В Мюнхене Пачелли стал свидетелем подъема национал-социалистического движения и первых шагов Адольфа Гитлера в качестве его харизматичного лидера: именно в этом городе располагалась штаб-квартира будущего фюрера. Пачелли находился почти в центре событий, когда в 1923 г. Гитлер, вдохновленный успехом прошлогоднего марша на Рим, организованного Муссолини, устроил свой Пивной путч. Это была попытка свергнуть баварское правительство – первый этап осуществления плана низвержения национального правительства (впрочем, план не отличался продуманностью). Хотя переворот потерпел фиаско, этот эпизод лишь увеличил заметность и популярность Гитлера. Немаловажно и то, что его тюремное заключение (он получил срок за попытку переворота) позволило ему вчерне набросать текст «Майн кампф»^[59]. В 1925-м, в том же году, когда был опубликован этот манифест, Пачелли переехал из Мюнхена в Берлин, чтобы занять пост папского нунция уже при правительстве Германии.

На протяжении десятка с лишним лет, проведенных в Германии, Пачелли вполне непринужденно общался с представителями католиков-консерваторов, принадлежавшими к высшим классам немецкого общества. Его высокая, худощавая фигура в черной сутане и красной епископской мантии привлекала внимание. «У него лицо аскета, – писала немецкая журналистка, видевшая Пачелли в 1927 г., – с чертами, словно вырезанными из камня. Улыбка на этом лице появляется лишь изредка». Впечатляли и его темные глаза, увеличенные линзами очков. Он излучал спокойное достоинство, обладал хорошими языковыми способностями и, прожив много лет в Германии, великолепно говорил по-немецки^[60].

В своей комфортабельной берлинской резиденции Пачелли часто устраивал приемы, которые посещали представители немецкой элиты, в том числе президент Германии Пауль фон Гинденбург и члены правительства страны. Самого Пачелли часто приглашали на такие же мероприятия. Его ценили за способность со знанием дела рассуждать на разнообразные темы (от истории и международной политики до теологии) и за умение легко переходить с одного языка на другой, давая очередной блистательно-остроумный ответ. Хотя он не отличался атлетизмом и с неохотой отрывался от работы, когда выпадала возможность, Пачелли с удовольствием совершал конные прогулки по эберсвальдским лесам, раскинувшимся неподалеку, возвращаясь к одному из своих любимых в детстве видов досуга. Видя, как много радости это ему доставляет и как редко удается отвлечься от обязанностей нунция, один заботливый благотворитель подарил ему электрического коня, который имитировал галоп. В Берлине нунций регулярно взгромождался на него, а позже он захватил этот тренажер с собой в Рим, но там редко пользовался им. В своих воспоминаниях сестра Паскалина отмечает: «Будучи государственным секретарем, а затем папой, он пользовался им от силы десяток раз – не потому, что ему не нравилось это устройство, а просто из-за того, что не хватало времени на такие упражнения»^[61].

Пачелли вернулся в Рим в конце 1929 г., когда Пий XI наградил его красной кардинальской шапкой и затем назначил государственным секретарем Ватикана. Сестра Паскалина последовала за ним. Пачелли попросил ее обставить новые покои в Апостольском дворце точно так же, как у него было в Берлине. Она распорядилась, чтобы из Германии переправили его книжные шкафы и любимые книги, а также рабочий стол, который ему некогда подарили немецкие епископы; к столу была прикреплена серебряная табличка с выгравированными именами дарителей^[62].

В последующие девять лет папа Пий XI и Пачелли являли собой странную пару: темпераментный понтифик, славящийся прямотой высказываний, могучая фигура, грудь колесом, – и почти болезненно худой, спокойный, тихий Пачелли, человек огромного самообладания, искусный дипломат. Пачелли отличался от папы еще и тем, что всегда заранее составлял полный текст выступлений, не доверяя своей способности импровизировать на основе конспективных заметок (что частенько проделывал папа). Впрочем, он обладал великолепной памятью и нередко произносил речи без бумажки: как он выражался, слова при этом скользят по странице, которую он мысленно держит перед глазами^[63].

В сообщении об избрании папы Пия XII посол Муссолини в Ватикане Пиньятти объяснял, что такому результату «способствовало поведение кардинала Пачелли перед началом конклава, который ясно дал понять: хотя он в точности исполнял распоряжения Пия XI, у него имеются собственные взгляды и они не во всем совпадают с направлением, избранным предыдущим понтификом, особенно в последние годы»^[64]. Чиано, министр иностранных дел Италии, как явствует из его дневника, тоже с удовлетворением принял новость об избрании Пачелли. Он вспоминает свой разговор с кардиналом, когда они готовились опуститься на колени, чтобы помолиться у тела покойного папы: «Он явно был настроен примирительно. Похоже, за прошедшее [после смерти папы] время он успел улучшить отношения с Германией. Более того, Пиньятти не далее как вчера заметил: именно этого кардинала предпочитают немцы [в качестве будущего папы]». На следующий день после выборов уже Муссолини выразил удовлетворение этой новостью, со своим обычным высокомерием добавив, что намерен дать новоизбранному папе кое-какие советы «насчет того, как с пользой управлять Церковью»^[65].

Фашистская пресса с глубоким одобрением высказалась о событии. Corriere della Sera, ведущая газета страны, посвятила выборам три первые полосы, причем в статье на первой странице провозглашалось: «Фашистская Италия взирает на нового папу с уверенностью и симпатией». На другой день Роберто Фариначчи, один из виднейших членов Большого фашистского совета (помимо прочего, в этом совете он активнее всех выступал за союз Италии с нацистской Германией), опубликовал ликующую редакционную статью в своей собственной газете Il Regime Fascista^[66].

После своего первого появления на публике в качестве папы (на балконе, выходящем на площадь Святого Петра) новонареченный Пий XII, воодушевленный, но вымотанный, вернулся в свои ватиканские покои. Там его ожидала сестра Паскалина и еще две немецкие монахини – они помогали ей вести его хозяйство. Увидев их теперь, в конце исторического дня, этот человек, славившийся способностью обуздывать свои чувства, наконец несколько ослабил оборону. Монахини пришли в восторг. Всхлипывая от радости, они повалились на колени, чтобы поцеловать кольцо рыбака^[67], только что надетое на палец его правой руки. Видя это, он не мог сдержать слез, затуманивших его глаза под очками. Он несколько смущенно опустил взгляд на свою новенькую белую мантию. «Только поглядите, как они меня нарядили», – шутливо заметил он, обращаясь к женщине, которая верно служила ему столько лет. Но папа отличался высочайшей самодисциплиной, поэтому позволил себе расслабиться лишь на несколько мгновений. Ему предстояло заняться срочными делами, в частности передать важное послание^[68].

Номер газеты Il Regime Fascista от 3 марта 1939 г.

Глава 3
Взывая к фюреру

Через два дня после своего избрания, 4 марта 1939 г., Пий XII попросил немецкого посла встретиться с ним на следующее утро. Гитлер уже направил новому папе поздравительную телеграмму. Пию XII не требовалось иного повода, чтобы тут же обратиться к самому насущному пункту своей повестки. Католическая печать Италии тоже ухватилась за послание Гитлера, превознося эту депешу как явный знак того, что фюрер хочет совместно с новым папой налаживать отношения между церковью и рейхом^[69].

Начиная беседу с 66-летним Диего фон Бергеном, понтифик (это был его первый разговор с иностранным дипломатом в качестве папы) попросил дипломата поблагодарить фюрера за добрые пожелания. Спеша развеять предположения о его потенциальных предубеждениях в отношении германской формы власти, папа процитировал фразу из речи, которую он годом раньше произнес на Евхаристическом конгрессе в Будапеште: «Не дело Церкви занимать какую-либо сторону в преходящих мирских вопросах и в отношениях различных систем, которые могут возникать в попытке преодолеть важнейшие проблемы настоящего»^[70].

На другой день Пий XII написал Гитлеру послание с выражением надежды, что в качестве папы сумеет восстановить гармоничные отношения между церковью и германским рейхом. Одновременно он распорядился, чтобы ватиканская газета L'Osservatore Romano прекратила критику немецкого правительства. Казалось, вот-вот забрезжит новая эра взаимоотношений между Ватиканом и Третьим рейхом^[71].

Добиваясь, чтобы его кандидатуру поддержали французские кардиналы, Пачелли обещал назначить кардинала Луиджи Мальоне, бывшего папского нунция в Париже, своим государственным секретарем. Лысеющий 62-летний Мальоне был невысоким коренастым человеком с добродушным лицом и глубокой ямкой на подбородке. Он пользовался популярностью среди зарубежных дипломатов в Ватикане: все знали его доброжелательность, чувство юмора и характерное хихиканье. Родившись в небогатой семье в небольшом городке под Неаполем, он рано остался без отца. Несмотря на это, его приняли в Академию церковной аристократии – римскую «учебную площадку» для ватиканского дипломатического корпуса. В начале 1920-х он служил нунцием в Швейцарии. В 1926 г. его перевели во Францию, где Мальоне прослужил нунцием еще десяток дет, прежде чем вернуться в Рим.

В конфиденциальной справке, подготовленной итальянским посольством при Святом престоле, сообщалось: «Кардинал Мальоне – человек безупречной духовной жизни и безграничной культуры. Его ум открыт пониманию потребностей современности. Это человек, проявляющий огромный такт в отношениях с окружающими, особенно в дипломатической сфере. Спокойный, склонный к размышлению, он в придачу к другим ценным качествам обладает немалым благоразумием в государственных делах и в практических вопросах». Чиано описывал нового государственного секретаря Ватикана как «южанина, полного таланта и нравственной силы», которому «невзирая на церковное образование, нелегко обуздывать порывы своей экспансивной натуры». И Чиано, и немецкий посол Берген видели в нем человека, с которым можно работать^[72].

Кардинал Луиджи Мальоне

В воскресенье, 12 марта 1939 г., 50 000 человек еще перед рассветом заполнили собор Святого Петра. Итальянские военные и полицейские наводнили площадь и прилегающие улицы, где собралась еще более значительная толпа верующих и просто любопытствующих. В это же утро несколько позже процессия, состоящая из членов королевской семьи, глав правительств, иностранных министров (представлявших 36 стран), кардиналов, епископов, глав религиозных конгрегаций и других видных представителей церкви, начала медленное движение в святилище. Среди них был и Галеаццо Чиано, представлявший итальянское правительство. Президент Рузвельт направил для участия в церемонии Джозефа Кеннеди, одного из самых видных католиков США, отца будущего американского президента.

Наконец появился папа. Под звуки серебряных труб его внесли в собор на папском sedia gestatoria – специальном переносном троне-паланкине. Понтифика окутывали изящно расшитые белые одеяния, а на голове громоздилась высокая белая митра. В атриуме процессия ненадолго остановилась, чтобы настоятель собора мог воздать положенные почести папе, поцеловав его ступню. Когда величественно движущаяся процессия с огромной свитой папских служителей, одетых в средневековые облачения, вступила в главный неф, толпа собравшихся разразилась рукоплесканиями. Папа с бледным лицом медленно махал рукой в белой перчатке, вновь и вновь повторяя жест благословения.