От удивления женщина распахнула рот, как не престало бы такой красотке.

Тем временем брат продолжил, и голос его немного дрожал от волнения:

– Честное слово, на плошку риса всегда заработаю. И играть больше никогда не буду. И постараюсь никогда не изменять. Ты больше из-за меня и слезинки не прольешь. Поэтому давай жить вместе.

Мисаки и посетители следили за парочкой затаив дыхание.

Какое-то время Аяно сидела, не поднимая глаз от пола, а потом надулась:

– В смысле – «постараешься» не изменять? То есть мысль все-таки допускаешь?

Однако Такаси пальцами сдул ее щеки и, нежно улыбнувшись, пообещал:

– Не допускаю. Ты у меня единственная.

Аяно от этих слов расплылась в счастливой улыбке, как маленькая девочка. Такаси, кажется, не хотел, чтобы остальные увидели его возлюбленную такой счастливой, поэтому заерзал на месте и уточнил в своей обычной шутливой манере:

– Ну так как? Пойдешь за меня, нет?

Аяно выхватила у него кольцо вместе с коробочкой и рассмеялась:

– Пойду, ясное дело!

«Какое счастье», – подумала Мисаки, смахивая слезинки. Она обрадовалась за Такаси как за саму себя. Когда мама с папой погибли, он бросил университет и стал управлять идзакаей. А ведь наверняка иначе хотел построить жизнь. Он говорил, что мечтает преподавать в школе. И от всего отказался ради сестры. Потому Мисаки так обрадовалась, что он наконец обрел собственное счастье.

Все присутствующие аплодировали паре, пока не онемели руки.

Мисаки пошла провожать Аяно до последнего поезда.

– Значит, ты скоро станешь моей невесткой…

– Надеюсь, золовка не будет вредничать?

– Посмотрим по твоему поведению!

– Это еще что! – прыснула Аяно.

– Хотя после вашей свадьбы надо будет мне куда-нибудь съехать.

– Зачем?

– Ну а зачем молодоженам в доме золовка? И вообще, я давно хотела попробовать пожить самостоятельно.

Это была неправда. Если честно, то Мисаки бросало в дрожь от мысли, что в жизни придется что-то менять.

– Мисаки.

– М?

– Давай с нами.

– Но…

– Я вот хочу, чтобы мы жили все вместе. Поняла? Я старше, и я тебе приказываю.

Мисаки рассмеялась.

– Ах, приказываешь? Ну, тогда слушаю и повинуюсь.

Счастье согрело девушку до глубины души.

Когда они добрались до станции Умэгахара, Аяно вдруг спросила:

– Кстати, а тот парень тебе так и не написал?

– Не хочу о нем говорить. – Мисаки спрятала руки в карманы толстовки и криво усмехнулась. Аяно как будто хотела что-то добавить, но девушка почувствовала, как настроение портится, спешно попрощалась и ушла домой.

По дороге она, понуро плетясь по улице, вспоминала слова Харуто.

«Я стану тебя достоин»… Никто никогда не говорил ей ничего подобного, так что Мисаки искренне обрадовалась. Но с тех пор он ни разу не позвонил и не написал, и ей стало противно, что ее так осчастливили его слова. Чертовы балаболы! Постыдился бы, а!

Мисаки сердито нахмурилась, поглядела на луну, которая наполовину пряталась за облаком, и подумала: «Не нужны мне никакие отношения, еще пока отдохну. Надо сосредоточиться на работе. Стану полноценным стилистом и открою собственное дело. Опять же, Такаси с Аяно так за меня болеют».

И вдруг телефон в кармане завибрировал. Прочитав имя на экране, девушка невольно застыла.

«Харуто Асакура». Кажется, сердце забилось чуть сильнее.

Вот тоже, нашел когда звонить: а еще позже нельзя было? Она только что решила всю себя посвятить работе. Всё, поезд ушел!

Мисаки фыркнула и хотела положить телефон обратно в карман… и не смогла. Она еще какое-то время буравила взглядом экран, но в конце концов решила, что невежливо игнорировать человека, и приняла вызов.

– Алло? – поприветствовала она собеседника, кажется, чуть более обиженным тоном, чем хотела.

– Добрый вечер! Это Асакура.

Мисаки уже давно не слышала его голоса, и теперь он показался ей ниже, чем она помнила.

– Простите, я так давно не звонил.

– Вам не стоит извиняться. Что-то случилось?

– Мне… Мне заплатили первые деньги.

– Простите?

– То есть… Я уже месяц как устроился в агентство фотографом. Хотел сразу рассказать, но совершенно завалило работой.

Надо же, фотографом… Постойте-ка! А это не попытка ли исполнить обещание и добиться ее расположения? В глазах защипало.

– Вот… И, знаете, если будет время… – начал Харуто, и Мисаки чувствовала, как он волнуется. У нее у самой сердце заколотилось как бешеное, а руки ослабли, и пришлось перехватить телефон покрепче. – М-может, сходим вместе поужинать?!

Да кто ж так делает! Сначала не пишет сто лет, а потом зовет на ужин! Мисаки хотела тут же ему отказать, но какая-то часть души крепко задумалась. Девушка стала взвешивать, как бы лучше ответить, и голос в трубке ее подстегнул:

– Н-ну как?!

Ох, что же делать. Мисаки долго мялась и в конце концов ответила суховато:

– Ну, можно.

Но Харуто обрадовался как ребенок:

– Правда?!

Мисаки легко представила себе, как Харуто ликует, и ей показалось, что она сама как лодочка на волнах.

В итоге они договорились встретиться в ближайший понедельник, в выходной Мисаки.

Опустив телефон, девушка тяжело вздохнула и подняла глаза к небу. Луна выглянула из-за облака, и теперь от ее света вокруг вытянулись тени. Мисаки отправилась домой, будто гонясь за собственной проекцией на земле. А шаг ее стал легче, чем до звонка.

Наступил понедельник, и небо затянуло низкими тучами. С самого утра немного накрапывало. Ко второй половине дня дождь вроде бы прекратился, но грозил начаться снова в любой момент. Вот такая непостоянная погода.

Мисаки, которая валялась у себя и изучала модный журнал, перевела взгляд на часы у изголовья. Пять пятнадцать. Пора потихоньку собираться. Девушка поднялась и вытащила из ящика косметичку.

В самом ли деле стоило соглашаться на свидание? Мисаки красилась, а сама продолжала терзаться сомнениями. И вдруг, глядя на свое отражение, застыла. Нахмурилась и убрала прядь.

Седина… Седых волос сильно прибавилось, и они белели как молоко, которое только что добавили в кофе.

– Да что ж такое…

Это все стресс и усталость? Или еще что-то?..

Девушка постаралась отогнать тревогу, сделала себе новый пробор и спрятала седину среди черных волос.

По вечерам на Синдзюку яблоку негде упасть.

Парочки, которые возвращаются со свиданий, подвыпившие и подобревшие работяги. Мисаки украдкой глянула на розовые с золотом часы у себя на запястье. Назначенное время уже давно настало.

Кто ж опаздывает на свидание, которое сам назначил? Но стоило только Мисаки насупиться, как она увидела бегущего к ней Харуто.

Они давно не виделись. Наверное, поэтому Мисаки показалось, что он как-то повзрослел. Руки из-под укороченного рукава белой рубашки виднелись довольно жилистые, черты лица стали мужественнее. А вот волосы отросли и совершенно – видимо, от спешки – растрепались.

Мисаки почему-то засмущалась и отвела взгляд.

– Прости за опоздание! – Харуто принялся раскланиваться.

– Что ты, я сама только подошла! – ответила девушка, поднимая глаза. Невольно она обратила внимание на ухо, с которого сняли повязку, и увидела там выпуклый, похожий на червячка шрам. Виновато заметила: – След остался…

Харуто зажал мочку между пальцами и нарочито широко улыбнулся:

– Да не болит совсем, не страшно!

– Ну тогда ладно, – промолвила Мисаки, а перед глазами ожили ужасы того дня, и сердце сдавило чувство вины.

Харуто выбрал кафе где-то в десяти минутах ходьбы в сторону Ёёги – это оказался французский ресторанчик на выходе с узкой улочки, в кирпичном здании сдержанного стиля. Мисаки с первого взгляда поняла: дорогой. За порогом их укутал теплый оранжевый свет, а квадратные столы укрывали безупречно выглаженные скатерти без единого пятнышка. Харуто сказал, что на его имя забронирован столик для двоих, и их проводили в глубь зала. Официант изысканно предложил им присесть, и Мисаки почему-то окончательно оробела. Она впервые ужинала в заведении такого класса. Все совсем не как в «Ариакэ-я»: ни алого фонаря на входе, ни спящих пьянчуг. Ни, разумеется, шумного хозяина за стойкой.

Зачем, интересно, Харуто выбрал именно такой ресторан? Девушка бросила на него быстрый взгляд и заметила, что парень, кажется, и сам сидит как на иголках. Он разом осушил воду из изящного стакана и салфеткой утер со лба пот.

– Никогда раньше не был в таких ресторанах, волнуюсь что-то.

– Никогда?

– Ох, ни разу. Мне его посоветовала коллега на работе. Спросил, куда лучше пойти с самым важным человеком на свете. Но я себя тут чувствую немного не в своей тарелке.

Надо же, никогда… Постойте-ка! Харуто только что сказал – «с самым важным человеком на свете»? Он это специально? Или само сорвалось?

Мисаки тряхнула головой. Нет-нет-нет, нельзя так просто поддаваться на провокации.

– И как на новом месте? Ты теперь фотограф? – спросила она, чтобы переменить тему.

– Да. Хотя только младший из троих ассистентов. Каждый день готовлю съемки, таскаю вещи, ну и вообще помогаю по мелочи. И то постоянно все делаю не так. – Молодой человек нахмурился и невесело рассмеялся. – И к тому же я медленно привыкаю к новому делу, поэтому постоянно приходится ночевать на работе… Ой! Вы не подумайте! Я сегодня нормально помылся! – Он замахал рукой, как ребенок, который попался на шалости, и Мисаки даже немного умилилась.

Когда принесли заказ и Мисаки увидела, какая красота у нее на тарелке, все волнение испарилось, зато разыгрался аппетит. Официант представил блюдо:

– Террин из фуа-гра с белым инжиром и лемонграссом.

Мисаки ничего не поняла и не запомнила. Но первый же кусочек блюда привел ее в дикий восторг, и она аж замычала от удовольствия.

Харуто широко заулыбался.

Потихоньку им выносили все новые блюда, а молодой человек тем временем рассказывал о работе. Он устроился у рекламного фотографа, некого Кёсукэ Саваи. Мисаки о таком никогда не слышала, но, судя по всему, человека в своих кругах хорошо знали.

– Здорово, что ты устроился в его компанию.

– Повезло. Увидел объявление в журнале, ну и решил: а что мне терять? И вдруг взяли. До сих пор не понимаю за что.

Харуто принялся с увлечением рассказывать, чем так хороши снимки, которыми прославился Саваи. Наверное, язык ему подразвязало еще и вино, но все же Мисаки отметила, что Харуто говорил значительно охотнее, чем в прошлый раз. Сразу понятно, что ему нравилась новая работа.

Отправив в рот кусочек белой спаржи под соусом голландез, девушка подумала: «Как старается». Кажется, она в нем все-таки немного ошиблась. И в конце концов в голове промелькнула мысль: «Он в самом деле так старается ради меня? Кажется, я слишком много о себе думаю! Наверное, он просто счастлив, что вернулся к фотографии».

И все же… она не удержалась от улыбки. Как хорошо, что к Харуто вернулся энтузиазм.

– Можно спросить?

От этого вопроса нож с вилкой в руках у Харуто застыли.

– Я, может, уже спрашивала, но все-таки: почему ты решил стать фотографом? Наверное, какой-то случай подтолкнул?

– Я бы не сказал, что «случай»… – Он вытер рот салфеткой и неловко улыбнулся. – Когда мы в детстве ездили куда-нибудь с семьей, отец всегда брал с собой фотоаппарат. И мне он казался волшебной коробочкой, потому что мог запечатлеть и небо, и облака, и храмы, и вообще, все что на глаза попадется.

– «Волшебной»!

– Потому что только волшебством можно вырезать из реальности пейзажи и улыбки – ну вроде как ножницами – и переносить их на фотографию.

Пожалуй, так. Мисаки, откусывая хлеб, кивнула.