Ну приехали. И что? Лужа как лужа, большая только. В тугаях – это камыши так называются – кабаны бродят. По ночам орет кто-то ужасным голосом. Глюк сказал, что это лягушки орут. Ага! Как же! Так ему и поверили.

Парням-то что? Они как поняли, что здесь рыбачить можно, так лодку надули, удочки разобрали – и на весь белый свет им плевать.

Олька с Гулей вообще довольны. Они обе здешние, в смысле в степном каком-то городишке выросли, им на Балхаш съездить – все равно что на родине побывать.

В общем, всем хорошо, одной Зине плохо. И никому это не интересно. Даже Игорю. Кто бы мог подумать, что он окажется таким эгоистом?

На четвертую ночь, когда «лягушки» орали особенно громко, Зина устроила Игорю скандал. Шепотом. Потому что в соседних палатках все уже спали. Ругаться шепотом было как-то не очень интересно. Оба чувствовали себя глупо. Поэтому, поорав друг на друга с полчасика, успокоились и пошли купаться. В конце концов, пляж здесь был очень неплохой.

И первый выстрел услышали, когда были довольно далеко от берега.

А потом в лагере началось что-то непонятное.

Костер погас, и в темноте, с воды, было не разглядеть, что происходит. Но выстрелы грохали один за другим. Кто-то кричал. Метнулся по палаткам, по воде, ослепил на секунду и исчез яркий луч фонарика. Взревел было мотор Мишкиной тачки, но заглох.

Игорь уже плыл к берегу, и Зина поспешила следом, кричала:

– Подожди! Да подожди ты! Игорь, не надо туда. Не надо. Ты что, не видишь?..

Он молчал. Греб быстро и сильно, расстояние между ними все увеличивалось. Зина безнадежно отстала и почти перестала барахтаться, просто болталась в воде и боялась. Очень боялась.

Выстрелы смолкли. Крики тоже затихли.

Пляж обрывался довольно резко, уже метрах в пяти от берега было глубоко. Зина видела, как Игорь выметнулся из воды – его светлая кожа показалась мертвенно-белой. Он побежал к лагерю, шумно, с брызгами… Не добежал. С берега прыгнула чья-то тень. Игорь присел, что-то сделал, и ночь над озером снова закричала. Точнее, завизжала, тоненько, по-собачьи. Но все новые и новые смазанные силуэты бросались в воду. Игорь качнулся. Отступил на шаг. Еще на шаг. Потом упал.

Зина слышала громкий рык и редкие взлаивания, слышала, как плещется вода, может быть, слышала крик Игоря, а может быть, кричала сама.

Нет. Она не кричала. Если бы она издала хоть один звук, это, на берегу, заметило бы ее. А так…

Звери, собаки или волки, что-то делали с Игорем. Наверное, они его ели. Но не долго. Как по команде, подняли вдруг головы, прислушались к чему-то, и начали выбираться из воды. На берегу они отряхивались… собаки, наверное, это все-таки собаки… а потом, один за другим, убегали в темноту.

Зина пришла в себя около кострища. Она сидела на перевернутом ведре, дрожала от холода и плакала. Надо было идти к машине. Надо было уезжать отсюда. Но при мысли о том, что ключи где-то у Мишки, а сам Мишка… Зина видела его мельком… лежит рядом со своей поваленной палаткой, и лица у него нет, а вместо шеи – кровь и какие-то скользкие на вид трубочки…

Зина плакала.

Может быть, днем? Днем будет не так страшно.

Увидев совсем рядом, шагах в пяти от себя, два желтых огонька, она попробовала закричать. Но смогла лишь захрипеть тихо и беспомощно.

– Не плачь, – ласково сказал волк, – пойдем со мной.

И поднялся на ноги.

Человек. Господи, человек, а не волк! Просто он сидел на земле и смотрел на нее, уткнувшись подбородком в колени.

Зина разрыдалась, громко, с облегчением, и кинулась на шею к незнакомцу.

Человек! Живой человек. Не волк!

– Пойдем со мной, – повторил он, обнимая ее, – все будет хорошо.

И она поверила. И пошла рядом, держась за его руку. А волки скользили вокруг, бесшумные, страшные, иногда подбегали совсем близко. Но не трогали.

Не трогали.

Рассвет застал их уже в степи. Когда небо стало светлым, Он сказал:

– Отдыхаем.

И Зина как шла, так и села, прямо на пыльную траву. Где-то рядом журчал ручей. Маленький ручеек из тех, что очень скоро высохнут, умрут до следующей весны. Один из волков бросил к Его ногам какого-то мертвого зверька. Суслика, наверное, или сурка – Зина не знала. Глюк мог бы сказать точно.

Она вспомнила Глюка и опять хотела заплакать. Но почему-то не стала. Смотрела, как Он распарывает зверьку пушистое брюшко. Сдирает шкуру.

Руки в крови.

– Ешь.

Сырое мясо? Зина нерешительно смотрела на сочащийся кровью кусок, на торчащую из него розоватую кость. Разве это можно есть?

Он пожал плечами, но уговаривать не стал.

Волков было очень много. Кажется, они заполнили всю степь от горизонта до горизонта. И они уже не бегали вокруг – они тоже устраивались на отдых. Сразу пятеро огромных, мохнатых, пыльных подошли совсем близко. Улеглись вокруг Него.

Зина в первый раз увидела, как Он улыбнулся.

И судорожно вздохнула. За человеком, который умел так улыбаться, она пошла бы куда угодно. На край света. И пусть следом бегут волки, пусть хоть тигры идут – все равно.

– Кто ты? – спросила она.

Волки, услышав чужой голос, насторожили уши. Один зарычал. Но Он шепнул: «Тише, дети, тише». Поднял на нее глаза. Черные. Зрачки были вертикальными, но Зина не испугалась. Она не могла бояться Его.

– Ночью, – сказал Он, – а пока спи.

И Зина послушно заснула. Ей снилась Его улыбка.

А потом была ночь. Совсем другая, чем вчера. Было низкое небо, звезды у самой земли, был волчий вой. И был Он. Не человек. И не волк. Оборотень. Демон. Бог.

Они любили друг друга, и Зина кричала от счастья, и ночь вздохами эха повторяла ее крик.

А волки выли на звезды.

– Я люблю тебя! – хрипло прошептала она. Впервые в жизни произнесла эти слова искренне. Впервые в жизни сама поверила в них.

– Конечно. – Он улыбнулся. Совсем-совсем близко Его странные, прекрасные, нечеловеческие глаза. И белый, тускловатый блик на лезвии ножа. – Конечно.

Зина кричала еще долго. Очень долго. И волки слизывали ее кровь, растаскивали по земле внутренности, самый проворный в прыжке поймал сердце.

Это было последнее, что увидела Зина. Потом Он выколол ей глаза.

* * *

Отто Ландау привык быть лучшим. И отвыкать не собирался. Тем более неприятным оказалось узнать, что в лагерь прислали трех новичков, сумевших то, что у него так и не получилось.

Они закончили учебную часть досрочно. За три месяца вместо положенных пятнадцати. И ладно бы люди были, а то ведь – татары. Монголоиды. Невразумительное творение господа.

Если уж неприятности случаются, то от всей души, не мелочась и не пренебрегая деталями.

К самим татарам Отто неприязни не испытывал. В смысле с каждым из них по отдельности он вполне мог работать. Или общаться в свободное от работы время. Нормальные парни.

С Хайруллиным есть о чем поспорить – он журналист, профессиональный дилетант, с легкостью поддерживает разговор на любую тему и великолепно умеет делать вид, что понимает, о чем идет речь.

Из Галиуллина собеседник никакой, зато в работе напарника лучше не найти. Да и в бою Отто предпочел бы знать, что здоровенный плосколицый татарин где-нибудь поблизости. До настоящих боев, правда, еще не доходило, но в учебных Галиуллин стоил дорогого.

Рахматуллин – единственный, о ком трудно что-то сказать. Не только из этих троих единственный, а вообще в роте. Тихий он. Его так и зовут: Тихий. Говорят, со школы еще. Впрочем, водитель из него неплохой.

Дерьмо! Наверняка ведь, если бы не права четырех стихий, торчать косоглазым в учебной части положенные пятнадцать месяцев. Ничего больше у них за душой нет. Ну высшие образования еще. Однако таких в роте без малого четверть, а вот хороших водил ощутимо не хватает.

Четыре стихии – это серьезно: земля, вода, небо и космос. Конечно, речь не идет об управлении настоящими кораблями, но малые катера, посадочные модули, всякого рода вертолеты и грузовые болиды – запросто. В голове не укладывается, что в России этому учат детей. Школьников. Не укладывается, но вот они, недавние школьники.

Все русские – психи. Однако досадно, что в германских детских клубах по подготовке космического десанта программа исчерпывается землей и водой. Можно подумать, подростки лет в двенадцать не гоняют на отцовских болидах. Те подростки, у родителей которых есть болиды, разумеется.

А в учебных частях основной упор делают именно на управление техникой. Воздух и космос – пятнадцать месяцев воздуха и космоса. Немножко идеологии, физическая подготовка и полеты.

Обидно, в общем. Отто прекрасно знал, что, так же как и татары, мог закончить учебку досрочно. Отметка «харизма» в личном деле. Таких, как он, один на тысячу. Если бы не придирки сержанта… Кто-то с большим чувством юмора засунул Отто Ландау, ультраправого потомка трех поколений ультраправых, под командование черномазого инструктора. В том, что черный именно придирался, Отто не испытывал сомнений, хотя бы потому, что слышал однажды, как тот в приватной беседе заявил: «Я этого нациста вообще из армии вышибу. Вместе с его «харизмой».

Не вышиб. Но промурыжил полные пятнадцать месяцев, за время которых не раз вставал вопрос и об увольнении инструктора, и об отчислении курсанта. Вопрос так и не разрешился. Оба нужны были, каждый на своем месте. А ведь Ландау не был нацистом. Он и ультраправым-то, по большому счету, не был. Традиционно придерживался семейных правил, чтобы не сердить пожилого отца, не нервировать маму… Ну и потому что любому здравомыслящему человеку ясно: мир создан для белой расы. Именно белые люди, стремительные, неукротимые, удачливые, настоящие дети рыси с блестящими глазами, острыми зубами и хорошим аппетитом, в конечном итоге захватили Землю и уже протянули свои руки к другим планетам, бесконечно удаленным от хрупкой человеческой колыбели.

Насчет блестящих глаз и острых зубов – это были типично отцовские рассуждения. Что взять со старика? Он еще Вторую мировую помнил.

А в галерее имен героев-десантников были не только белые, факт есть факт, и с ним нужно считаться. Но почему? Почему азиаты?!

Не в том даже дело, что они оказались лучше. А в том, что – слабое звено. Не все, к сожалению, способны понять это сразу. В том, что троим новичкам в самом ближайшем будущем предстоит стать сержантами, Отто не сомневался. Сержанты. Возможно, командиры взводов…

Нельзя так. Потому что нельзя доверять азиатам человеческие жизни. У них другая система ценностей, другой менталитет. Первый же реальный бой докажет это, но тогда будет уже поздно.

А что делать? Земля свихнулась на идее всеобщего равенства. Женщины служат в космических войсках со времен начала освоения космоса. Командирами, полковниками, даже генералами становятся чернокожие, желтые, вообще люди какой-то невнятной раскраски – это тоже нормально. Что будет дальше? В ОВКС допустят инвалидов? Уродов? Слабоумных?

К этому все идет.

«Вы когда-то разинули пасть на кусочек Европы и подавились даже той крохой, которую смогли откусить, – насмешливо-утешающий голос Хайруллина, – а мы, мы создали империю, которая была больше всей Европы, мы покорили Азию, мы пришли к стенам ваших городов, как бешеный ветер ворвались в ваши дома, где вы, жирные, трусливые, отожравшиеся сурки, надеялись спрятаться от наших мечей и нашей свободы».