Поэтика автобиографии Ляпина – не просто ответ на идеологический диктат, который можно было бы определить и в терминах его анкет и формуляров. Она важна именно своими тропами и фигурами, без которых он не смог бы превратить реальные события своей жизни в осмысленный нарратив. Напоминая чем-то христианскую исповедь, его текст описывал движение авторского «я» к нравственному совершенствованию: докладчик окружкома не довольствовался простым воспроизведением своей жизни такой, какая она была, а старался взять себя в руки, открыть себя заново. Ляпин переосмыслял ценности и осознал себя как коммуниста. Задачей исповеди было не столько воссоздание своего прошлого, сколько истолкование своего настоящего. Но коль скоро автобиография направлялась сознанием автора, трудно было оспорить, что он управлял и своей жизнью.

Безусловно, автобиографии Кутузова и Ляпина дают контекст к их высказываниям в институте. В чем заключается этот контекст, однако, не так уж очевидно. Мы приводим материал личного плана не в разоблачающем ключе, где биографические данные объясняют сказанное. Материал не придает высказыванию глубину, не позволяет увидеть мотивы говорящего. Здесь и далее автобиографии находятся на том же онтологическом уровне, что и другие источники. Их содержание было известно участникам дискуссии, их зачитывали и критиковали, они были частью публичной сферы партии. Автобиографии стоит читать и перечитывать – но как часть публичного имиджа говорящего. Вышеприведенный материал не объясняет разницу в политической позиции наших героев. Оппозиционерами становились старые и молодые, местные и приезжие, рафинированные интеллигенты и импульсивные рабочие. Главным было приобщение к большевистскому политическому дискурсу, общей политизированности, а этими качествами студенты СТИ обладали в избытке.

Как бы то ни было, биографическое отступление важно: участники дискуссии знали и обсуждали жизненный путь друг друга. Политика и этика, нынешний поступок и прежде проявленный характер были тесно взаимосвязаны в их мировоззрении. Обращаясь к субъективной стороне вещей, к искренности и честности говорящего, дискутирующие ставили проблему не столько фактов, сколько их толкования. Кто-то считал Ляпина закоренелым бюрократом, кто-то – опытным партийным руководителем. В свою очередь, Кутузов мог восприниматься не только как принципиальный, честнейший коммунист, но и как бунтарь-анархист, использовавший мимолетное недовольство в пролетарской среде для самоутверждения.

Рассмотренные выше автобиографии являются лишь одним типом эго-документов, насыщающих страницы этого исследования. Смежные жанры – характеристики, заявления, переписка и, не в последнюю очередь, протоколы опросов и допросов – также являются источниками, где исследователь сталкивается с одновременно пишущим и присутствующим в тексте субъектом описания. Эго-документы включают как тексты, написанные по требованию официальных органов, так и приватные «излияния души», но они всегда предполагали общественное рассмотрение. Практики разбора коммунистических жизнеописаний, система кодов, которые формировали ритуалы герменевтики «я», во всей их совокупности стоят в центре нашего внимания.

4. Аппаратные игры

С точки зрения буквы партийного устава ЦК запаздывал с созывом съезда. Дело было не в одной только формальности: откладывалось обсуждение принципиальных вопросов, притом что сложность сложившейся политической ситуации никто не оспаривал. Наконец пленум Сибкрайкома, проходивший с 11 по 14 октября 1927 года, объявил о предстоящей дискуссии. «Дискуссия должна явиться воспитательным фактором, из нее парторган должен выйти более сознательный», – торжественно заявил С. И. Сырцов, который не сомневался, что широкие партийные массы поддержат Сталина и Бухарина³⁷⁷.

Официальное открытие дискуссии было приурочено к 1 ноября, то есть всего за месяц до съезда³⁷⁸. Времени для обстоятельного обсуждения партийной повестки могло не хватить. Зиновьев и Троцкий жаловались в ЦК, ссылаясь на устав: «Как поступала партия при Ленине? Во-первых, съезды созывались точно в срок. Даже опоздание на месяц считалось при Ленине недопустимым. Никогда при Ленине не бывало, чтобы ЦК сам себе продлил полномочия на лишний год, т. е. удвоил бы полномочия, полученные от съезда. <…> Во-вторых, при Ленине перед съездом все члены партии действительно получали реальную возможность печатать в партийной прессе свои предложения, тезисы, платформы, брошюры, сборники и выступать на любых партийных собраниях. В-третьих, все это делалось с таким расчетом, чтобы в дискуссии действительно могли принять участие все члены партии и чтобы выборы на съезд определялись действительной волей партии. <…> В-четвертых, при Ленине в предсъездовский период не только не бывало высылок товарищей, не согласных с линией ЦК, из рабочих центров в отдаленные углы (при Ленине ссылки вообще не практиковались), но наоборот. Именно тем товарищам и группам товарищей, которые имели разногласия с большинством Центрального Комитета, безусловно гарантировалась возможность остаться в крупных центрах с тем, чтобы они могли перед съездом и на самом съезде выступить со своей критикой линии Центрального Комитета. Ничего подобного нет теперь. <…> Наоборот <…> районные конференции должны начаться, а местами уже закончиться в двадцатых числах октября, тогда как начало официальной дискуссии Центральным Комитетом обещано на первые числа ноября. Это значит, что официальная дискуссия сможет начаться тогда, когда районные конференции будут уже закончены или, во всяком случае, будут закончены выборы на них»³⁷⁹. «Если ЦК партии не отменит немедленно решение о сроке выборов на районные конференции, это превратит выборы на съезд в простую формальность, а при нынешней обстановке, в сущности говоря, в комедию»³⁸⁰.

Вообще феномен распределения времени партийной жизни был важен для всей истории большевизма (планирование, пятилетки и т. д.). Дискуссия тоже не могла быть «открыта» раньше времени. Оргбюро имитировало силы истории, логичные и действующие по расписанию, подвластному логике и анализу.

Окружком не мог отмахнуться от неожиданного противостояния в Томском технологическом институте. Партийный аппарат мобилизовался. Вмешалась контрольная комиссия, которая начала играть все более серьезную роль в событиях. Председателем этого органа в Томске был 36-летний Ян Петрович Зосе, заслуженный подпольщик, член ВКП(б) с 1910 года, находившийся в должности с марта 1927 года. Рядом с ним работал запомнившийся нам по делу Редозубова председатель контрольной комиссии Виктор Григорьевич Львов, который занимал свою должность уже больше трех лет и был прекрасно знаком с томской парторганизацией. Кроме того, в штате числились два следователя: Александр Андреевич Тюлькин, член ВКП(б) с 1920 года, и Александр Яковлевич Махнев, член ВКП(б) с 1921 года. Следователи могли быть добровольные или штатные и рекрутировались из наиболее подходящих и проверенных членов групп содействия контрольной комиссии³⁸¹.

В октябре 1927 года председатель Сибирской контрольной комиссии В. С. Калашников писал Ляпину в Томск: «На предстоящих партконференциях необходимо, нам кажется, договориться об основных работниках окружной контрольной комиссии. Если в работе тов. Зосе как председателя у нас не встает никакого вопроса, то о дальнейшей работе тов. Львова как секретаря партколлегии необходимо сказать пару слов. Нам кажется, что тов. Львов на этой работе недостаточно используется – это раз, и во-вторых, мы полагаем, что для Томской организации на этом месте было бы очень желательно иметь старых партийцев. В особенности это необходимо теперь, когда оппозиция распоясалась вовсю». «По нашему мнению, тов. Львов как секретарь партколлегии вполне справляется со своей работой и пользуется в организации необходимым авторитетом, – отвечал Ляпин. – Что же касается его партийного стажа, то при наличии старого партийца – председателя окружной контрольной комиссии, это не вызывает и не вызовет никаких сомнений в организации. Замена тов. Львова нецелесообразна еще и потому, что в настоящих условиях при наличии отзыва некоторых работников из Томской организации – это повлечет за собой некоторые кривотолки»³⁸².

Зосе время от времени готовил для Калашникова «информационные письма» о «внутреннем положении Томской Организации ВКП(б)». «За последнее время в Томске стало заметно оживление деятельности оппозиционно настроенных партийцев ячейки Сибирского Технологического Института, – писал Зосе. – Так, на собрании этой ячейки по докладу о решениях последнего Пленума Сибкрайкома выступил ряд студентов-партийцев <…> демагогическое выступление [которых] имело некоторый успех среди ячейки. <…> От оппозиции в лице проректора СТИ Кутузова была предложена резолюция, за которую голосовали тоже 48 человек. Касаясь оценки этой резолюции, необходимо отметить, что она носила характер „буферной“ резолюции, т. к. она считает неправой и оппозицию, и ЦК»³⁸³. «Время возникновения интенсивной оппозиционной работы можно установить сентябрь месяц 1927 г., – уточняли в окружкоме. – К этому же времени относится возращение студентов с практических работ, что было учтено руководителями оппозиционной группы <…> выявивших оппозиционно-настроенных»³⁸⁴.

26 октября томские газеты опубликовали информационное сообщение ЦКК и ЦК: «Троцкий и Зиновьев исключены из состава ЦК»³⁸⁵. «Это поставило их в положение простых граждан, на которых полностью распространяются законы о Соловках, Сибири и высшей мере наказания», – комментировал чехословацкий дипломат Й. Гирса³⁸⁶. Оппозиция протестовала: «Этот акт является еще одним шагом на пути устранения от руководства партией и революцией той группы товарищей, которая, совместно с Владимиром Ильичом, стояла у руля революции. Этот акт является еще одним шагом к уничтожению старого ленинского Центрального Комитета и замены его новым, сталинским»³⁸⁷.

Товарищи, – отвечал от имени партийного большинства Зеленский на августовском пленуме ЦК и ЦКК, – оппозиция очень сильно спекулирует на том, что виднейшие руководители ее были в числе ближайших сотрудников Владимира Ильича. <…> Но это означает, что Ильич умел использовать вас, умел прекрасно на пользу партии использовать ваши положительные качества и вовремя и достаточно энергично умел подрезывать отрицательные ваши свойства, которыми вы обладаете в большой мере. Теперь Ильича нет, и партия пытается делать то, что делал Ильич, пытается исправлять вас и использовать на пользу партии. А вы что делаете? Вы брыкаетесь. У вас обнаруживаются и растут те свойства, с которыми боролся Ильич, за которые он вас неоднократно бил и сек. Но вы не даете себя поправить, говорите, что в партии нет никого, кто мог бы вас призвать к порядку. Неверием в партию и непониманием ее звучат слова, что партия идет на поводу у Сталина, Сталин завязал на веревочку всю партию и т. д. Неверно это, товарищи! Миллионную партию не завяжешь в узелок, а борясь против Сталина, вы боретесь против партии³⁸⁸.

Время коллективного руководства еще не ушло, и термин «сталинский ЦК» пока не появился. Сталин не воспринимался как «главный». Он был символом «аппарата» как коллективной анонимной структуры, которой противостоят «вожди», в него не включенные. Но большевик Т. Губарев из деревни Теткино (Курская губ.) писал: «Нужна одна фамилия, которая звучала [бы] так же звонко и убедительно, как фамилия „Ленин“. Такой фамилией пока является „Сталин“. Нужно эту фамилию распространять и говорить, что так-то и так-то сказал тов. Сталин». Ну а оппозицию он предлагал «притянуть к ответу» и вообще «заразу выжечь каленым железом»³⁸⁹. Томская газета «Красное знамя» видела, куда дует ветер: «Партия перешагнула через такую гору, как Плеханов, ныне сумеет перешагнуть через Троцкого и Зиновьева»³⁹⁰.