Кип окинул взглядом койки. В помещении их было порядка шестидесяти. Незанятые – те, что были ближе к Кипу, – были не застелены, и под ними стояли сундуки. Занятые были накрыты одеялами, и сундуки стояли у них в ногах.

Здесь не было никаких укромных местечек; здесь в принципе не предполагалось никакой укромности.

Решившись, Кип сунул кинжал под матрас, поспешно застелил койку, постаравшись разгладить одеяло так, чтобы выпуклость была не слишком заметна. Закончив, он двинулся к Самите.

– Просто чтобы ты знал, – заметила она, – если ты хочешь, чтобы у тебя что-то украли, лучший способ – спрятать это под матрас. Все хулиганы и воры смотрят туда в первую очередь.

«Кошмар! Даже этого я не могу сделать как следует! Надо было рассказать про кинжал отцу. Даже если бы он его отобрал, это лучше, чем если его сопрет какой-нибудь шестнадцатилетний дрыщ. Черт побери, мама, неужели у тебя не нашлось медальона?»

Кип молча вернулся к койке, вытащил кинжал и огляделся по сторонам. Прошел пять рядов, подошел к одной из незанятых кроватей, открыл стоявший под ней сундук и засунул кинжал под сложенное одеяло. Все лучше, чем ничего. Морщась, задвинул сундук обратно под кровать.

– Чудесно, – проговорил он. – Что дальше?

Дальше его ждали портные, где Кипу пришлось раздеться, чтобы с него сняли мерку. Все портные оказались женщинами. Одна из них была довольно привлекательной, и когда она опустилась перед ним на колени, Кип, стоявший в одних трусах, понял, что его взгляд устремлен ей прямо в декольте. Следующие полчаса он старательно смотрел в потолок и молился. И как раз когда он наконец-то тронулся к выходу, благодаря Орхолама за то, что его тело не устроило ему никакого унизительного фокуса, еще одна из женщин, кашлянув, вручила ему запасную пару чистых трусов.

– Вообще-то их можно время от времени стирать, – доверительно сообщила она. – А также иногда мыть подмышки.

Кип едва не умер от позора.

Его заставили вымыться с губкой – он сердито отмахнулся от раба, попытавшегося ему помочь, – и надеть новую белую рубашку и новые белые штаны (и новые трусы заодно), а его старую одежду раб отнес в казарму. После этого они пошли зарегистрировать его у какого-то чиновника, который заставил Кипа написать свое имя на нескольких листах бумаги, а потом Самита отвела его в обеденный зал, где ему выдали очень скромный ланч, который пришлось съесть очень быстро, после чего она показала ему, где на каждом уровне расположены туалеты.

Наконец она отвела его к месту проведения его первой лекции.

– Я могу войти с тобой внутрь, а могу подождать снаружи, – сказала она. – Как хочешь.

– Снаружи! Пожалуйста, подождите меня снаружи! – Он и так сгорал от стыда из-за того, что ему назначили телохранительницу.

Пытаясь скрыть нервозность, Кип вошел в аудиторию в потоке других студентов. Он был голоден. Все что угодно за кусок хорошего пирога! Обернувшись, он спросил Самиту:

– От меня не ожидается каких-нибудь, гм… предварительных знаний?

– От тебя не ожидается ровным счетом никаких знаний, – заверила она.

«Ага, ну тогда я, возможно, окажусь здесь лучшим учеником!»

Глава 12

– Извлекая, вы каждый раз приближаете свою смерть, – сказала им магистр Кадах.

Хотя ее нельзя было отнести еще даже к среднему возрасту, она уже сейчас казалась какой-то высохшей, серой; ее плечи были сутулыми, волосы неделями не видели ни щетки, ни расчески. На ее шее на золотой цепочке висели зеленые очки, в руке она держала тоненький прутик зеленого люксина.

– Ваша смерть не имеет значения, – продолжала магистр, – но тем самым вы лишаете своего сатрапа дорогостоящего орудия. Вы лишаете общество важного средства к существованию. Мы, те, кто умеет извлекать, – по сути своей рабы. Рабы Орхолама, рабы света, рабы Призмы, сатрапов, наших городов.

«А она умеет развеселить…»

Кип сидел на своей первой лекции в Хромерии, стараясь сохранять нейтральное выражение лица.

– Прежде всего – промыть мозги; знания подождут, – проговорил паренек позади Кипа.

– Что? – переспросил тот, оглядываясь.

Как ни странно, на парне были совершенно прозрачные очки в массивной черной оправе, подпиравшие еще более массивные черные брови. Из-за линз один его глаз казался больше другого. Однако еще более интригующим, чем его рутгарская внешность (вьющиеся каштановые волосы, маленький нос, загорелая кожа, карие глаза), были сами эти очки необычной конструкции. К ним были приделаны на петлях цветные линзы, одна желтая, другая синяя, так что их в любой момент можно было прищелкнуть поверх прозрачных.

Поймав взгляд Кипа, парень улыбнулся.

– Это я сам сделал, – похвастался он.

– Гениально! Мне никогда…

Что-то хлопнуло по парте Кипа со звуком мушкетного выстрела – он едва из штанов не выпрыгнул. Подняв взгляд, он увидел зеленый люксиновый прут в руке магистра Кадах, которым она хлестнула по столешнице на расстоянии какого-то пальца от его рук.

– Мастер Гайл! – проговорила она.

Она позволила этим словам повисеть в воздухе, провозглашая для всех, кто еще не знал, что он действительно Гайл и что это ей известно. Дальше, видимо, последует доказательство того, что ей на это плевать.

– Может быть, вы считаете себя лучше других учеников, а, мастер Гайл?

Искушение было велико, но у Кипа был приказ отца: он должен был хорошо учиться. Если его вышвырнут из класса в первый же день, это вряд ли поможет добиться желаемого.

– Нет, магистр, – отозвался Кип. Кажется, у него даже вышло искренне.

Ее фигура не была внушительной – магистр Кадах не вышла ни ростом, ни толщиной; тем не менее она так зловеще нависла над сиденьем Кипа, что он невольно отодвинулся назад, пока не уперся в спинку.

– Надеюсь, мы понимаем друг друга, молодой человек? – спросила она.

Это была странная формулировка, ведь она вроде бы пока не высказала никакой явной угрозы. Впрочем, этого и не требовалось.

– Да, магистр, – отозвался Кип.

– Дисципула! – провозгласила она, обращаясь к классу. – Я уверена, что вы все уже заметили вашего нового однокурсника. – Было неясно, имеет ли она в виду Кипа вообще или его габариты. Послышалось несколько нервозных смешков. – Его зовут Кит Гайл, и…

– Кип, а не кит, – прервал Кип. – Я, конечно, толстый, но не настолько, чтобы плавать в воде за счет своего жира!

Он понял, что совершил ошибку, сразу же, как только эти слова вырвались из его рта.

– О, спасибо за поправку. Я и забыла, что в помоечных диалектах тирейского языка слова не обязательно что-нибудь значат. Вытяни руку вперед, Кип.

Он повиновался, еще не очень понимая, зачем ей это понадобилось, и она щелкнула зеленым прутом по его пальцам.

На миг у него перехватило дыхание.

– Никогда больше не перебивай магистра, Кип. Даже если твоя фамилия Гайл.

Он опустил взгляд на руку, не сомневаясь, что увидит кровь. Однако крови не было: магистр Кадах знала в точности, насколько сильно следует бить. Хорошо еще, что он протянул ей правую руку – с искалеченной левой было бы гораздо хуже.

Женщина повернулась и пошла обратно к передней части класса, бормоча себе под нос:

– Кип! Идиотское имя… С другой стороны, чего еще ожидать от безграмотной распустехи, дающей имя своему пащенку?

Это была ловушка. Кип знал, что это ловушка – она зияла прямо перед ним. «Эта женщина ненавидит тебя, Кип, и у нее есть план. Держи свой рот на замке, Кип».

Он поднял руку. Это был наилучший компромисс, который его мозги могли предложить его рту.

Магистр проигнорировала его. Кип продолжал держать левую руку в воздухе – ее было невозможно не заметить, она была вся замотана белыми повязками. Ее можно было бы принять за флаг капитуляции, если бы не было очевидно, что это бунт.

– Как вы все должны помнить из вчерашней лекции, извлечение – это процесс превращения света в физическую субстанцию, люксин. – Она увидела, что рука Кипа по-прежнему в воздухе, и на мгновение поджала губы, но продолжала его игнорировать. – Каждый оттенок света может быть трансформирован в люксин определенного цвета, имеющий собственный запах, вес, плотность и полезные качества.

«Во имя Орхоламовой бороды, они еще здесь? Они не продвинулись дальше этого? Это же просто потеря…»

– Кип, может быть, ты считаешь это потерей времени? – резко спросила магистр. – Мы тебя утомили?

«Ловушка, Кип! Не делай этого, Кип!»

– Нет-нет, мои глаза часто так стекленеют сами собой. Должно быть, это наследство от матери-наркоманки, она постоянно курила дымку.

Брови магистра взлетели на лоб.

– Видите ли, у меня есть одна особенность, наверное, даже расстройство, – продолжал он. («Остановись, Кип! Остановись!») – Дело в том, что я не только толстый, я еще и туго соображаю – мозги плохо ворочаются, – и из-за этого если я за что-нибудь зацеплюсь, то уже не могу переходить к другому предмету, пока не получу ответы на все вопросы по предыдущему. Может быть, я недостаточно продвинутый для этого класса. Может быть, меня следовало бы перевести в какой-нибудь другой.

– Понимаю… – проговорила магистр Кадах.

Кип знал, что она не позволит ему никуда перейти. Даже если он вообще существует, этот другой класс.

– Что ж, мастер Гайл, это класс для новичков, и мы гордимся тем, что не оставляем позади даже самого медлительного барана в стаде… Насколько я понимаю, ты хотел сказать что-то еще, не так ли?

– Да, магистр.

Он ненавидел эту женщину. Он почти ее не знал, и тем не менее ему ужасно хотелось изо всей силы съездить по ее уродливому лицу.

Магистр Кадах улыбнулась. Улыбка у нее была на редкость неприятная. Эта щуплая женщина получала такое удовольствие от роли повелительницы собственного царства, так гордилась тем, что может застращать целый класс маленьких детишек!

– В таком случае, Кип, давай заключим с тобой договор: ты можешь сказать то, что хочешь, но если я найду твои слова дерзкими, то ударю тебя еще раз. Для класса это тоже будет превосходным наглядным уроком – видите ли, при извлечении цвета тоже всегда есть цена, и вы сами решаете, платить или нет. Итак, Кип?

– Вы назвали мою мать безграмотной. Это примерно настолько же верно, как если бы я назвал вас приличным человеком. – Его сердце билось в горле, мешая дышать. – Моя мать продала душу за дымку. Она лгала, обманывала, воровала, и думаю, даже пару раз торговала собой, но она не была безграмотной. Так что, если вы хотите и дальше оскорблять мою мать, чтобы показать всем, как я жалок, то в вашем распоряжении куча других вещей, которые вы можете о ней говорить, не опасаясь солгать. Но эта к ним не относится.

«Получи, сука!»

Класс глядел на Кипа во все глаза. Он не знал, развеяли ли его слова сотню слухов или породили сотню новых – может быть, и то и другое одновременно. В любом случае ему удалось сохранить спокойный тон и он ни разу не назвал магистра Кадах лгуньей или чем-нибудь похуже. Пожалуй, это можно было считать победой… Ну чем-то вроде.

– Ты закончил? – спросила женщина.

«А теперь за победу пора платить».

– Да, – сказал Кип.

Он положил на парту руку для наказания – левую, перевязанную бинтами. «Глупо, Кип! Ты же ее провоцируешь. Сам напрашиваешься».

Хрясь!

Кип вздрогнул: прут хлобыстнул по парте с такой силой, что столешница содрогнулась – на расстоянии двух пальцев от его руки.

– Так же, как при извлечении цветов, в жизни порой не приходится платить за свои проступки, – провозгласила магистр Кадах, обращаясь к классу. – В особенности если твоя фамилия Гайл… Кип, твое поведение мне не нравится. – Это уже адресовалось ему. – Иди подожди конца урока в коридоре.