– Что ты орешь, как мудацкая иерихонская труба? – ее отец тушит сигарету о подошву, бросает окурок в большой коричневый куст, делает шаг навстречу девочке и подхватывает ее на руки. – Только запомни, Бекси, слово «мудацкий» мы кладем в специальную коробочку. Ро-Фигаро, есть хочешь? Мы еще Пита позвали.

– Радость-то какая. А что за специальная коробочка?

– В эту коробочку мы кладем те слова, которые нельзя говорить маме, – объясняет Бекс.

– И при маме тоже нельзя, – Дидье ставит девочку на землю, и она мчится обратно к дому. – Вижу, у тебя с собой ничего нет, круто.

– В смысле?

– Жена моя истово верует в нерушимую заповедь двадцатого века: цивилизованные люди, которых пригласили на ужин, должны являться с небольшим подарком или едой. И вот очередное наглядное подтверждение ее неправоты: ты цивилизованная, но, как обычно, ничегошеньки с собой не принесла.

Жизнеописательница представляет, как Сьюзен скривится. И все запомнит. Такое она по гроб жизни не забывает.

Бекс в который раз устраивает жизнеописательнице экскурсию по своей комнате, а Плиний Младший плетется за ними следом. Комнатой девочка очень гордится: стены там лиловые, а на них сплошь феи, леопарды, буквы и носы от Пиноккио. Ее младший братик перекладывает на кровати игрушечного кролика, и Бекс шлепает его по руке. Малыш вопит, и жизнеописательница укоряет:

– Не стоило этого делать.

– Но я чуть-чуть только. Смотри, у меня есть полка для чудища и еще одна – для рыбы. А тут у меня мумия белки.

Жизнеописательница приглядывается.

– А белка настоящая?

– Да, но она умерла. Ну, это когда… – Бекс вздыхает, сцепляет ладони и смотрит снизу вверх. – Что такое смерть?

– Ну, ты же сама знаешь.

Оба они темно-русые, очень милые, все время чего-то хотят, иногда просто бесят и до странности похожи и не похожи на Сьюзен и Дидье. Дело не только в цвете волос – маленькие человечки словно вылеплены со своих родителей: у Бекс отцовские чуть запавшие глаза, а у Джона эльфийский подбородок, как у Сьюзен, на маленьких личиках отпечатались две генетические линии. Они желанные дети, плоды желания – сексуального в том числе, да, но, что еще важнее (во всяком случае, в нынешнюю эпоху контрацепции), желания воспроизвести себя. Дайте мне размножиться. Дайте мне жизнь, которую можно прожить снова, только лучше прежней. Дайте меня саму, чтобы холить и лелеять, только еще пуще. И еще раз, и еще, пожалуйста! Говорят, мы запрограммированы повторять самих себя. Желать семечка и землицы, скорлупки и яичка. Дайте ведерко и бубенец. Дайте коровку с выменем полным. И чтобы сосал малютка-телец – влажные глазки и носик упорный.

На первом этаже жизнеописательница спотыкается о пластиковый грузовик и больно ударяется локтем о журнальный стол. На полу куча игрушек. Она отпихивает ногой к стене голубой паровозик.

– У них тут настоящий свинарник, – говорит Пит Сяо.

– Я чуть локоть не вывихнула.

– А в остальном как дела?

Пит пришел работать в школу два года назад, преподает математику, сразу заявил, что останется только на год – смысл-то долго в этом медвежьем углу торчать. И этот год – тоже последний, и следующий наверняка будет последним.

– Цвету и пахну, – отвечает жизнеописательница.

Еще как пахнет – от «Овутрана» попробуй не запахни.

Они собираются в столовой. Предки Сьюзен постарались на славу: роскошный встроенный комод, на потолке – толстые дубовые балки, на стенах – резные панели. В качестве основного блюда запеченное мясо. Все увлеченно жуют.

– В этом году родителей-расистов еще больше, – жалуется Пит. – Один такой: «Рад, что моему ребенку наконец-то преподает математику человек вроде вас».

– Пит-карбид, у тебя уд, и в нем зуд, – говорит Дидье.

– Какой такой уд?

– В штанах у тебя, маленький такой.

– Ну, типично для белого – сменить тему, когда речь заходит о стереотипах образцового этнического меньшинства.

– Эй, Ро-Адамово-ребро, а ты покупаешь сперму только у белых доноров из расистских соображений?

– Дидье, господи ты боже мой, – возмущается Сьюзен.

– Белый – официальный цвет Орегона, – поддакивает Пит.

– Ребенку и так будет непросто из-за всей этой неразберихи со вторым родителем, – отвечает жизнеописательница. – Не хочу усугублять ситуацию.

– Как только ребенок появится, у тебя времени не будет даже посрать сходить одной. Ты и так не самая крутая девчонка, а станет еще хуже. Как там говорится: «Героин моей музыкальной коллекции только на пользу, чего не скажешь о детях!»

– Никто ничего подобного не говорит, – Сьюзен берет себе еще одну булочку.

– Я как-то писал доклад по этимологии, – рассказывает Дидье, – изучал, какими словами обозначали пенис, так вот, еще двести лет назад слово «уд» было вполне в ходу.

– Это на такие темы доклады писали в твоем затрапезном колледже? – интересуется Пит.

– Не затрапезном, а вполне себе трапезном – очень он был на «Макдональдс» похож, – встревает Сьюзен, – павильон стеклянный и окошко для раздачи.

– Что такое «затрапезный»? – спрашивает Бекс.

– Даже если бы это был всего-навсего двухгодичный колледж, а это, прошу заметить, не так, что с того? – Дидье почесывает шею. – Meuf, вот буквально, что с того?

– Да что же все нынче постоянно суют везде это «буквально»? – громко возмущается Пит.

– «Милашка Нелл пришла ко мне, и курица при ней, а я ей сунул славный уд – видала ль ты длинней», – цитирует Дидье. – Кстати говоря, «курица» означала женский половой орган.

– А вот нашего педиатра по имени он запомнить никак не может, – сокрушается Сьюзен.

Дидье одаривает жену долгим мрачным взглядом, встает из-за стола и уходит на кухню.

Возвращается с масленкой в руках.

– Зачем нам масло? – спрашивает Сьюзен. – Зачем ты его притащил?

– Затем, чтобы в картошку положить. Суховата картошка.

– Папочка, – хихикает Бекс, – у тебя лицо на попу похоже. Папка-попка, папка-попка!

– Chouchou^[19], давай-ка громкость убавь, чтоб было как по национальному общественному радио.

– Ненавижу это радио!

– Папа имеет в виду, что ты должна говорить потише, иначе выйдешь из-за стола.

Бекс что-то шепчет на ухо брату, потом считает до трех.

– А-а-а! – орут они хором.

– Ну всё! – рявкает Сьюзен. – Выходите из-за стола. Вы уже поели.

– А Джон не доел! Если детей не кормить, это… это будет жестокое обращение.

– Ты где такое слышала?

– Да, господи, из телека слышала, успокойся, – говорит Дидье.

Сьюзен закрывает глаза и на несколько секунд замирает. Потом открывает и спокойным голосом говорит:

– Всё, гномики, пора мыться. Пожелайте всем спокойной ночи.

Пит и Дидье хлещут пиво, банку за банкой, совершенно не обращая внимания на жизнеописательницу. Обсуждают европейский футбол, редкий виски, случаи передозировки у знаменитостей, какую-то видеоигру. Потом Дидье неожиданно про нее вспоминает:

– А чего ты мотаешься к черту на кулички в Салем – сходила бы лучше к ведьме. Я ее тут на днях видел около школы. Вроде она была. С другой стороны, наши-то старшеклашки на ведьм гораздо больше похожи.

– Она не ведьма. Она…

Высокая, бледная, с густыми бровями, а глаза большие и зеленые, как речная вода. Вокруг шеи черная лента.

– Необычная.

– Ну и – почему бы не попробовать?

– Ну нет. Она мне даст какой-нибудь коры древесной. А я и так уже в долгах, – жизнеописательница сама не знает, почему врет.

Она же не стыдится того, что ходила к Джин Персиваль.

– И ты еще собралась ребенка растить в одиночку, – говорит Дидье.

Или стыдится?

– Значит, детей положено иметь только женатым людям, которые по уши в долгах? – жизнеописательница чуть повышает голос.

– Да нет, я в том смысле, что ты просто не представляешь себе, как это будет сложно.

– Вполне представляю.

– Да ни фига. Вот посмотри – меня растила мать-одиночка.

– Именно.

– Что именно?

– Ты вырос, и у тебя все отлично.

– Ты живое подтверждение, – кивает Пит.

– Вот погоди, начнет у тебя дитятко блевать, вопить и поносить в четыре часа утра, а ты такая – мечешься: скорую вызывать или нет. И подсказать некому.

– А зачем кому-то мне подсказывать?

– Или вот у твоего ребенка концерт, он должен сыграть на гитаре, а ты не можешь прийти из-за работы, он ревет, все над ним потешаются.

– Утю-тю.

Дидье хлопает себя по нагрудному карману.

– Черт, куда сигареты подевались? Пит, у тебя есть?

– Да уж выручу.

Дидье и Пит выходят из дома.

Жизнеописательница думает, что неплохо бы убрать со стола (это вежливо и уместно – помочь Сьюзен), но так и сидит, где сидела.

В дверях появляется Сьюзен.

– Наконец-то заснули.

Ее узенькое личико в обрамлении светлых кудряшек перекосилось от ярости. Злится на детей, которые так долго не засыпали? Или на мужа, который вечно ничего не делает? Опершись на спинку стула, Сьюзен оглядывает заваленный грязной посудой стол. Даже в гневе она сияет, на ее лице играет свет от всех ламп в комнате.

Громко топая, возвращаются мужчины, от них пахнет сигаретным дымом и холодом, Дидье смеется:

– Я так и сказал!

– Классическая история, – отвечает Пит.

Сьюзен убирает тарелки. Жизнеописательница встает и хватает со стола сковородку.

– Спасибо, – говорит Сьюзен сковородке.

– Я помою.

– Да нет, не надо. Достань, пожалуйста, из холодильника клубнику. И сливки.

Жизнеописательница споласкивает ягоды, промокает салфеткой, отрывает чашелистики.

– Специально для тебя купила, – говорит Сьюзен.

– В смысле, если мне понадобится фолиевая кислота?

– А ты?..

– На следующей неделе попробуем опять.

– Постарайся как-нибудь отвлечься. В кино сходить.

– В кино, – повторяет жизнеописательница.

Сьюзен хлебом не корми – дай посочувствовать чужому горю. Не сильно похоже на эмпатию или искреннее сострадание, но почему бы и нет? Добрая подруга пытается проникнуться твоими бедами. Но сама попытка кажется жизнеописательнице оскорбительной. Первая беременность у Сьюзен была незапланированной. А во второй раз (она сама говорила) все вышло с первой же попытки, такая вот я плодовитая, думала, долго будет, а оно – бац! – и получилось. Если рассказать Сьюзен о походе к ведьме, та выслушает с серьезным видом, ободрит, а потом будет смеяться у жизнеописательницы за спиной. Вместе с Дидье. Бедняжка Ро, сначала сперму покупает в интернете, потом консультируется с бездомной лесной ведьмой. Бедняжка Ро, почему она все это не бросит? Она ведь просто не представляет себе, как это будет сложно.

С ее-то учительской зарплатой – да ей в гроб уведомления положат о просроченном кредите, а вот Сьюзен и Дидье, которые тоже живут на одну учительскую зарплату, в долги не влезают и, насколько она знает, за квартиру не платят. И уж, конечно, родители Сьюзен исправно кладут денежки на счет Бекс и Джона.

«Если начинаешь сравнивать – это верный путь к отчаянию», – говорит преподавательница по медитации.