Знахарке страшно нравилось, когда тетя говорила «помяни мое слово». А еще она готовила еду три раза в день. Ни разу, пока знахарка жила вместе с Темпл, ей не приходилось жарить себе на обед кетчуп с майонезом. Темпл стала ее опекуншей, когда мать уехала, оставив записку: «Остацся с тетей тебе будет лучше всего не волнуйся буду писать!» Знахарке тогда было восемь, и она сама не больно-то хорошо писала – и все равно заметила ошибку в самом первом слове.

Темпл говорила, что в своем магазинчике «Красотка Халлет» продает только сувениры для туристов, но, если вдруг племянницу интересуют настоящие алхимические таинства, она ее научит. Волшебство бывает двух видов: естественное и искусственное. Естественное волшебство – это всего-навсего точное знание природных свойств. Если обладаешь им, можно творить чудеса, которые кажутся невежественным людям мороком или колдовством. Как-то один человек вылечил отца от слепоты при помощи желчного пузыря лировой рыбки, а если бить в барабан, обтянутый волчьей шкурой, то стоящий рядом барабан, обтянутый шкурой овечьей, лопнет^[12].

Свой первый настой знахарка приготовила вскоре после отъезда матери. Следуя указаниям Темпл, собрала дюжину цветков коровяка, желтеньких и ладненьких. Разложила сушиться на полотенце. Потом ссыпала в стеклянную банку, добавила дольки чеснока, залила миндальным маслом и поставила на подоконник. Через месяц процедила масло, разлила настой в шесть коричневых бутылочек, выставила их рядком на кухонном столе (ей уже хватало для этого роста) и позвала тетю посмотреть. Темпл подошла, крупная, с развевающимися рыжими волосами, длинными, волнистыми и блестящими, и сказала: «Молодец!» Первый раз в жизни знахарку похвалили за то, что она что-то сделала, а не наоборот (обычно ей велели не болтать, не плакать, не жаловаться, когда мама уходила в магазин и не возвращалась шесть часов кряду).

– В следующий раз, когда ушки заболят, твоя настойка тебе поможет, – сказала Темпл.

От этого обещания в животе у знахарки потеплело. Они же Персивали.

Она просыпается, в домике темно, потому что на улице дождь, а перед окном растут деревья, непонятно – утро или ночь. Утро: Душегуб царапается в дверь и кто-то стучит.

Знахарка пьет чай из ашваганды, от которого пахнет конюшней, и заедает его черным хлебом. Новая клиентка от всего отказывается – только воду берет. Зовут ее Ро Стивенс. Кожа на лице сухая, лицо взволнованное, волосы тоже сухие и тусклые (слабая кровь?), сама худая (худоба обычная, не по болезни). Знахарка чует, что этой женщине приходилось терять любимых. Запашок от нее такой, будто чуть дымом тянет.

– Я уже долго пытаюсь, мой лечащий врач – доктор Кальбфляйш из клиники репродуктивной медицины.

О докторе Кальбфляйше знахарка слышала от других клиенток. Одна про него так сказала: «Он как милфа, только нилфа – этого нацика я бы трахнула».

– Ты пила их лекарства.

– Целую бочку выхлебала.

– И как выделения?

– Да вроде ничего.

– На белок от яйца похожи, когда овуляция?

– Пару дней да. Но у меня месячные… нерегулярные. После лекарств стало лучше, но все равно не как часы.

Она так волнуется. И пытается этого не показать. Лицо дергается, черты складываются в «что, если?» и «что тогда?», потом снова разглаживаются, когда Ро берет себя в руки. В глубине души она не верит, что знахарка ей поможет, хотя очень хочет верить. Она из тех, кто не привык получать помощь.

– Язык покажи.

Розовый, покрыт белесым налетом.

– Надо с молоком завязывать.

– Но я не…

– Сливки в кофе? Сыр? Йогурт?

Ро кивает.

– Вот с этим всем и завязывай.

– Хорошо.

Но на лице у Ро написано: «Я же сюда не для того пришла, чтобы мне диету прописали».

Надо есть теплую согревающую еду: ямс, обычную и черную фасоль. Пить костный бульон. Побольше красного мяса: часы надо укреплять. Поменьше молочного: язык очень вялый. Побольше зеленого чая: стенки у часов слабенькие. Бабешки, тут главное – правильные микроэлементы. Всем заклинания подавай, но за свои тридцать два года знахарка убедилась: заклинания – это просто показуха. Если тело не хочет чего-то делать или хочет умереть поскорее, все ждут, что знахарка взмахнет волшебной палочкой и решит проблему. «Бульон? Какой такой бульон?» Она учит их вываривать кости, долго, по нескольку дней. Томить семена, стебельки и сушеные водоросли, сцеживать, пить. Маточный чай знатно воняет.

Знахарка берет из правого комода банку с чаем. Вытряхивает немного в коричневый мешочек, заклеивает его, вручает Ро.

– Нагрей воду в большой кастрюле, как закипит – высыпь туда, огонь убавь, вари три часа. Выпивай по чашке утром и вечером. На вкус – гадость.

– А что там?

– Ничего опасного. Травки и корешки. Эндометрий получше будет, а яичники посильнее.

– Какие именно корешки и травки?

Ро из тех, кто думает, будто что-то поймет, если услышит название, хотя на самом деле название ей ничего не скажет.

– Сушеный горец, корень гималайской ворсянки, дереза, зюзник, семена камелины, пустырник, лекарственный дягиль, корни красного пиона и корневище сыти.

Вкус у этого чая (знахарка пробовала) такой, будто воду налили в гнилую деревянную плошку и закопали в землю на несколько месяцев, червяки там купались, полевки туда плевали.

У Ро на верхней губе усики и месячные нерегулярные. Язык с налетом. Кожа и волосы сухие.

– Кальбфляйш тебя проверял на СПКЯ?

– Нет, а что это?

– Поликистоз яичников. Он влияет на овуляцию, так что, может, и в этом тоже дело. – От испуга Ро заливается краской, и знахарка добавляет: – Такое у многих женщин бывает.

– Но Кальбфляйш мне бы сказал? Я же больше года к нему хожу.

– Попроси анализ сделать.

Лицо у Ро доброе: веснушки, веселые морщинки от улыбок и грустные – в уголках губ. Но глаза сердитые.

* * *

Как готовится вываренный в молоке тупик (на фарерском это блюдо называется mjólkursoðinn lundi):

1. Надо ощипать тупика и помыть тушку.

2. Отрезать лапки и крылья, выкинуть.

3. Выпотрошить тупика, а требуху отложить на потом – для рагу с ягненком.

4. Нафаршировать тупика изюмом и тестом.

5. Вываривать в молоке или воде один час или пока не перестанет сочиться кровь.

Дочь

Задержка на семь недель или около того.

Дочь сидит в классе, уставившись в пол, и считает линолеумные плашки – семь. И еще раз семь.

Но она же не чувствует себя беременной.

Три раза по семь. Четыре раза по семь.

Она же должна была что-то почувствовать, пять раз по семь, если бы была беременна.

Записка от Эш: «Кто круче – Сяо или Закиль?»

Дочь пишет в ответ: «Эфраим».

«О нем речи нет, тупица».

– И что у нас здесь? – нудит мистер Закиль. – А у нас здесь белый кит. А почему он белый?

– Господь его таким создал? – спрашивает Эш.

Шесть раз по семь.

– Ну, не совсем, на самом деле я… – мистер Закиль копается в своих заметках.

Наверняка все из интернета сдул, у самого-то с мозгами негусто, вот и пытается как-то прикрыться этой копипастой.

«Ты ныряла глубже всех ныряльщиков, – тихо произнес Ахав. – Двигалась среди глубинных устоев мира»^[13].

Дочери хочется заплыть туда – в смертоносный трюм фрегата «Земля».

«Ты повидала довольно, чтобы раздробить планеты».

Семь раз по семь.

«Но ни словом не хочешь обмолвиться ты».

У нее и раньше случались задержки. Они у всех бывают. У тех же анорексичек – вообще постоянно; когда ничего не ешь, и крови не хватает. Или, к примеру, если организм недополучает железо. Или если курить слишком много. Вчера дочь выкурила три четверти пачки. Клементина, сестра Эш, говорит, что наркушам можно спокойно сексом заниматься – на метамфетамине не залетишь.

В прошлом году одна девчонка-старшеклассница нарочно упала со шведской стенки – сломала ребро, но выкидыша не получилось, а Ро/Мисс сказала тогда на уроке:

– Надеюсь, вы понимаете, кто в этом виноват – чудовища из конгресса, которые приняли поправку о личности, идиоты из Верховного суда, которые решили пересмотреть дело «Роу против Уэйда»^[14], – она говорила, вернее, даже кричала: – Всего каких-то два года назад в этой стране можно было легально сделать аборт, а теперь нам остается только падать с лестницы!

А еще, конечно, Ясмин.

Сама себя выскоблила. Сама себя изувечила.

С Ясмин они смешали кровь и стали сестрами (во втором классе).

С Ясмин дочь первый раз в жизни поцеловалась (в четвертом).

Ясмин заставила его надеть презерватив, но все равно залетела.

Как бы дочери хотелось обсудить это с мамой. И услышать в ответ: «Задержка на семь недель – ничего страшного, котик!»

Ее мама – очень разумный человек и много чего знает, но…

– У меня на какашках волосня какая-то!

– Не волнуйся. Помнишь, ты смузи вчера выпила для прочистки организма? Вот от стенок кишечника и отошли слизистые бляшки.

…не всё.

Знаешь, какого цвета были глаза у моей бабушки?

А волосы у деда?

А мои двоюродные бабки к старости оглохли?

А двоюродные прапрадеды ходили во сне?

Были у меня в роду математики?

А зубы у них были такие же кривые, как у меня?

Нет, этого ты мне не расскажешь, и папа не расскажет, и люди из агентства тоже.

Закрытое удочерение. Никаких следов.

«Ты моя?»

Эфраим не дожидается оргазма – минуты через две останавливается и говорит: мол, настроения что-то нет. Слезает с дочери. Сперва она чувствует облегчение. А потом ей становится страшно. Когда в прошлом году у них был «важный разговор» (слава богу, без анатомических подробностей, зато с многочисленными упоминаниями о зацикленных на сексе мальчишках), мама сказала, что ни один подросток мужского пола не упустит шанс перепихнуться. И вот пожалуйста, Эфраим, которому вот-вот стукнет семнадцать, свой шанс упустил. Вернее, сполз на середине.

– Я что-то не то сделала? – тихо спрашивает она.

– Не-е-ет. Устал просто, – он нарочито широко зевает и убирает за ухо белокурую прядь. – У нас тренировки по футболу два раза в день. Дай, пожалуйста, шляпу.

Ей так нравится эта шляпа, в ней Эфраим похож на красавца из какого-нибудь детектива.

А вот она сама: черные шерстяные леггинсы, прямая красная юбка, белый джемпер с люрексом, лиловый снуд. Жалкое зрелище, неудивительно, что он не захотел кончать.

– Тебя к Эш подкинуть?

– Ага, спасибо.

Дочь все ждет, когда он спросит про следующий раз, предложит встретиться, как-то намекнет на совместное будущее, да хотя бы просто скажет: «Придешь на нашу игру в пятницу?» Но они уже доехали до Эш, а Эфраим по-прежнему молчит.

– Ну… – говорит она.

– Пока, сентябрьская девчонка, – он целует ее, но поцелуй больше похож на укус.

В ванной у Эш дочь бросает свой лиловый снуд в помойное ведро и закидывает его клочками туалетной бумаги.

* * *

В семье Айвёр Минервудоттир ели рыбу, картошку, ферментированную баранину, вываренных в молоке тупиков и мясо гринд. Больше всего Айвёр любила так называемые fastelavnsbolle – эти сладкие булочки готовили на Вестлавьи, фарерскую Масленицу. В 1771-м году король Швеции съел за раз четырнадцать таких булочек, заедая их лобстером и запивая шампанским, и умер от несварения желудка.

Жена

Бекс не желает надевать дождевик. Они же на машине поедут, ну и пускай волосы промокнут, когда придется бежать до магазина, дождевик гадкий, от него шее противно.

– Ну и ладно, хочешь мокнуть – мокни, – говорит Дидье, но жена не согласна.

Льет как из ведра. Бекс должна надеть дождевик.

– Надевай! Немедленно! – кричит жена.

– Не надену! – вопит в ответ Бекс.

– Наденешь.

– Не надену!