– Меня это не интересует. Зачем вы мне вообще об этом говорите? Я хочу вернуть свои вещи. Вызовите, пожалуйста, этих, как их там… экспертов, собаку, прокурора – и ищите, вынюхивайте, выслеживайте!

– К сожалению, у нас нет таких ресурсов. Я бы очень хотел…

– Вы не могли бы меня отпустить? – спросил Голум, кривясь от боли.

Да, хватка у меня крепкая. Как у каждого, кто ездит в общественном транспорте.

– Слушайте… – с этими словами я втолкнула в квартиру Боревича, за ним – Голума и наконец заперла за ними дурно отремонтированную дверь. – Я никого отсюда не выпущу, пока досточтимый пан детектив не отыщет следов взломщика.

– Уважаемая, так нельзя, – воспротивился Боревич.

– Время у меня есть. Я могу вас продержать довольно долго. Прошу. Вот место преступления. Покажите, на что вы способны. Или я вам должна показать, как вести расследование?

Полицейский тяжело вздохнул и закатил глаза. Голум не протестовал – он был доволен уже тем, что я ослабила хватку, и в запястье у него снова начала циркулировать кровь.

– Не нужно сердиться. Я сделаю все, чтобы вычислить и задержать виновного, – заверил Боревич. – Я только хочу, чтобы вы знали: когда дело касается преступлений такого рода, отыскать украденное бывает нелегко, а в течение одного дня и вовсе невозможно.

– Ладно, ладно, принимайтесь за дело, а то у меня из-за вашей болтовни суп выкипит. – Я повернулась к кухне и велела Голуму: – А вы за ним приглядывайте.

Я смерила обоих грозным взглядом, так что оба поняли: я не шучу.

Суп обещал выйти неплохим. Хотя картошку я бросила поздно. Теперь надо решить, что делать: оставить картошку недоваренной или еще подержать суп на огне, рискуя переварить капусту.

– Перечислите, пожалуйста, что у вас пропало, – начал полицейский – он наконец приступил к работе.

– Большая сумма денег, важные документы и кое-какие ювелирные украшения. Телевизор оставили, потому что он сломан. Доберусь до этой сволочи – убью.

– Успокойтесь, пожалуйста. Не надо так говорить, это противоправные угрозы.

На его невежливое предупреждение я ответила молчанием.

– В котором часу вы вышли из дома? – допытывался Боревич.

– Сегодня?

– Да, сегодня. Полагаю, что вчера с вашей квартирой еще ничего не случилось.

– Браво. Вы угадали. Я вышла из дома незадолго до девяти. До магазина несколько остановок, а мне надо было приехать к открытию. Заманивают людей несбыточными обещаниями, а потом выясняется, что курицы давно уже нет. Сами знаете, как оно обстоит. Покупать продукты по обычным ценам не каждому под силу…

– Когда вы вернулись домой?

– Недавно. Вы, я вижу, несколько нелюдим. А значит, с вами не поговоришь, как с нормальным человеком.

– Сколько могло быть времени?

– Около одиннадцати, – внезапно вклинился Голум.

– А вы кто? Муж? – спросил полицейский.

– Я? Нет! – отперся Голум.

– Вы что, спятили?! – Я повернулась к Боревичу. – Я – с ним? Как вам такое в голову-то пришло!

И я посмотрела на бедного Голума. Волос на голове – раз-два и обчелся. Пусть бы вообще лысый был, но нет. Жалкие пучки, произраставшие у него на голове, пробуждали болезненные воспоминания о былой шевелюре. На бледном лоснящемся лице – огромные голубые зенки. Сутулый, с тощего зада мешком свисают тренировочные штаны. Абсолютно никаких достоинств, вот вам крест. Как можно было дать такому человеку имя киногероя? Голум из фильма небось богатырь, красавец, высокий и сильный, с буйной шевелюрой. А этот что? Лысое чучело с Медзяной, десять.

– Кем вы приходитесь потерпевшей? – спросил Боревич.

Я ответила за Голума:

– Никем.

Лицо у Голума еще больше вытянулось, что придало ему исключительно неприятный вид.

– Сосед. Я живу напротив, – все-таки ввернул Голум.

– Вы ничего подозрительного не видели? Между девятью и одиннадцатью?

– К сожалению, ничего.

– Удивительно… – усомнилась я. – Я хорошо знаю, что вы постоянно сидите возле дверного глазка. А владелец хозяйственного разболтал, что вы себе купили панорамный глазок, и вам даже лестницу видно.

– Как же так? – напирал полицейский. – Вы обычно ведете наблюдение за лестничной клеткой – и именно сегодня ничего не видели?

– Да, я и правда смотрю в глазок, но именно сегодня преступника не видел.

– Что, без перерыва смотрите?

– Без малейшего!

– И как это у вас получается?

– Признаюсь, я на минутку отошел. В туалет. Пописать.

– Сколько времени вы могли отсутствовать? Минуту?

– Нет, уважаемый, нет! – Голум снисходительно захихикал. – Пописать обычно занимает у меня от двенадцати до пятнадцати минут.

Как же меня поражал этот человек. Я уж думала, что он не сумеет стать еще ничтожнее в моих глазах, а оказалось – сумеет, да еще как! Как можно рассказывать такие неинтересные и даже отвратительные подробности своей жизни, да еще совершенно посторонним людям в прихожей?

– Вы не помните время? – спросил полицейский.

– Глупый вопрос! – вмешалась я, видя, что такой разговор никуда не приведет. – Откуда ему знать, сколько было времени, когда он пошел в туалет?

– Было десять часов тридцать минут, – проговорил явно довольный собой Голум. – Я это знаю, потому что если в воскресенье утром выпью один стакан молока, то писать пойду только в одиннадцать, но сегодня суббота, а по субботам я выпиваю два стакана.

– Отлично. – Боревича явно не смутила урологическая исповедь моего соседа. – И когда вы вернулись, вам показалось, что дверь сломана?

– Дверь мне вообще никак не показалась, потому что ее уже не было.

– И это не возбудило у вас подозрений? Вы не позвонили в полицию?

– А зачем? Я же не знал, что произошло. Если бы я увидел разломанную дверь, то, конечно, забеспокоился бы, но двери же просто не было.

– И что вы сделали?

– Ничего. Сел на стульчик…

– У вас стул стоит под глазком? – спросила я.

– Да.

– Высокий, барный?

– Я вам скажу, где такой можно дешево купить.

– Ладно, только потом. – Я фыркнула. Я, конечно, была бы не против что-нибудь выгодно купить, но еще больше мне хотелось поймать преступника.

– И, как я уже сказал, я снова сел на стульчик.

– Вы никого не видели?

– Нет. И только потом появилась соседка. Вошла в квартиру. Она так странно двигалась, такая была напряженная… – Голум, говоря это, сгорбился, вытянул голову и сделал пару шагов.

– Да успокойтесь вы, – перебила я.

– Но я зашел спросить, что произошло, – продолжал он.

– Итак, кража со взломом имела место между половиной одиннадцатого и без двадцати одиннадцать, – подытожил Боревич. – Большое вам спасибо.

– Можно я уже пойду?

– Пора пописать? – Я так беспокоилась о его здоровье!

– Да. Можете идти, – отозвался полицейский.

И Голум зашаркал к себе.

Боревич достал блокнотик и стал что-то записывать.

– За пятнадцать минут дверь не взломаешь, – заметил он, поднимая взгляд от своих записей. – У вас есть враги?

– У меня? Что вы! Откуда? Меня любят. – Я проводила взглядом Голума. – Точнее, уважают.

– Преступник мог знать вас. А мог и ранее у вас бывать.

– Что вы такое говорите!

– Возможно, преступник − человек из вашего близкого окружения.

Боревич нес околесицу, но в конце концов он все же сдвинулся с места, шагнул в квартиру и оглядел разбросанные по полу вещи. Поднял книгу – «Пятьдесят оттенков серого» – и внимательно посмотрел на меня.

– Мне ее подарили. – Я пожала плечами.

Боревич полистал книгу, еще раз взглянул на меня и отложил томик. Мне стало скучно; я ушла на кухню и взялась за уборку. Бандит устроил бог знает что. Высыпал содержимое кофейной банки – судя по всему, искал деньги. В каком-то смысле неплохой тайник. Мне бы в голову не пришло хранить деньги в банке с кофе. Так или иначе, я не собиралась долго печалиться. Смела зерна в совок, высыпала в дуршлаг и промыла под краном. Сегодня солнечно, зерна быстро высохнут, а кофе вещь дорогая.

– Тут кое-что странное, – подал голос полицейский.

– Умничка. Долго вы искали, но говорите, что там у вас.

– Разбитое зеркало. Очень нетипично.

– Шерлок Холмс, мать вашу за ногу.

– Что-что?

– Ничего. Маловато, говорю. Экая невидаль – разбитое зеркало. Может, вы еще что-нибудь найдете?

– Нет, это интересно. Понимаете, взломщики обычно стараются не привлекать к себе внимания, оставлять как можно меньше следов и поменьше шуметь. Даже любители. У них это инстинктивное. Может быть, злоумышленников было двое, и между ними произошла ссора? Может быть, зеркало разбили инструментом, при помощи которого преступники проникли в квартиру? Может, это зацепка?

– Я уже поняла, что у нас ничего не выйдет. – Я со вздохом посмотрела на колесико от тележки.

Боревич нагнулся, чтобы получше рассмотреть треснувшее зеркало. Кажется, оно его сильно заинтересовало – через минуту он встал на колени, а потом опустился на четвереньки и ткнулся носом в пол.

– Видели? – спросил он.

– Вы же не ожидаете, что я вместе с вами буду ползать на четвереньках?

Боревич взял телефон и сделал несколько снимков пола, после чего поднялся и показал мне экран.

– Ничего не вижу, – объявила я, рассматривая фотографию паркета.

– Нечеткий круглый след. – И он обвел пальцем что-то на экране. – Их тут полно. Что это может быть?

– Костыли! – воскликнула я; меня охватила эйфория. – Это костыли!

Какая же я дура. Табачная вонь, такая знакомая. Я ее чувствовала чуть не каждый день. В лифте, на лестничной клетке, даже во дворе. Черт.

– Это безногий! – выкрикнула я.

– Не понял.

– Все, буквально все указывает на преступника: взломщик знал меня; следы костылей на паркете – и еще одна зацепка, которой вы вообще не заметили!

– Какая? – смутился детектив.

– По всей квартире пахнет сигаретами. Вы что, не чувствуете?

– Я чувствую, что суп варится.

– Мне пришлось открыть окно, иначе я бы задохнулась от вони. Вот уж зацепка так зацепка. А я не курю. От меня же не пахнет куревом?

– И что из этого следует?

– На моем этаже живет один безногий тип. Алкоголик. Очень подозрительный. У него уже были неприятности с полицией. Курит как паровоз, от него на километр сигаретами несет. А у этих, контрабандных, особенный запах. В лифт с ним лучше не заходить. Ясно же – это он меня обокрал. Я что, сама все за вас должна делать?

– Я, конечно, с ним поговорю, но это еще не доказательство.

– У меня к вам вопрос.

– Так?

– Вас там много? В полиции?

– Кадров не хватает, но сколько-то народу наберется. А что?

– И как вы себя чувствуете среди своих коллег? Уверенно? Может, ваш начальник решил, что обворованная старушка – не такое уж важное дело, и можно ее передоверить какому-нибудь желторотику? Вы же сами сказали: «приоритеты».

Боревич промолчал. Примерно с этой минуты он утратил мотивацию и перестал быть приятным, зато начал поворачиваться то в одну сторону, то в другую. Класть руки в карманы – для того только, чтобы тут же их вытащить. Он что-то хотел сказать, но промолчал. Мне показалось, что ему стало неуютно в моем обществе.

– Вы куда это?

– Опрашивать соседей, – ответил Боревич уже из-за двери.

Обиделся. И как он с такой чувствительностью собрался делать карьеру в полиции? Я-то человек деликатный, но не все же такие. От людей такого можно наслушаться! Ему нужно научиться терпению, иначе эта работа его доконает.

Я вышла на лестничную площадку и выкрутила слуховой аппарат на максимум. Боревич стучал в дверь безногого. Господи, какой же он нерешительный! Нет бы распахнул дверь пинком да и вошел – вот как в девятой серии, которую показывали в семьдесят восьмом году. А то стоит, стучит, как хороший мальчик. Безногий-то без зазрения совести мне дверь выломал, вместе с замками – весьма крепкими, – а этот стучится, и всё.