– По сути дела, это просто чудовищной величины арбалеты, – бубнил Трюэн назидательным тоном мастера, преподающего заветные тайны искусства несмышленому ученику. – Их дальнобойность достигает двухсот ярдов, хотя точность попадания существенно снижается, если корабль движется. Упругий элемент состоит из перемежающихся слоев стали, золы и граба; он собирается и склеивается специалистами, применяющими засекреченные методы. Катапульты позволяют метать гарпуны, камни и зажигательные снаряды; они чрезвычайно эффективны. В конечном счете, если потребуется – я лично за этим прослежу, – мы построим флот из сотни таких кораблей; каждый будет вооружен десятью катапультами, еще крупнее. Понадобятся также суда снабжения и флагманский корабль адмирала, с надлежащими удобствами. Меня возмущает моя каюта на «Смаадре»! Нелепая тесная нора, не подобающая персоне моего ранга! – Трюэна постоянно раздражала отведенная ему каморка на корме. Эйлас занимал такую же каморку напротив, а в более просторной каюте между ними разместился капитан, сэр Фэймет.

Эйлас ответил с нарочитой серьезностью:

– Может быть, сэр Фэймет согласится поменяться с тобой каютами, если ты приведешь достаточно убедительные доводы.

Трюэн только сплюнул за борт; он считал насмешки Эйласа неуместно язвительными. На протяжении всего оставшегося дня наследник тройского престола хранил молчание.

В закатных сумерках ветер унялся, и наступил почти полный штиль. Сэр Фэймет, Трюэн и Эйлас ужинали за столом на палубе, рядом с капитанской каютой, под высоким бронзовым гакабортным фонарем. Налив себе красного вина из кувшина, капитан наконец нарушил молчание.

– Так что же, – спросил он почти добродушно, – как вам нравится наше плавание?

Трюэн тут же приступил к изложению перечня мелочных жалоб. Эйлас смотрел на него с неприкрытым удивлением: как Трюэн умудрялся настолько не понимать ситуацию?

– Все более или менее в порядке, насколько я могу судить, – говорил Трюэн, – хотя имеются очевидные возможности для улучшений.

– Неужели? – без особого интереса отозвался капитан. – И какие же?

– Прежде всего у меня невыносимо тесная каюта. Корабль можно было спроектировать гораздо удачнее. Добавив десять-пятнадцать локтей в длину, можно устроить две просторные каюты, а не одну. И конечно, не помешала бы пара персональных туалетов.

– Верно, – не моргнув глазом, кивнул сэр Фэймет, прикладываясь к чарке. – А если бы мы удлинили его еще на тридцать локтей, на палубе можно было бы разместить лакеев, парикмахеров и любовниц. Что еще вас беспокоит?

Поглощенный обидами, Трюэн даже не заметил очевидной иронии капитана.

– На мой взгляд, команда ведет себя слишком вольно. Моряки одеваются как хотят; не заметно выправки, аккуратности. У них нет никакого представления об этикете, никакого почтения к моему званию… Сегодня, когда я осматривал корабль, мне сказали: «Отойдите в сторону, сэр, вы мешаете». Словно я – провинциальный помещик!

На обветренном лице сэра Фэймета не дрогнул ни один мускул. Выбирая слова, он сказал:

– В море, так же как в бою, уважение не зависит от придворного этикета. Его нужно заслужить. О человеке судят по его компетенции, происхождение практически не имеет значения. Меня такое положение вещей вполне устраивает. Опыт показывает, что подобострастный моряк, так же как и слишком почтительный солдат, – не тот человек, плечом к плечу с которым я хотел бы оказаться в битве или в бурю.

Слегка обескураженный Трюэн принялся, тем не менее, защищать свою точку зрения:

– И все же надлежащая почтительность играет незаменимую роль! В противном случае не будет никакого порядка, никакой власти. И все мы будем жить как дикие звери.

– Я тщательно набирал команду. Когда наступит время наводить порядок, вы увидите, что мои моряки более чем исполнительны. – Сэр Фэймет выпрямился на стуле. – Возможно, следовало бы сказать несколько слов о порученной нам задаче. Официальное назначение плавания состоит в том, чтобы провести переговоры о заключении ряда выгодных договоров. И я, и король Гранис были бы удивлены, если бы нам это удалось. Нам предстоит иметь дело с монархами, занимающими гораздо более высокое положение; каждый из них отличается особым нравом и упрямо руководствуется своими представлениями. Король Помпероля Дьюэль – страстный орнитолог. Милон, король Блалока, известен тем, что опустошает фляжку тминной водки – четверть пинты, – только чтобы проснуться, прежде чем встает с постели. Королевский двор в Аваллоне кишит эротическими интригами, и у фаворита короля Одри больше власти и влияния, чем у верховного лорда, сэра Эрмиса Пропирогероса. Следовательно, мы должны проводить гибкую политику. Как минимум мы надеемся, что принимающие нас государи проявят вежливый интерес и получат полезное представление о наших возможностях.

Трюэн нахмурился и поджал губы:

– Зачем удовлетворяться полумерами? В моих переговорах я стремился бы к достижению максимальной выгоды. Предлагаю перестроить нашу стратегию согласно этому принципу.

Откинув голову, сэр Фэймет слегка улыбнулся вечернему небу и снова налил себе вина. Опорожнив чарку, он со стуком поставил ее на стол:

– Король Гранис согласовал со мной и стратегию, и тактику – мы будем следовать плану, утвержденному королем.

– Разумеется. Тем не менее, как говорится, один ум хорошо, а два – лучше… – Трюэн даже не вспомнил о присутствии Эйласа. – И обстоятельства, несомненно, позволят нам импровизировать.

– Когда этого потребуют обстоятельства, я проконсультируюсь с принцем Эйласом и с вами. Король Гранис предусмотрел такие консультации как часть вашего образования. Вы можете присутствовать на некоторых переговорах, в каковых случаях вам надлежит слушать, но не высказываться до тех пор, пока я не дам соответствующие указания. Все ясно, принц Эйлас?

– Вполне.

– Принц Трюэн?

Трюэн отрывисто поклонился, но тут же попытался смягчить любезным жестом впечатление, произведенное поклоном:

– Разумеется, капитан, вы приказываете, а мы подчиняемся. Не буду излагать на переговорах мою личную точку зрения; надеюсь, однако, что вы будете информировать меня о достигнутых результатах и принятых обязательствах. В конце концов, именно мне предстоит в дальнейшем иметь дело с последствиями наших переговоров.

– Принц Трюэн, я сделаю все, что смогу, для того, чтобы удовлетворить ваше любопытство, – с холодной улыбкой ответил сэр Фэймет.

– В таком случае больше не о чем говорить! – великодушно заявил Трюэн.

Наутро, ближе к полудню, слева по курсу показался небольшой островок. Когда до него оставалось не больше четверти мили, моряки приспустили паруса, и корабль замедлил бег по волнам. Эйлас обратился к боцману, облокотившемуся на леер:

– Почему мы остановились?

– Это Млия, остров русалок. Приглядитесь – иногда их видно на скалах, что пониже, или даже на берегу.

На грузовой стреле подвесили плот, сколоченный из обрезков досок; на плоту привязали кувшины с медом, тюки с изюмом и урюком. Плот опустили на волны и отвязали. Глядя вниз, в глубокую прозрачную воду, Эйлас заметил снующие бледные тени; одна из теней вдруг перевернулась – на него взглянуло лицо с длинными, стелющимися в воде волосами. Странное это было лицо: продолговатое, с полупрозрачными темными глазами и длинным тонким носом, оживленное каким-то диким порывом – не то пристальным интересом, не то возбуждением или даже ликованием. Все, что знал и помнил Эйлас, не позволяло истолковать это выражение.

Несколько минут «Смаадра» тихонько качалась на волнах. Плот удалялся от корабля – сначала медленно, потом более целенаправленно, подгоняемый толчками к острову русалок.

Эйлас задал боцману еще один вопрос:

– Что, если бы мы погрузили эти горшки и тюки в шлюпку и подплыли с ними к самому берегу?

– Кто знает, принц? Одно бесспорно: тот, кто осмелится подплыть к острову без подарков, может быть уверен, что его постигнет беда. С морским народцем надо вести себя обходительно. В конце концов, море – их вотчина. А теперь пора в путь. Эй, там! Подтяните паруса! Рулевой – к штурвалу! Давайте-ка вспеним волну!

Проходили дни; корабль заходил в гавани, бросал якорь, поднимал якорь. Впоследствии Эйласу это путешествие вспоминалось как мешанина звуков, голосов, музыки, лиц и форм, шлемов, рыцарских лат, шляп и костюмов, душистых благоуханий, аппетитных запахов и вони, всевозможных личностей и поз, портовых сооружений: причалов, якорных стоянок, рейдов. Их принимали во дворцах, им устраивали аудиенции, банкеты и балы.

Эйлас не мог точно оценить полезность их визитов. Насколько он понимал, тройские послы производили положительное впечатление; никто не мог усомниться в прямолинейной добросовестности и широких полномочиях сэра Фэймета, а Трюэн по большей части держал язык за зубами.

Короли – все как один – проявляли уклончивость и ни за что не желали брать на себя обязательства. Вечно пьяный король Блалока, Милон, высказал достаточно трезвое наблюдение:

– Отсюда видны высокие стены крепостей Лионесса – и тройский флот ничем против них не поможет!

– Ваше величество, мы надеемся, что в качестве союзников мы могли бы уменьшить опасность, исходящую из Лионесса.

Милон только печально махнул рукой и приложился к высокой кружке с тминной водкой.

Чокнутый король Помпероля, Дьюэль, тоже не мог обещать ничего определенного. Получив приглашение на аудиенцию, тройская делегация отправилась в летний дворец Алькантад, по пути осматривая окрестности. Пасторальные пейзажи Помпероля производили впечатление изобилия и благополучия. Подданные Дьюэля не осуждали нелепые прихоти своего монарха – напротив, они скорее забавлялись его выходками, охотно терпели их и даже гордились ими.

Сумасшествие короля Дьюэля носило достаточно безобидный характер; он отличался чрезмерной привязанностью к птицам и позволял себе абсурдные фантазии, причем некоторые из них благодаря своим возможностям воплощал в жизнь. Дьюэль величал своих министров птичьими именами: лорд Щегол, лорд Бекас, лорд Чибис, лорд Трупиал, лорд Танагр. Помперольским вельможам также приходилось отзываться на прозвища типа Герцогиня Сойка, Герцог Кулик, Герцогиня Крачка и Герцог Соловей. Королевские указы запрещали есть яйца в самых суровых выражениях:

«Поедание яйца – жестокое злодеяние, подобное умерщвлению младенца во чреве матери, и подлежит столь же беспощадному и мучительному наказанию».

Алькантад – летний дворец – привиделся королю Дьюэлю во сне. Проснувшись, он вызвал архитекторов и приказал им построить нечто, в общих чертах напоминавшее его сновидение. Как и следовало ожидать, Алькантад стал необычным сооружением; тем не менее в нем было своеобразное очарование: хрупкие корпуса и флигели с огромными окнами и высокими остроконечными крышами на различных уровнях были раскрашены в веселые, радующие глаз тона.

По прибытии в Алькантад сэр Фэймет, Эйлас и Трюэн обнаружили короля Дьюэля на ладье в форме лебедя, дрейфующей по парковому озеру благодаря не слишком напряженным усилиям дюжины девочек в костюмах из дрожащих белых перьев.

Через некоторое время король спустился на берег – сухопарый пожилой человек с нездоровым землистым лицом. Он радушно приветствовал послов:

– Добро пожаловать! Рад встретиться с вестниками из Тройсинета – страны, о которой мне рассказывали столько замечательных вещей. На ваших скалистых берегах в изобилии гнездятся ширококлювые чомги, а в ваших тенистых дубовых рощах насыщаются желудями поползни. Большие тройские сычи пользуются повсеместной известностью – великолепные птицы! Должен признаться, я исключительно привязан к птицам – они радуют сердце изяществом и отвагой. Но не будем больше говорить о моих увлечениях. Что привело вас в Алькантад?

– Ваше величество, мы послы короля Граниса и привезли его срочное сообщение. Когда у вас найдется время, я изложу вам его содержание.

– Что помешает мне выслушать вас сию минуту? Стюард, принесите нам что-нибудь выпить и закусить. Мы сядем вот там, за столом. Так в чем же заключается сообщение Граниса?

Сэр Фэймет с сомнением посмотрел на придворных, ненавязчиво появившихся как из-под земли и уже окруживших короля с обеих сторон:

– Государь, может быть, вы предпочли бы выслушать меня наедине?