Еще больше ее раздражало то, что парень все сидел в машине с видом человека, размышлявшего повеситься ему или застрелиться. Она задумалась, а потом решила, что раз уж этому бедолаге осталось жить так мало, она ничем не рискует, попытавшись ему помочь. А вдруг ей удастся отвратить его от наркотиков и направить на путь истинный. Он станет врачом, специалистом по дезинтоксикации, благодаря судьбоносной встрече с «дамой с чемоданом».

Она не спеша подошла к машине. Совсем медленно. Чтобы его не напугать. Это напомнило ей сафари, когда она охотилась вместе с махараджей в шестидесятые годы. Надо было идти на полусогнутых ногах, чтобы показать животному, что ты признаешь его превосходство и не намерен напасть.

– Я могу вам чем-то помочь, молодой человек?

Наркоман, казалось, удивился. Она вывела его из оцепенения. Он сказал ей что-то, что она не поняла, так как окно было закрыто. Она жестом показала ему, что окно надо открыть, покрутив рукой, как это делают люди, ездившие в машине до того, как появилась автоматическое управление стеклами. Возможно, парень ее не поймет. Но нет, он нажал на какую-то кнопку, и стекло стало опускаться.

– Я жду одного человека.

– Я тоже.

– Ах вот как?

– Ну да. И нечего так удивляться. Это оскорбительно. Если мне шестьдесят лет, это не значит, что мне не с кем пообщаться.

Алекс поднял брови. Она продолжила:

– Ну ладно, семьдесят.

Он скорчил полную сомнения мину, а затем оглядел ее с ног до головы.

– Ну, возможно, восемьдесят.

Он промолчал.

– Окей, восемьдесят с небольшим. Но в глубине души я чувствую себя молодой, как в пятьдесят.

– Мне казалось, что люди… э-э-э… среднего возраста должны сообщать о нем с гордостью.

– Ну, разумеется. И я вот-вот приглашу «Книгу рекордов Гиннеса» удостовериться, до какой степени я стара.

Повисла неловкая пауза, которую старая дама решила прервать. Ей никогда не нравились такие паузы.

– Не выношу, когда люди опаздывают.

– Точность – вежливость королей.

– Ну и кто же из нас старый?

– Почему вы так говорите?

– Потому что я не слышала этого выражения с того момента, как Рузвельт его произнес во время Ялтинской конференции.

– Вы слишком молоды, чтобы присутствовать на Ялтинской конференции.

Щеки дамы покраснели.

– О, как это мило!

– Ведь если вам девяносто лет, это значит, что вы родились примерно… в 1926 году. Значит, в 1945, когда проходила Ялтинская конференция, вам не было и двадцати.

Максин была поражена рассудительностью молодого человека. Судя по всему, наркотики разрушили еще не все нейронные связи. Хорошая новость, так у нее больше шансов сделать из него отличного врача.

– Я сказала восемьдесят с небольшим. После определенного момента считать перестаешь. А дни рождения больше похожи на обратный отсчет, чем на праздник. Впрочем, в доме престарелых пироги становятся редкостью. Их скорее принимаешь за розыгрыш старухи с косой, намекающий, что скоро она придет и за тобой. Вот уж кто любит полакомиться. Но вы правы. Кое-кому из стариков все еще нравится справлять день рождения. Им кажется, что они супергерои. Я правда никогда не видела, чтобы супермен терял вставную челюсть и носил подгузники лучше, чем Марти Шубертс.

– А кто такой Марти Шубертс?

– Мой сосед по комнате. И могу вам сказать, что это не слишком приятно видеть… как, впрочем, и нюхать. Вот поэтому-то я и не люблю дом престарелых, там одни старики. Это угнетает. Я всегда плохо ладила со стариками.

– И вообще, вы же молоды, как в шестьдесят.

– В пятьдесят! Ну, вы меня поняли.

Они улыбнулись друг другу. Алекс посмотрел на часы.

– Что ж… Мне придется вас покинуть. Тот, с кем я должен был встретиться, меня надул.

Максин посмотрела направо, потом налево. Никого.

– Кажется, меня тоже надули.

– Вам нужно куда-то поехать? Если хотите, могу вас подвезти.

– Это очень любезно, милый юноша, но я отправляюсь в длинную дорогу. Я еду в Брюссель.

Алекс вытаращил глаза.

– Макс? – неуверенно спросил он.

Максин склонила голову и вытащила из сумочки очки с толстенными стеклами.

– Да. Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Я Алекс.

– Алекс?

– Алекс с сайта partage-voiture.com.

– Что же вы мне раньше не сказали, что это вы?

– Откуда же я знал, я думал, что Макс – это мужчина…

– Я Макс… Максин.

– Вы должны были бы об этом сообщить, мы чуть не разминулись. И вообще-то вы тоже могли бы меня узнать.

– Как же, по-вашему, я могла вас узнать, молодой человек? Мы ведь с вами не знакомы. Я старая, но не ясновидящая.

– Да по машине! Она обозначена на сайте. Я же написал – «Рено Твинго».

– Ох, все эти новые машины так похожи!

– Она совсем не новая, 2002 года.

– Для меня ново все, что после 1950 года.

4

Максин рассматривала, а точнее – инспектировала салон машины. С тех пор, как она в нее села, никто из них не сказал ни слова. Может, оно и к лучшему. Молодой наркоман мог повести себя агрессивно.

Впрочем, что-то в нем даже внушало Максин некоторую нежность, как будто перед ней был выпавший из гнезда птенец, который попытался взлететь слишком рано. Может, он расстался со своей подругой или – поди знай в наши дни! – cо своим другом. Может, родители выгнали его из дома. А может, он хотел надуть наркоторговца, и его заказали. Или его ищет полиция. Может, он шпион, раскрывший крота, и теперь ему грозит смертельная опасность… Как все это будоражило воображение!

А может, он просто парень, который едет в Брюссель.

Оба молчали, при этом каждый знал, что дорога неблизкая. Максин снова принялась тщательно осматривать машину. Чистая, но неухоженная. Как и ее владелец. Во всем чувствовалась какая-то небрежность. Апатия. Усталость.

Она надеялась, что, по крайней мере, он сможет нормально управлять машиной. Максин осторожно глянула на парня. Вид у него был сосредоточенный. Он как будто в своем мире. Как будто даже не видит, что она сидит рядом. Может, притворяется?

По виску Алекса медленно скатилась капля пота. Наверное, у него ломка, и ему срочно нужна доза, вмазка, шпиганка. Ох, не надо ей больше смотреть передачи Бернара де Вильярдьера^[5].

Она попыталась как-то разрядить обстановку.

– Знаете, я совершенно не имею ничего против наркоманов.

Алекс удивленно поднял брови, но продолжал, не отрываясь, смотреть на дорогу.

Это что, старушка предлагает ему наркотик, что ли? Только этого не хватало. Нафталиновая кокаинистка. У него и так полно проблем, не доставало еще неприятностей с полицией. Он решил не отвечать, но это не остановило бабку, которая добавила:

– А иной раз была не против косячка.

Ну, точно. Старушенция втюхивала ему наркотик.

– Тем лучше для вас. Но я этим не балуюсь.

И он решительно покачал головой из стороны в сторону в подтверждение своих слов.

Конечно, Максин допустила промашку. Этот парень был в гораздо более тяжелом состоянии, чем она предполагала. Он уже перешел на тяжелые колеса. Она покопалась в памяти, чтобы вспомнить названия самых сильных наркотиков, из тех, что принимала в Вудстоке^[6]. Но все, что относилось к тогдашнему периоду ее жизни, было странным образом покрыто туманом.

Вдруг у нее в памяти всплыла передача – спасибо Бернару! – о притонах Марселя и о процветавшей в них наркоторговле.

– Может быть, вы предпочитаете кокаин?

Алекс на секунду оторвался от дороги и в ужасе посмотрел на Максин.

– Ни в коем случае!

Сколько пижонства в этом нарике!

– Ну не опиум же? Это, знаете ли, дорого и немодно.

– А вы в этом неплохо разбираетесь, как я посмотрю.

– Ну, не так уж, – сказала она, скромно махнув ручкой. – Только пытаюсь быть в курсе.

– Отвечаю вам: нет, я не курю опиум.

– Тогда остается лишь экстази. Или, может, оксикодон?

Алекс остановился на светофоре. Впереди он увидел полицейского, покупавшего кофе в «Старбаксе». Не стоит ли позвать его на помощь, чтобы отвязаться от старушки-наркоманки? А что если она прячет пистолет под своим лавандовым жилетом или финский нож под плиссированной юбкой? Нет, полицейский ему ни за что не поверит: наркодилерша в жемчужном ожерелье и ходунках? Go fast^[7] в Твинго? Он будет выглядеть полным идиотом.

– Послушайте, мадам…

– Можете звать меня Максин.

– Хорошо, послушайте меня, Максин…

– А я могу звать вас Алекс?

– Если вам так нравится…

– Может, я могла бы быть с вами на ты… быть вам сестрой.

– Э-э-э…

– Или мамой?

– …

– Ну, хорошо, бабушкой.

– Как вам угодно. Но только послушайте, Максин. Главное, что я хочу сказать. Чтобы все было ясно: я не наркоман.

Она с нежностью взглянула на него. Ну, разумеется, он не признавал себя наркоманом.

– Алекс, прежде всего надо признать, что у тебя проблема.

– О, проблем у меня вагон.

– Хорошо. О них нужно говорить. Чтобы попросить о помощи, нужно большое мужество.

– Что я и сделал.

– Отлично. Поздравляю. Ты едешь в Брюссель лечиться? Там хорошие центры дезинтоксикации?

– Но я не наркоман!!!

Максин с укоризной посмотрела на него, погрозив пальцем:

– О чем мы только что говорили, молодой человек? Не нужно отрицать, что у тебя есть проблемы. И кстати, ты не находишь, что вести машину в твоем состоянии опасно? Ах да, вы, наркоманы, не соображаете, что делаете, когда у вас ломка. Встань на обочину, я сяду за руль. Я, правда, не водила уже лет тридцать, но думаю, что это как велосипед – не разучишься. Идет? Педаль тормоза ведь посередине?

Она постаралась схватить руль.

– Прекратите немедленно, мы сейчас попадем в аварию!

– Вести машину, наглотавшись наркоты, не менее опасно, но если ты так настаиваешь…

На какое-то мгновение воцарилась тишина. Алекс глубоко вздохнул и громко выдохнул, чтобы успокоиться. Если он хотел, чтобы бабулька прекратила его доставать по поводу наркомании, нужно было сказать ей правду.

5

– Я не наркоман. У меня депрессия.

– Депрессия? Ну, тогда все ясно. Изможденный вид, землистый цвет лица, круги под глазами, кожа да кости…

Пока она его описывала, Алекс смотрел на себя в зеркало заднего вида. Он, конечно, выглядел не очень здорово, но землистый цвет лица…

– Волосы…

– И что? Что не так с моими волосами?

– Ну, как сказать… Заметно, что они не в лучшем виде. И потом эта прядь спереди… А ты знаешь, что даже Джастин Бибер больше не носит такую прическу?

Алекс снова посмотрел в зеркало. Что ему надо сделать с волосами? Не такая уж это и проблема… Но сейчас малейшее замечание выводило его из себя.

– У меня прекрасная прическа. И не старой даме с фиолетовой шевелюрой учить меня, что модно, а что нет!

– Не стоит так нервничать, мой мальчик! Я вовсе не хотела тебя обидеть.

Алекс напрасно пытался сконцентрироваться на дороге, он не мог перестать злиться и забыть свои слова. Он повел себя с бедной старушкой совершенно отвратительно.

– Мне очень жаль. Я не должен был так говорить с вами. Это… Это только потому, что сейчас меня все раздражает. С меня как будто кожу содрали, и любое замечание или критика – как соль на рану.

– Понимаю.

– А у вас бывали депрессии?

Алекс спохватился, что его вопрос звучал не слишком деликатно, если не сказать неуместно. Особенно учитывая, что он был задан с надеждой в голосе. Нормальные люди не ждут, что все вокруг страдают депрессией.

– Нет, но я смотрела репортажи про депрессию.

– Видеть что-то и испытывать самому – не одно и тоже. Я вот смотрел репортаж про Килиманджаро, но это же не значит, что я на него поднялся.