы и вытаскивает карточку.

– Ну-ну, посмотрим, что за кавалер прислал этот букетик…

Ее голос так и сочится ядом, но я и сама в недоумении. Мы с Симой переглядываемся.

– Что? Кто там? – подпрыгивает Лялька и пытается выхватить открытку. – Бабуля, покажи!

Но у Аллы Борисовны хватка железная. Она ловко уворачивается, раскрывает конвертик и читает:

«Очаровательная Диана! Выздоравливайте! И пусть ваш каждый день начинается с улыбки. Владислав».

Я лежу в кровати с горящими ушами и не знаю, как реагировать. За годы брака забыла, что такое получать цветы от чужого мужчины.

– Это как понимать, дорогая? – сурово хмурит брови Глеб.

С его лица пропадает виноватое выражение, наоборот, он приосанивается, расправляет плечи. Этакий мачо на минималках, защитник чести семьи.

Симка фыркает.

– А тебе, великий издатель, слабо было жене цветочки принести? – язвит она. – Да и фруктиками не побаловал.

– Сима! – чуть не плачу я. – Пожалуйста, не сейчас!