– Ну, ну, продолжайте, ваша светлость, – вызывающе прорычал Николай Николаевич.

«А и впрямь! – внезапно подумал Голицын. – Маски давно сорваны, так какого чёрта я миндальничаю?! Коль ему можно все сплетни про меня повторять, в том числе самые гадкие, притом за моей спиной, так отчего бы мне правду о нём не выдать? Тем более в открытую, в глаза».

И он продолжил, повернувшись к бывшему великому князю.

– Я хотел сказать, ваше высочество, что все имеют право на глупость. Но вы здорово злоупотребляете этим.

Николай Николаевич вытаращил глаза, не в силах сказать ни слова. А Голицын, воспользовавшись этим, хладнокровно, будто ничего не случилось, обратился к остальным.

– Что касается приобретения дополнительных сторонников, то их число будет в тысячу раз меньше тех, кто от нас отшатнётся. Это во-первых. И сильно возмущаться никто из бывших владельцев не станет. Это во-вторых.

– С чего вы взяли? – осведомился Кирилл Владимирович.

– Да с того, что коль отнято у всех разом, то против такой «справедливости», пускай и закавыченной, навряд ли кто станет возражать. Вдобавок, напоминаю ещё раз: нам в качестве оправдания есть на кого сослаться в случае чего. Дескать, мы ни при чём, всё РСДРП(б) окаянное намутило тут. А теперь нечего делать, надо смириться, ибо начнём отбирать – получится лишь хуже. В том числе и для них самих.

– Кстати, казна-то пустая, – встрял Виленкин. – А эта операция по переходу земли в собственность государства в перспективе сулит некоторый регулярный доходец в виде арендной платы. Взимать с граждан следует немного, скажем, не более одного процента от её выкупной стоимости, коя давным-давно известна, но и то хлеб. «Каравай» получится небольшой, зато гарантированный.

Кирилл Владимирович, сделав паузу, внезапно сменил тему, выразил озабоченность об успевших выкупить свою землю. Дескать, несправедливо получается. Вернуть надо деньги. И ехидно уставился на Виталия.

Голицын спорить не стал. Мол, и впрямь не дело. Однако дабы не было убытка казне… И выдвинул иное предложение: освободить таковых на двадцать лет от той же арендной платы.

Правда, на сей раз финал остался за бывшим великим князем, громогласно заявившим под конец, что с учётом нынешней инфляции освобождать людей надобно не на двадцать, а на две тысячи лет. Дабы действительно компенсировать.

Губы Кирилла Владимировича кривились в презрительной усмешке, голос звучал торжествующе. Ну да, взял всё-таки верх над окаянным временщиком, сунул его мордой в грязь. Вместе с Особым комитетом по финансам, который не мычит и не телится.

Голицыну же пришлось проглотить явный намёк, да ещё поблагодарить. Дескать, спасибо, что напомнили. Всегда рад справедливой критике. Обязательно учтём. Если же у вас появятся в голове некие соображения по поводу погашения инфляции, заходите, всегда рады.

Но попытка огрызнуться не удалась. Криво усмехнувшись, Кирилл Владимирович, в свою очередь, сделал Виталию аналогичное предложение. Мол, и вы, светлейший князь, тоже заходите. В смысле, в свой Особый совет. Хотя бы иногда. А то заждался народец своего председателя.

Словом, если оценивать словесное сражение по реальным результатам, получалась чистая победа, зато по подковыркам – поражение. Притом разгромное.

Но этот случай стал скорее исключением из общего правила.

Меж тем Марии Фёдоровне притворство с мнимой враждой вскоре надоело окончательно, и она с ним решила покончить, открыто встав на сторону Голицына. Произошло это на дне рождения великой княжны Марии Николаевны…

Глава 6
Именины, или окончательный разгром

Статной красавице исполнялось девятнадцать лет, и по такому случаю на праздничный обед собрались все Романовы. Из не принадлежащих к их фамилии присутствовали тобольские узники – Долгорукий с Татищевым, Боткин с Виленкиным и Герарди с Голицыным. Приглашён был и генералитет из числа главных освободителей Москвы – Марков, Дроздовский, Слащёв, Келлер и Шокоров. Дутова и Каппеля тоже непременно позвали бы, но они отсутствовали. Один не вернулся из Оренбурга, второй до сих пор пребывал на Урале.

Разумеется, все пришли с подарками. При их вручении не обошлось без недвусмысленных намёков со стороны «черногорочек». Мол, если бы не бедственное финансовое положение, они бы не поскупились, а ныне – увы… И отделались одна черепаховым гребнем, а вторая – симпатичным зеркальцем в перламутровой оправе. Что и говорить – щедро. Цена обоим дарам даже при нынешней дороговизне не превышала червонца. От силы двух.

Впрочем, косвенно уязвить скупердяйство старших сестёр через младшую (пусть призадумаются) не вышло. «Новорожденная» столь искренне и простодушно радовалась всякому пустячку, что стало ясно – никому она не пожалуется.

Голицын со своим подарком скромно подошёл последним. В поисках его он загодя обошёл несколько ювелирных лавочек. Кое-что присмотрел, но все торговцы требовали оплату сразу, а у Виталия в карманах было не густо.

…Если бы Фишбаум не походил на своего оренбургского братца как две капли воды, Виталий его и не признал бы, а так всплыли в памяти воспоминания. С них всё и началось. Продолжилось же в заднем помещении, где почтенный Шмуль Лейбович, очевидно, принимал наиболее уважаемых гостей.

Тогда-то Голицын и сделал ему заказ. Правда, о задержке с оплатой предупредил сразу. Мол, не при деньгах нынче. Да и придя забирать вещицу, на всякий случай напомнил, что раньше, чем через год отдать не в силах. И, если можно, без процентов, поскольку цена и без того высока.

Фишбаум в ответ лишь развёл руками.

– Об чём вы говорите? За какие проценты может идти речь?! Таки если б не ваш совет касаемо срочного переезда из Петрограда, переданный вами через моего брата, как знать – возможно, меня бы уже не было в живых, а вы – «проценты»! Что там сейчас творится – это ж боже ж мой! Поэтому за подождать я буду столько, сколько надо, и гораздо дольше – хоть целых два года, лишь бы… погромов не приключилось.

– Не волнуйтесь, – кивнул Голицын и, припомнив помогавшего ему в Оренбурге братца Наума, намекнул: – Особенно, если и вы, в свою очередь, станете мне помогать.

– Но чем может помочь маленький торговец блестящими побрякушками солидному господину, сидящему так высоко, что снизу и не разглядеть?

– Именно потому и сможете. Сверху тоже не особенно видно, что творится внизу. А знать охота. Во избежание.

– Не понимаю. Вы же по сути капитан корабля. И об чём ему может сообщить мышка, робко сидящая в трюме?

– Например, об образовавшейся в днище дыре. Как правило мышки узнают о ней гораздо раньше всех остальных. Мне ведь безо всякой конкретики, в самых общих чертах, лишь бы представление иметь. Дескать, течь появилась. И, разумеется, обязуюсь никогда и ни при каких обстоятельствах не раскрывать свой источник информации.

– Ну если в общих чертах и не раскрывая источника… – Фишбаум согласно кивнул и хитро улыбнулся. – Но тогда светлейшему князю придется ко мне часто захаживать и непременно что-то покупать.

– За покупать тяжко, – возразил Голицын, торопливо припоминая уроки Виленкина касаемо особенностей «одесского языка». – Увы, с моим жалованием не разгуляешься. А вдобавок я не краду, конфискованное к рукам не прибираю и мзду тоже ни от кого не принимаю. Так стану заходить, запросто, по-приятельски.

– Но тогда за меня неизбежно возникнут подозрения, – загрустил ювелир.

– А мы будем считать, что я сделал вам ещё один и весьма дорогостоящий заказ, но нужных камней до сих пор не поступило. Лады?

Лицо Фишбаума печально вытянулось. Да и во взгляде его появилось разочарование. Ну да, такое поведение для него нонсенс, из ряда вон. И какой ему резон иметь дело с таким идеалистом? Никакого. Значит, следует его как-то обнадежить, ибо такая проныра нужна. И Виталий, склонившись к самому уху Шмуля, заговорщически шепнул:

– Дабы вам, сударь, стало кое-что понятно, перечитайте на досуге поэму Гоголя «Мёртвые души». Особенно место, рассказывающее о начале службы некоего господина Чичикова на таможне. И как он её продолжил впоследствии.

У самого выхода Голицын спохватился и, повернувшись к стоящему позади ювелиру, добавил:

– Но, возможно, у вас ко мне появится нечто безотлагательное. Тогда советую припомнить добрую русскую поговорку: дорога ложка к обеду, а потому немедленно ко мне.

– Хотел бы я знать, кто меня пропустит? – хмыкнул тот.

– Это верно, – согласился Голицын. – А вы напишите записку и передайте через охрану. Текст укажете такой, – он улыбнулся, вспомнив «Новые приключения неуловимых», Бубу Касторского, и процитировал: – Буэнос-Айрес шлимазл бесса ме мучо. Подпись не обязательна.

– Странная фраза, – вырвалось у Фишбаума.

– Самое то. Зато вам спокойно – ни имени, ни фамилии. И вообще заглядывайте, хотя бы изредка. Кошерного изобилия не обещаю, но чай с бараночками, кофе, мёд и прочее найдётся. И… спасибо за колье, – и он с лёгкой грустью покосился на газетный свёрток, в котором скрывался изящный футляр синего бархата.

С грустью, поскольку великолепное колье с сапфирами, где на каждом камешке была вырезана микроскопическая прописная буковка «М», хоть и стоило тех денег, кои заломил за него Фишбаум, но их как-то предстояло отдавать. Пусть через два года, как ненавязчиво намекнул ювелир. А с каких шишей?

Правда, проблема могла быть благополучно разрешена буквально через два дня, когда Шмуль, передав записочку со странным паролем, выдал Голицыну ответную просьбу. Дескать, у него появилась возможность открыть нечто вроде развлекательного клуба. Хозяин по сходной цене продаёт помещение, притом и ранее служившее точно в таких же целях. Словом, всё готово – въезжай, открывайся и…

Но ему бы хотелось иметь определенные гарантии от властей, что его новую лавочку не прикроют. И заторопился с пояснениями.

Мол, если бы сия затея в чем-то нарушала законы Российской империи, он бы и в мыслях не держал обратиться к светлейшему князю. Тем более, «Мертвые души» он перечитать успел и прекрасно понимает, что нужная пора для умного таможенника ещё не настала.

Суть в ином. Не взирая на то, что он собирается дозволить в клубе только коммерческие игры, то бишь разрешённые российским законодательством, возможны всякие препятствия со стороны должностных лиц. Потому и желательно подстраховаться. Тут-то ему и может понадобиться заступничество светлейшего князя.

Взамен же Фишбаум посулил Голицыну уйму всяческих выгод, в том числе и касаемо поступления любопытной информации. Звучало логично. Простой человек и впрямь играть в клуб не придет – нет у него таких денег. Следовательно, соберется сплошь темная публика и, стало быть, полиция сможет узнавать множество всяческих небезынтересных для себя вещей. Да и руку на пульсе столицы держать будет гораздо легче. Том тайном пульсе, за который намекал князь.

Это меняло дело. Правда, Виталий на всякий случай все равно проконсультировался с Герарди. Оказалось, и впрямь всё законно.

Тогда-то еврей, уже прощаясь, чуть помявшись у двери, робко заикнулся про колье. Дескать, светлейший князь может вообще не забивать свою голову такими пустяками, как оплата. Через десять лет либо через двадцать – неважно. А если его светлость вовсе забудет за свой долг, то… ещё лучше. Какие в самом деле между добрыми знакомыми могут быть счёты? Вот он, Фишбаум, к примеру, уже успел забыть. Старческий склероз, будь он неладен.

Намек был ясен, однако Голицын хоть и поблагодарил, но мысленно поклялся деньги ювелиру все равно отдать. Понимал – глупость. Развлекательный клуб, а по сути казино, притом чуть ли не единственное в Москве, если не считать Английского клуба, принесет её владельцу такие деньжищи – за месяц десяток колье можно купить. Если не за неделю.

И тем не менее. Лучше пусть Фишбаум будет ему должен, чем наоборот.