Ярхо готов был поклясться: Хьялма то и дело выискивал взглядом его, отказавшегося занять место за главным столом. Нынче Ярхо сидел в противоположном конце пиршественного зала, там, где не встречалось ни одного человека знатной крови – лишь простые дружинники. Братья вели увлекательную игру: Хьялма поглядывал на Ярхо, Ярхо – на Хьялму, осушая кубки с вином. Правда, смотреть княжичу было трудновато. Ещё не зажило лицо, изувеченное в бою: правый глаз заплыл, так что наблюдать получалось лишь левым. А наблюдал Ярхо не только за Хьялмой, но и за светящейся от радости матерью, хмурым дядькой Тогволодом (тот расположился по правую руку от князя и наверняка злился не меньше Ярхо) и новоявленной халлегатской княгиней, Юранкой.

Девица, конечно, была хороша – несколько угловата, однако же. Густой мёд волос и глаз оттенял не слишком приметное, но улыбчивое лицо. Ласковое солнце Скобарьей Вольности сделало кожу Юранки топлёно-персиковой, оставив на скулах редкую веснушчатую россыпь. Девица, расправив тонкие плечи, подалась вбок – внимательно слушала, что говорила княгиня Ингерда, положив ладонь на узкое, обвитое жемчугами запястье невестки. Юранка держалась открыто и степенно, не бледнела и не робела. Порой она кивала княгине Ингерде, и мелко подрагивали длинные подвески, спускающиеся с её расшитого очелья.

Ярхо видел Юранку второй раз. Первый случился, когда он приезжал в Скобарью Вольность свататься – за себя, не за князя. Хьялма посоветовал ему это сделать: мол, пора тебе, брат, жениться, да и на скобарьские земли имеются виды. С той встречи он запомнил лишь то, что девица приятна и неглупа, а её отец – человек скользкий и ушлый. Тем не менее сваты прибыли, и Ярхо со скобарьским атаманом ударили по рукам, сговорившись сыграть свадьбу по осени. Но летом – летом Ярхо снарядился в поход на юг, и…

Музыканты мерно забили в барабаны. Танцоры убежали, и десяток-другой гостей, залихватски посвистывая, начали хлопать ладонями по коленям: пошло другое действо. Отставив кубок, Ярхо тяжело посмотрел на своего младшего брата, Рагне. Тот выступил из-за княжьего стола, чтобы вместе с другими воинами перебрасывать в пляске ножи – удаль показать.

Рагне был юн и слишком запальчив. По мнению Ярхо, ему не следовало красоваться после выпитого вина, это могло кончиться дурно. Он хмуро следил, как нетвёрдо ходили ножи в пальцах разгорячённого мальчишки.

– Ой дурак-дурак, – протянули из-за спины. Недовольно прищёлкнули языком. – А я всегда знал, что разум в этой семье достался только старшим детям.

Невозможно было не узнать такую манеру речи, сладко-звонкую, с хитрецой.

– Присяду? – вежливо спросил Сармат у воина рядом с Ярхо. Тот безропотно отодвинулся, освобождая кусочек скамьи. Сармат устроился подле, хлопнув Ярхо по здоровому плечу. – Ну здравствуй, мёртвый братец.

Посмотришь на Сармата и невольно засомневаешься, у кого нынче свадьба: то ли у Хьялмы, облачённого в синий и чёрный бархат, то ли у Сармата, разодетого в своей привычной манере – красное с золотым. Червонный кафтан, перетянутый на талии поясом; блестящие петлицы, резные пуговицы, перстни на пальцах. Казалось, с их последней встречи Сармат стал приметнее и ярче: прищур – лукавее, собранные в косы волосы – огненнее. Ладонью он огладил мягкую щетину на щеках и подбородке.

– Как ты?

– Превосходно, – ответил Ярхо. – А что, не видно?

Его лицо было иссечено настолько, что Ярхо казался старше лет на десять. Рядом с новыми шрамами, распахавшими щеку, бугрились шишки. Согнутая левая рука, сломанная в предплечье, висела на тряпице – лекари крепко-накрепко её перевязали, как и рану, оставленную на его животе тукерской саблей.

Сармат рассмеялся.

– Ну, сверим список обид, – он начал загибать пальцы. – Хьялма посылает тебя на Гроздана-князя, потому что боится за покой южных границ. Ты идёшь, хотя понимаешь, что поход будет тяжелее, чем кажется, – так оно и выходит, потому что на подмогу Гроздану спешат тукерские ханы. Гроздан погибает в бою, ханы разбегаются, но халлегатское войско несёт немыслимые потери. Тебя считают погибшим: уцелевшие воины не находят твоё тело и решают, что злые тукеры всласть над тобой поизмывались – разрубили на кусочки и разбросали по Пустоши. В Халлегате все горюют, бьют в колокола и насыпают по тебе пустой курган. И когда ты, увенчанный боевой славой, возвращаешься домой с горсткой выживших соратников, то узнаёшь, что больше всех горюет наш предприимчивый Хьялма. Как говорится, братьев много, а Скобарья Вольность – одна. Так почему бы во время тризны по Ярхо не жениться на его невесте, пока скобарьский атаман не отдал дочь и земли кому-нибудь ещё?

Сармат мягко откашлялся:

– Я ничего не забыл?

– Пожалуй, нет. – Ярхо отхлебнул вина. Он следил, как Рагне, запутавшись в ногах, стёк на пол – хорошо хоть пальцы не отрезало.

– Повезло тебе вернуться, конечно, – заметил Сармат. – Не до свадьбы. Не после. А ровно в разгар гуляний.

Тот кивнул в ответ.

– Не знал, что и ты здесь. Я тебя вчера не видел.

– Ездил с приятелями развеяться по лесу, – объяснил Сармат. – А как вернулся к ночи, узнал, что у меня по-прежнему четверо братьев.

Он тряхнул головой: зазвенели золотые зажимы на косах.

– Видишь – в честь княжеской свадьбы даже меня из Криницы позвали. Наверное, это мать похлопотала. Хьялма бы наверняка сделал всё, чтобы гонец с приглашением до моей глухомани не доехал.

– Почему ты не за главным столом?

– Решил пожалеть сердце Хьялмы. Он на меня так косится, что страх берёт. Переживает, поди, как бы я не попытался соблазнить его жёнушку.

Ярхо хохотнул, растянув зарубцевавшиеся губы:

– От скромности не помрёшь.

– Что уж греха таить. – Сармат взял у проходящего слуги чарку. – Хоть поем рядом с тобой, а то подле Хьялмы вся еда во рту киснет.

Он повёл подбородком в сторону князя:

– Смотри, как взглядом меж столов рыщет. За нами наблюдает. Не нравится ему наша семейная беседа – может, я тебя тут к крамоле склоняю. А ежели и склоняю, плохо, что ли? Пойдём ко мне воеводой, Ярхо. Будет тебе в Кринице раздолье. Самый искусный бой – между пьяными землепашцами. Самый долгий поход – от одной крепостной стены до другой, за сутки со своими молодцами сможешь несколько раз туда-обратно сходить и ещё на обед успеть.

Ярхо отщипнул мясной ломоть.

– Что, совсем тоскливо?

– Да уж не так весело, как у тебя. Раньше к нам наведывались люди из улуса Заир-хана, и мы гоняли их ради приличия. Они не душегубили, но безобразничали – крали у нас скот, а за это я украл у Заир-хана сестру. Ужасно надеялся, что теперь-то мы по-настоящему повоюем, но не вышло. Я встретил его послов с примирительной речью – думал, это подольёт масла в огонь, но им взаправду понравилось. Ещё и ханская сестра наотрез отказалась покидать криницкий терем. Ну ты понимаешь… Я её не обижаю, а хан молод, ему недосуг заниматься замужеством своих сестёр – на всех приданого не напасёшься. Сам того не ведая, я оказал ему услугу, и Заир-хан вознамерился со мной дружить.

– Тукерский хан согласился, чтобы его сестра стала наложницей халлегатского княжича? Ты совсем заврался, Сармат?

Сармат провёл языком по зубам.

– Говоря откровенно, по тукерским обычаям она теперь моя жена.

Ярхо откинулся назад и поражённо отставил кубок.

– С каких пор ты живёшь по тукерским обычаям?

– Я не живу. Мне было любопытно, куда это может зайти.

– Стоит мне собраться в поход, – проворчал Ярхо, – как у вас происходит незнамо что. Ты после смерти отца совсем с цепи сорвался?

Сармат пожал плечами:

– Ещё не совсем. Отец умер больше года назад, а я в Кринице и того дольше. На что они с Хьялмой надеялись, запирая меня в такой глуши?

Ярхо потёр заплывший глаз.

– Ну и дела. Хьялма знает?

– Я постарался, чтобы он узнал. Это было несложно – у него по всему Халлегату уши. Ты не единственный брат, которого он вознамерился женить, Ярхо. Моей судьбой Хьялма решил распорядиться лихо – подумал, что даже в Кринице у меня чересчур много воли. Хорошо бы отправить меня на промозглый север, который от его имени держат верные отцовские воеводы, женить там на дочери какого-нибудь удельного князька и спуску не давать. – Сармат поморщился. – А как меня теперь женишь по воле Хьялмы? Расскажу ведь будущему тестю, что великий князь подсунул ему двоежёнца, и проверну всё так, что в обычаях никто и разбираться не станет.

Сармат подпёр висок кулаком, отправляя в рот кусочек пирога.

– Сам он, как ты знаешь, раньше жениться не собирался. Нет чтобы поскорее завести себе наследника, раз здоровье слабое. Всё нашими жизнями игрался, а что теперь? Посмотри на него.

Сармат кивнул в сторону Хьялмы, и Ярхо бессознательно проследил за его взглядом.

– Сдал с нашей последней встречи. Видно, после смерти отца кашель стал ещё более лютым, и неизвестно, выкарабкается ли Хьялма на этот раз.

– Год назад он просил меня жениться и даже не надеялся дожить до времени, когда его сын вырастет, – сказал Ярхо. – Он не хочет оставлять Халлегат ребёнку.

– Он никому не хочет оставлять Халлегат. Его мучает мысль, что кто-то позарится на его огромные владения и станет здесь единоличным правителем. А раз Хьялма не успеет вырастить сына, никому Халлегата не видать. Мать писала, он хочет собрать вече, которому после его смерти перейдёт наше княжество.

– Вот как? – Ярхо приподнял брови. – Что ещё мать писала?

– Что дядька с Хьялмой разругался. Все знают, что Тогволод тебя из всего нашего выводка считает самым толковым. А тут – пепелище твоего костра остыть не успело, как Хьялма передумал умирать неженатым и прибрал к рукам твою невесту с приданым. Тогволод сказал: «Оно, может, для княжества и хорошо, а вообще по-свински». Ох, знатно просчитался Хьялма, знатно. Привык поступать так, чтобы Халлегату было лучше, и позабыл, что и у его подданных есть сердца.

– Ты, кажется, радуешься.

– А то, – фыркнул Сармат и подался к уху брата: – Знаешь, чем я поистине восхищён? Ты мог пропустить гуляния, сославшись на нездоровье. Так всем было бы проще и приятнее. Но ты пришёл, и это изощрённая месть. Подумать только – прижучить Хьялму на его же празднике! Он места себе не находит и сидит как на иглах. Чувствует, что заигрался и крепко тебя обидел.

– Да, – повторил Ярхо эхом, – крепко.

Потом между ним и Хьялмой было много и хорошего, и плохого, но глубинная обида пустила в его душу ростки именно в тот день.

– И сейчас, – продолжал Сармат, – Хьялма боится тебя, Ярхо. Никого никогда не боялся, а вот, пожалуйста.

Некоторое время они сидели молча, лениво пили и неспешно ели, вслушиваясь в рокот чужих разговоров. Братья смотрели на высокий княжий стол, к которому знатные вельможи подносили сундуки с дарами. Хьялма сдержанно кивал, положив ладонь на руку своей княгини, которая могла бы быть вовсе и не его.

– Признаться, – сказал Сармат тихо, – я тебе даже немного завидую. Теперь ты знаешь, что произойдёт после твоей смерти и для кого твоя гибель стала бы действительно страшным ударом. Именно твоя гибель, Ярхо, – не смерть одного из нескольких княжичей, сыновей, братьев, господ. Когда время придёт, будут скорбеть многие, а поди разбери, кто искренне.

– А то я не догадывался, что так и случится, – буркнул Ярхо. – Забери у матери любого из нас четверых, она почувствует одинаковую боль, как если бы отняли конечность. Это к тебе отношение особое. Хьялме я полезен, а у Рагне и Ингола и без меня останутся братья – неприятно, но не смертельно. Товарищи погорюют, а затем пойдут искать себе нового предводителя. Это жизнь. Если я кому-то и дорог не как воевода или звено в цепи близких родичей, то их по пальцам пересчитать можно.

– Я насчитал двоих, – поделился Сармат. – Остальных могу не знать, уж не взыщи. Особенно женщин, ты мне своих зазноб не показываешь.

– И правильно делаю. Кто эти двое?

Сармат усмехнулся.

– Тогволод, – сказал без сомнений. – Дядька тебя, такого несговорчивого и серьёзного, больше жизни любит. Сам знаешь, что ты ему как сын.

– Знаю, – негромко отозвался Ярхо. – А второй?

– Я.