«Если я снова взгляну на это создание, – подумала она, – оно может убить моего ребенка».

Девушка на повозке пристально посмотрела на листок, приколотый к двери, и вдруг заговорила тоном, который казался очень грустным.

– Какое нежное сердце, должно быть, у этой матери. Я побеждена. Хотя я и не собиралась возвращать этого ребенка, в этот раз – но только в этот раз – я поменяю свое решение.

Женщина, сжавшаяся за дверью, услышала эти слова и, чуть не падая, бегом поспешила в комнату малыша. Он был там и спал глубоким сном.

– Благодарю! Благодарю! – восклицала счастливая мать, соединяя ладони до тех пор, пока скрип повозки, удаляясь, не смолк.

После того случая телега-призрак больше не появлялась в деревне.

Гладкое как яйцо

квартале Акасака в Токио есть улица, круто уходящая в гору. Давным-давно на одной стороне этой улицы был канал, а по другой стороне череда домов поднималась до самого верха. Это и днем было довольно пустынное место, а после заката там совсем никто не ходил. Говорили, что там обитали тануки^[10], которые подшучивали над людьми и обманывали их всеми возможными способами.

Однажды ночью по неотложному делу по этой улице спешил старик. Ночь стояла безлунная, и окрестности были погружены в кромешную тьму.

Старик шел, держа перед собой светильник и таким образом освещая себе путь. На середине подъема он не без труда разглядел человека, стоявшего на краю канала.

«Может, это призрак?» – спросил он себя.

Нервным движением старик направил светильник на человека. Даже в темноте он разглядел, что это была женщина, повернувшаяся лицом к каналу, и она плакала.

– Простите, все ли у вас в порядке? – вежливо спросил старик.

Но женщина, продолжая лить потоки слез, не ответила. Посмотрев на нее повнимательнее, старик отметил, что она была довольно молода и, похоже, происходила из обеспеченной знатной семьи. Ее кимоно, как он заметил, было превосходного качества.

«Наверняка сюда ее привели какие-то очень серьезные причины», – заключил старик и, позабыв о своих спешных делах, подошел к девушке.

– Послушайте, – произнес он нежно, – не нужно стоять тут и плакать. Скажите мне, что не так, попробуйте! Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам!

На этих словах женщина заплакала еще горше и громче. Казалось, она вот-вот бросится в канал!

– Ах, постойте! Не стоит думать о смерти! – пробормотал старик.

Потрясенный до глубины души, он положил руку на плечо девушки, чтобы помешать ей броситься вниз. В этот момент незнакомка перестала плакать и, все еще закрываясь руками, повернулась к старику. Затем она резко опустила руки и показала свое лицо.

– А-а! – старик оступился, пятясь назад, едва дыша. Лицо ее было гладким, как яйцо: ни глаз, ни носа, ни рта!

– Кто-нибудь! Кто-нибудь! Помогите! – закричал старик и, шатаясь, побежал вниз по склону, не различая дороги.

Старик не знал, как долго он бежал. Внезапно он увидел впереди маленький дрожащий огонек.

– Я спасен, – пробормотал он. – Хвала богам!

Старик наконец добрался до того места, откуда светил этот огонек: это была маленькая лапшичная лавка на краю улицы. Не теряя ни минуты, он вошел внутрь, едва дыша и в состоянии совершенного шока.

– Что случилось? – спросил стоявший у плиты хозяин лапшичной.

– Ах… ах… ах… – у старика совсем сбилось дыхание, и он едва мог что-то произнести.

– Вас ограбили?

– Я… я… Я видел ее! – смог наконец вымолвить старик. – Женщина! Женщина…

– Неужели? – ответил торговец. – И как она выглядела?

Старик едва не сошел с ума при одной мысли о лице, которое ему довелось увидеть.

– Вот так? – спросил торговец и, обернувшись к старику, провел рукой по своему лицу.

В тот же миг и лицо лапшичника стало гладким, как яйцо. Светильник погас. Старик издал пронзительный крик и упал без чувств.

Проклятые души

Проклятие Оивы

римерно триста двадцать лет назад жил-был в квартале Тоцуя в Самон-тё города Эдо^[11] самурай по имени Тамия Иэмон. У Иэмона была единственная дочь, звали ее Оива, и ей очень не везло. Когда ей было три года, умерла ее мать, а в пять лет ей довелось переболеть оспой, ужасной болезнью, от которой на лице остаются некрасивые пятна. Поэтому, когда Оиве исполнилось двадцать, никто не захотел жениться на ней. Спустя несколько лет Иэмон заболел.

«Пока я еще жив, – решил он, – я должен найти мужа для Оивы».

И стал просить друзей и знакомых постараться сыскать жениха для девушки.

В конце концов нашелся один ронин^[12], тридцати трех лет, без денег, из провинции Сэтцу^[13]. Он подумал, что раз все равно денег у него нет, то он правильно поступит, взяв девушку в жены, хоть лицо ее и неприятно. Несмотря на все эти обстоятельства, и Иэмон, и Оива были счастливы, и в Эдо сыграли свадьбу. Сначала молодой человек показал себя весьма расположенным к Иэмону и с Оивой обращался хорошо.

«Нам был дан хороший муж, – подумал Иэмон, – я наконец могу успокоиться».

Теперь он был счастлив, но, к сожалению, в скором времени умер. Тогда зять отказался от своего имени, назвался Иэмоном и стал хозяином дома Тамия^[14].

Новый Иэмон сменил статус ронина на самурайский, с официальной должностью, и серьезно трудился, чтобы гордо нести имя тестя. И с женой он к тому же обращался очень хорошо. Вследствие этого он стал очень популярен среди своих начальников.

– Это по-настоящему достойный человек, – говорили они, – и скоро он станет великим самураем.

Среди начальников молодого человека был господин Ито Садзаэмон, который часто звал его в свой дом повеселиться и отдохнуть. У него в доме жила прекрасная девушка по имени Окото, и Иэмон, увидев ее всего несколько раз, влюбился. На беду и Окото влюбилась в молодого самурая, ведь он был мужественен и отважен.

Иэмон, однако же, был женат на Оиве и не мог видеться с Окото с глазу на глаз. К тому же, если бы он бросил Оиву, ему пришлось бы вновь стать ронином.

«Что за ужасное лицо», – стал думать он всякий раз, глядя на свою жену.

И чем больше он сравнивал обезображенное лицо Оивы с прекрасными чертами Окото, тем сильнее становился недоволен своей женой. Так что вскоре он уже и смотреть на нее не мог. Ему не хотелось больше возвращаться домой, и он стал отвлекать себя от неприятных мыслей с помощью саке.

Через лавку, где продавали саке, он проходил каждый вечер, так что очень скоро денег ему стало не хватать, и он начал продавать вещи одну за другой. В конце концов он стал уклоняться и от исполнения всех обязанностей, которые накладывало на него положение.

– Пожалуйста, стань вновь тем серьезным самураем, каким ты был! – воскликнула однажды его жена. – Я сделаю все, что ты попросишь!

Оива умоляла его исправиться, но он и не думал слушать ее.

– Замолчи, старая ведьма! – вскричал он, ударив ее и продолжая бить ногами. – Я и смотреть на тебя не хочу!

И он пошел в дом Садзаэмона, чтобы обсудить ситуацию.

Однако же Садзаэмон по сути своей не был хорошим человеком. Он устал от своей дочери Окото, которую когда-то обожал, и подумывал, как бы сделать так, чтобы Иэмон отдалил от себя Оиву и женился на его дочери, лишь это станет возможным.

– Ты в тяжелом положении, Иэмон, – сказал Садзаэмон доверительно. – Если ты продолжишь в том же духе, с тебя снимут все твои официальные обязанности. Почему бы тебе не отослать Оиву на некоторое время куда-нибудь? Скажи ей, что заберешь ее, как только вновь встанешь на ноги.

Добрая Оива и подумать не могла, что все это – план, чтобы избавиться от нее, и потому согласилась.

– Я буду ждать тебя и не вернусь домой, пока ты не изменишься, – с любовью сказала она и ушла: стала работать горничной в доме другого самурая, очень далеко^[15].

– А! – воскликнул Иэмон. – Как все хорошо сложилось: легче, чем я предполагал!

Он был счастлив: теперь он мог жить с Окото, ничего не опасаясь.

– Оива меня бросила, так что теперь мне нужно найти новую жену, – рассказывал он всем вокруг. И за этими разговорами очень быстро он организовал свадебную церемонию с Окото, новой женой, красота которой сияла для него ярче драгоценностей.

«Ах, какой же я счастливый человек! – думал он. – Мне удалось унаследовать дом Тамия и услать Оиву».

Спустя некоторое время Окото родила сына, а Иэмон вернулся к добросовестному исполнению своих служебных обязанностей. А Оива ничего обо всем этом не знала и продолжала прислуживать в чужом доме в ожидании того счастливого дня, когда Иэмон приедет забрать ее. Но день этот все не наступал.

Однажды утром продавец табака по имени Мосукэ проходил мимо дома, где работала Оива. Раньше он часто продавал табак тем, кто жил в доме, где она выросла, и хорошо ее знал. Оива сразу же спросила его, как поживает Иэмон.

– Как?.. Ну… – начал Мосукэ, застигнутый врасплох. – Странно, что ты меня об этом спрашиваешь и что беспокоишься о нем. У нас все говорят, что Иэмон надоел тебе и ты бросила его. Теперь у него новая жена и сын, и живут они довольно-таки счастливо.

– Что ты такое говоришь? – воскликнула Оива. – Не может этого быть!

– Но это правда, – ответил Мосукэ. – Я же их своими глазами видел!

– Ах он проклятый! – вскричала Оива. – Я заставлю его пожалеть, что обманул меня!

Оива белее полотна босиком выбежала за ограду, растерянный Мосукэ последовал было за ней, но вскоре потерял ее из виду. Спустя какое-то время он заметил, как Оива, казавшаяся обезумевшей, бродила вокруг дома Иэмона, однако потом она исчезла; и никто не знал, куда она ушла.

Удивительно, но с того дня в доме Иэмона стали происходить странные вещи.

Оива неожиданно возникала в комнате, где спали Иэмон и Окото. Ее лицо – все в отметинах оспы – стало еще более ужасным, а длинные волосы шевелились, как змеи.

– Старая упрямая ведьма! – кричал Иэмон. – Почему ты не оставишь меня в покое?

Он пытался поразить женщину мечом, но меч проходил сквозь ее тело, будто никого и не было перед Иэмоном. И сколько бы раз ни пытался он прогнать призрак Оивы, она появлялась каждую ночь и смотрела на него страшным взглядом.

Мужчина совершенно помешался: теперь даже когда он смотрел на прекрасное лицо своей второй жены, оно казалось ему уродливым лицом Оивы. К тому же вскоре после того, как начались эти странные появления, их маленький ребенок неожиданно заболел и умер.

– Это все, наверное, проклятие Оивы, – рыдала Окото и, когда наступала ночь, ходила по дому, вымаливая прощения у призрака.

Но и Окото умерла.

Некоторое время спустя лицо Иэмона покрылось пятнами, точь-в-точь как было с лицом Оивы, и в таком облике он перешел в мир иной.

После уничтожения Иэмона и его новой семьи настал черед и дома Ито Садзаэмона. Оива убила всех его родичей одного за другим. Но и после этого проклятие продолжало действовать: любой, кто поселялся в доме Иэмона после этих событий, вскоре умирал из-за неизвестных причин. В конце концов кто-то построил в честь Оивы святилище Инари^[16] на развалинах дома. Люди стали молиться об освобождении души этой женщины.

Говорят, с тех пор призрак больше не появлялся^[17].

Длинные черные волосы

ного лет назад в старой провинции Иваки^[18], в поселке Кори, жил продавец тофу^[19]. И была у него единственная дочь, очень красивая девушка по имени Офуку. Когда Офуку исполнилось семнадцать лет, в канун Нового года, она перевязала свои длинные черные волосы, надела праздничное кимоно и отправилась в дом своей подруги, чтобы отпраздновать.