– Они когда приплыли к нам, дождь зарядил, – рассказывал Вешняк, – осень уже была, предзимье самое. Дождь идет, а моя бабка к лодьям бежит, кланяется и говорит: воеводы-бояре, пожалуйте скорее к нам в избу, дождь переждать. За то одарили ее… А народу было густо у них тогда – тысяч пять мужей да отроков… Нам, мальцам, потом деды показывали, где войско стояло – весь берег заняли. Припасов покупали, хлеба, мяса, овоща – платили серебром, а серебра у них было, будто песку…

Бер невозмутимо выслушал все это, давая хозяину выговориться. На Боженки он возлагал немалые надежды: в недавний Ярилин день сюда собирались на жертвоприношения и игрища люди со всей округи, а это было уже после гибели Улеба. Если беглецы двинулись в эту сторону, кто-то мог их видеть. Правена слышала, как Бер обсуждал это с Алданом: увидеть-то их могли, но в толчее собравшихся из разных гнезд, где не все друг друга знают, незнакомцы могли и проскочить. Нацепите на головы венки – и кто заподозрит беглецов от кровной мести?

Полюбовавшись платком, на недавние гулянья Бер и навел разговор: много ли было народу, не случилось ли чего особенного?

Особенное и правды случилось…

– Такое было ночью Ярильской, что и рассказать-то… – с сомнением начал Вешняк. – Поверишь ли, княжич… да и боярыню не хотелось бы пугать.

– Я не испугаюсь, расскажите! – попросила Правена.

– Пошли девки ночью, как водится, в лес жар-цвет искать, – начал Вешняк, переглянувшись с хозяйкой. – Сперва гурьбой шли, потом разбрелись, остались вместе две: Горюнова девка и Зажогина. Бредут они краем болота, где посуше, там папороть-травы множество. Идут, идут… Вдруг видят: едет им навстречу, по прогалине, мо́лодец на коне. Они молодца не признали – не из здешних, а одет богато…

– Ну, ну! – Бер подсел поближе, у него загорелись глаза. – Рассказывай!

Мельком он бросил взгляд Правене и Алдану: неужели напали на след?

– Ну, у девок-то одно на уме: женихи. У одной всего два зуба во рту выросло, а уже подай ей жениха! А те две дурищи-то взрослые, года по три как поневу надели. Им бы бежать без оглядки, а они стоят под березой, таращатся: ох и хорош жених! И собой, дескать, красавец, и одет богато, и кафтан на нем, вот, вроде твоего, княжич…

– Ой божечки! – От волнения Правена схватила Бера за руку и сжала. – Где эти девки? Пусть сами нам все расскажут! Я хочу от них самих услышать, можно их сыскать?

– Да, можно ли? – Поддержал ее Бер, и быстрый взгляд его говорил, что он понял ее мысль.

Быть может, сами девки и не могут описать внешность встреченного в лесу чужака более внятно, чем это сделал Вешняк, но если задавать им вопросы поточнее, не удастся ли опознать в этом всаднике одного из тех, кого ищут? Смущал конь: откуда бы им его взять, если бежали они, скорее всего, на лодке? Но они ведь могли разделиться, и кто-то из них мог купить коня. Было известно, что после ночной встречи с Улебом Игморова братия не возвращалась в Новые Дворы и из своих пожитков ничего не взяла, но у них, княжеских приближенных и любимцев, на пальцах, на шее, на руках, в ушах имелось у каждого целое богатство. «Да с них станется и коня украсть!» – мельком подумал Бер.

– Вот-вот с покоса все вернутся – сходим к ним, к Горюну и к Зажоге. – Бер успокаивающе сжал руку Правены.

– К Горюну идите, – посоветовал Вешняк. – Зажогина девка того отрока мало видела, а Горюнова – хорошо. Там как было-то? – начал сам рассказывать он, не в силах уступить это другим. – Они, девки две, стоят у тропы, смотрят: кто-то верхом едет навстречу. А кругом лес, рядом болото Погорелое. Они смотрят: и молодец незнакомый, и коня такого ни у кого из наших нет. Хороший конь, кормленый, сам серый, грива белая, и яблоки такие вот белые по крупу. Они стоят, глаза пучат, а он возьми и остановись. Будьте целы, говорит, красавицы. Еду, мол, на гулянье, а венка у меня нет. Не дадите ль мне венок? Ну, Горюнова девка возьми ему венок и подай. Он его на шею себе кладет и говорит: нечем мне отдариться, вот, перстень есть дорогой, возьми. И подает ей перстень – только князю такой впору. Она перстень держит, а он ее за эту руку берет и на коня позади себя сажает. Сама вроде не поняла, как на коне оказалась. А он коню: скачи, мол. Вмиг – и пропали, только по лесу зашумело. Та вторая, Зажогина девка, и опомниться не смогла, как одна осталась. А Горюнову девку сыскали потом только к полудню: за Мирожкиной пустошью, где Хортец – это ручей у нас.

– Живую? – ахнула Правена.

– Что же с нею было? – спросил Бер.

– Живую, слава чурам, да ничего хорошего… Без памяти лежала, только к вечеру в себя пришла. Молчит, не говорит ничего. А только день ото дня сохнет…

– Мы непременно должны ее повидать. – Правена взглянула на Бера. – Может, проводишь нас, старче? Если девка хворает, она ведь дома, не на покосе?

– Кажись, дома.

– Я знаю, где Горюнова изба. – Бер поднялся, держа руку Правены. – Спасибо за хлеб-соль, Вешняк, пойдем-ка мы к Горюну, покуда не стемнело.

Однако Вешняк пошел их провожать, хотя до Горюновой избы было шагов с полсотни. Правена держалась за руку Бера; оба волновались, но лишь переглянулись и сначала ничего не стали говорить, опасаясь спугнуть удачу. Дорогой перстень и кафтан внушали им надежду: такие вещи очень даже могли оказаться у кого-то из приближенных Святослава и едва ли нашлись бы у местных, иначе Вешняк им бы не удивлялся.

– Вот только… – шепнула Правена, когда уже видна была Горюнова изба, – ты бы на их месте стал за каким-то девками гоняться? На конях их катать, когда надо бежать, голову свою спасая?

– Так они и не самого большого ума люди, – так же шепотом ответил Бер. – Иначе не затеяли бы такого дела. Вот ты их с детства знаешь – они там все мудрецы?

– Нет. Градимир – муж неглупый, Красен тоже не дурак. А остальные только кулаками махать горазды.

– Градимира девка за отрока не приняла бы. Я его вспомнил – у него борода такая темная, да? По нему видно, что четвертый десяток. А то был из молодых кто-то. Нам бы хоть одного зацепить! – не выдержав, шепотом воззвал к высшим силам Бер. – А там бы и остальных…

– Только бы они не разделились и этот Ярила на коне один не остался! Поймаем его – а он про остальных и не знает.

Вешняк уже стучал в дверь. Выглянула баба, хозяйка. Сам Горюн был на покосе с прочими детьми, но искавшая жар-цвета девушка оказалась дома. На Бера и Правену хозяйка взглянула с изумлением и не сразу согласилась их впустить; Бер со всем своим красноречием убеждал ее, что должен расспросить о злодее, едва не сгубившем девку, но хозяйку смущала Правена – незнакомая молодая вдова. Бера она знала, хоть и не понимала, как он оказался в Боженках не зимой, когда собирают дань, а посреди лета.

Наконец их впустили. Из семьи были дома, кроме хозяйки, та самая девушка и двое детей: один лежал в зыбке, подвешенной к матице, второй, двухлетний, ползал по полу. Девушка, одетая только в рубашку с пояском, качала зыбку: дети были старшего брата, который вместе с женой ушел с отцом косить. Светловолосая, ростом чуть ниже Правены, хозяйкина дочь была недурна собой, но выглядела подавленной и нездоровой. При виде незнакомых, явно важных гостей, которых привел Вешняк, в испуге встала.

– Вот, Горюновна, сам княжич из Холм-города приехал на тебя посмотреть! – сказал ей Вешняк. – Уж и туда слух дошел, как ты невесть с какими молодцами на конях по лесу разъезжаешь. Давай, расскажи княжичу, как дело было.

– Не было ничего… – чуть слышно пробормотала девушка, отводя глаза. – Я ничего не знаю.

– Дай я с ней поговорю, – шепнула Беру Правена и подошла. – Будь цела, милая! Как тебя зовут?

– Ле… – Девушка испуганно взглянула на мать, будто спрашивая, можно ли назвать свое имя. – Лельча.

– А я – Правена. Бериславу я невестка. Ехали мы мимо вас к Видимирю, остановились, вот, на ночь в погосте. Давай-ка сядем и поговорим. Это кто – племянники твои?

Сама имея малое чадо, Правена постепенно втянула девушку в разговор. О происшествии в лесу в Ярилину ночь та говорила неохотно, отводила глаза. На руках у нее Правена заметила несколько синяков: если бы они остались с Ярилиной ночи, то уже пожелтели бы и сходили, но синяки выглядели довольно свежими. Не бьют ли ее дома, что опозорила семью, прославилась на всю округу?

– Расскажи мне, как тот человек выглядел, – шептала Правена, пока Бер у стола толковал с хозяйкой и Вешняком. – Не бойся. Если он тебе зло причинил, мы заставим его ответить, клянусь, только помоги нам его найти. Ты верно знаешь, что никогда раньше его не видела?

– Да уж верно! – неожиданно живо ответила Лельча, как будто ее спросили, не бывала ли она на Луне.

– Какой он был? Совсем молодой или в годах? Как Берислав или постарше?

– Не знаю толком, – прошептала Лельча, глядя вниз.

– Но ты же его видела!

– Больше со спины видела. Я же у него за спиной сидела.

– Но ведь он поначалу вам с той подругой навстречу ехал. – Правена подумала, что надо было начать с другой девушки: та, менее испуганная, будет охотнее вспоминать встречу в лесу. – Ты ведь говорила с ним? О венке, о перстне?

– Говорила…

– Ты же видела его лицо. Борода у него была?

– Н-нет, – задумчиво ответила Лельча, держась за край зыбки. – Не было бороды.

– Ну вот – стало быть, отрок молодой. А волосы? Светлые? Русые? Может, рыжие?

– Вроде светлые… но там почти темно было.

– Прямые? Кудрявые? Короткие? По ухо или по плечо?

– По плечо, пожалуй. Прямые.

– И пока вы ехали, он хоть что-нибудь сказал?

Лельча помолчала, но Правена чувствовала, что это не прежнее упрямое молчание, вызванное испугом: Лельча уже готова отвечать, но не уверена в своих воспоминаниях.

– Прошу тебя, вспомни! – шепотом взмолилась Правена, держа ее за вторую руку и придвинувшись к ней вплотную. – Я тебе обручье серебряное подарю или сорочку с шелком на рукавах, только помоги нам. Мы ищем… неких людей… они нам ужасное зло причинили… моего мужа жизни лишили по злобе своей, беззаконно. И сгинули. Кто нам поможет на след напасть, того мы богато одарим. Если твой злодей был из тех людей, что меня вдовой сделал на третьем году после свадьбы, а мое чадо – сиротой, что и отца не запомнило, ты мне как сестра будешь, коли поможешь их сыскать.

Лельча повернулась и вблизи заглянула ей в глаза. На шее возле плеча Правена заметила у нее синяк, и тоже свежий. А если бы не хворь, то была бы красивая девка: миловидное славянское лицо, довольно скуластое, низкий широкий лоб, густые черные брови оттеняют серо-голубые глаза, нос чуть вздернут, светло-русые волосы гладко зачесаны. Сквозь густой летний загар просвечивают веснушки. Вид у Лельчи был смышленый, но сейчас что-то ее сильно тяготило.

– Нет, этот не из тех… – прошептала Лельча.

– Почем ты знаешь?

– Этот не мог…

– Почему?

– У него же… – глаза Лельчи широко раскрылись, в них проявился ужас, – головы нет…

…Лельча сама не поняла, как оказалась сидящей на крупе чужого коня позади невесть откуда взявшегося молодца. Вроде и не хотела – а как на крыльях вознеслась. Но даже и теперь она не очень испугалась, даже еще радовалась такому дивному приключению. Ярилина ночь – время, когда ищут женихов, находят судьбу; а это прямо как в песне, как будто само солнце в виде молодца с неба спустилось… Пошли они с Нежкой в чащу счастья искать, а оно само навстречу…

Конь мчался через лес, покинув тропу, ветки хлестали, и Лельче все время приходилось наклоняться, уберегая голову, и прятаться за спину молодца. Кроме этой спины, она теперь уже ничего не видела; мельком увиденное лицо в памяти обратилось в смутное пятно. Постепенно со дна души просачивался страх; уж лучше бы он катал ее по лугу, где все люди, где светло, а не тут, в лесном мраке у края болота. Никто и не увидит…

– А что, – вдруг спросил молодец, не поворачивая к ней головы, – не страшно тебе с мертвым ехать?

– Нет, – довольно уверенно ответила Лельча и даже хохотнула, приняв это за шутку.