Все мужчины, а женщин среди нас не было, не сговариваясь, сдержали смех, притворно сморщились, будто нам всем совсем не смешно и протянули дружно:

–– Фууу…

Невропатолог Мокроусов, как самый старший произнес:

–– Петр Борисович, вы же интеллигентный человек, врач, откуда эта пошлость?

Петя не понял.

–– Да ладно?! Смешно же… и юмор такой, тонкий. Ну, чего вы?

–– Петя, – сказал я, – о том что все медики, пошляки, развратники и циники – миф, а ты пытаешься этому мифу дать основание. Не надо. Мы же люди с тонкой душевной организацией. Хорошо, еще что среди нас не оказалось дам. А то ты мог бы и по морде получить, в крайнем случае услышать традиционно чеховское «Позвольте вам выйти вон»!

Петя расстроился, но нам его было совсем не жалко.

– Кстати, о женщинах! Леха! – ко мне повернулся невропатолог Мокроусов, – как тебе новенькая?

Я завяз зубами в нуге, потому поставил кружку и пальцами изобразил «весьма, весьма». Но кое-как разлепив челюсти спросил:

–– А где она сейчас?

– Артемида! – поднял палец невропатолог. – Завподстанцией ее лично повел осматривать автопарк и гоняет по инструкциям и оборудованию. Все ждем, кому достанется эта роза для стажировки?

Невропатологом мы его называем по привычке. Спецбригады упразднили, всех спецов уравняли с линейными врачами. Всех, кроме травматологов. Единственный портативный рентген, который дали на бригады это компьютерный томограф для головы, похожий на ведро с проводами. В это ведро помещается голова с инсультом. Через пять минут получаем спиральную томограмму с объемной картинкой всех тканей и сосудов головы. Где тромб, где разрыв?

Травматологи работали руками. Для них рентгена еще не создали, потому что рентген-накидка нормальной картины повреждений не давала, только намекала, тут перелом, а тут что-то воспалилось. Экспериментальный девайс.

Мокроусову скоро на пенсию. А туда же – Артемида! Почему Артемида – ясно, от фамилии. Ему-то она точно не достанется, он уже с фельдшером работает. Жирно ему будет еще и врача-стажерку.

Селектор щелкнул.

– Зорин! Зайдите в диспетчерскую.

Я подчинился, оставив на столе кофе и батончик. Если вернусь, а Петя не сожрет – будет чудо. Я усмехнулся и подумал, если Петр действительно не покусится на мой «ланч», то я сегодня обязательно познакомлюсь с этой – Артемидой. Меткое прозвище, данное Мокроусовым, мгновенно прилепилось в моем сознании к этой красотке. Что меня привлекло в ней? И я вспомнил, она пошла мимо меня и чуть коснулась бедром моего плеча, потом я смотрел ей в спину и невольно подметил, что она не идет, а будто летит или плывет в сантиметре над полом. В ее походке чувствовалась огромная внутренняя сила и тренированность. И попа у нее очень такая, подтянутая. Так ходят люди – мастера единоборств. В их походке, позе, взгляде есть что-то такое, что останавливает любого противника, если только он не дурак. Отец, еще когда был здоров, метко заметил. «Их взгляд будто сгибает предметы, с которыми сталкивается, как сгибает монету попадающая в нее пуля». Правда, потом еще добавлял, что настоящие мастера умеют сдерживать этот взгляд, потому на свете немало амбициозных дураков, считающих, что любого мастера непременно надо перемастерить.

Горыныч встретил меня в лифте у диспетчерской.

– Алексей!

Я остановился в ожидании. Почему он не вызвал к себе в кабинет?

– Алексей, – повторил заведующий, – есть важное дело.

Я вопросительно приподнял одну бровь.

–– Меня в диспетчерскую вызвали вы?

– Да. Возьми эту врача Артемову на стажировку. Оплата будет, как одному и еще надбавлю учебные часы к аккредитации. – Он посмотрел на табло над входом.– Вот, двадцать учебных часов. Только ты ее уж отстажируй, как положено.

Прозвучало весьма двусмысленно, если наложить его выражение на мои мечты в отношении Артемиды.

– Есть, отстажировать! «Сколько раз»? – хотел добавить я, но вовремя осекся, Горыныч этой пошловатой шутки не примет и наверняка отдаст мою симпатию кому-нибудь другому.

– Я серьезно. Все, как положено. Все инструкции, манипуляции. Ну, сам понимаешь. И это… – он поморщился, – насчет Юрки… объясни ей, чтобы на вызовах не болтать. Вообще. Даже между собой. А то черт знает, что они там слышат эти больные. И держи дистанцию!

Когда я вернулся в кухню, там уже никого не было, на столе меня ожидали полкружки кофе и полбатончика. Петя поделился моим обедом по-братски.

Я сидел на кухне в обнимку с кофе, когда вошла доктор Артемова, и мне вспомнилось определение Мокроусова «Артемида!»

– Алексей Иванович? – Валентина села против меня за стол.

Я шутливо отдал честь, улыбнулся.

– К вашим услугам!

– Меня вписали на вашу бригаду. Вы не против?

Сдерживая эмоции, а что греха таить, хотя новость уже не неожиданная, лучшего способа для знакомства, чем совместная работа, не придумаешь. Я притворно нахмурился.

– Я Алексей Максимыч, – поправил, – как Горький. Знаете такого Буревестника революции? – я процитировал: «Толстый пи́нгвин прячет тело жирное в утёсах…»

– Нет, – ответила она, – Фу, какая гадость. Не люблю жирных. А почему Горький? Я люблю сладкое. Так, вы не против?

Она старательно играла роль недалекой кокетки. И ей это удавалось весьма неплохо.

– Боюсь, ДК перегорит, узнав, кто с нами работает.

Она приняла шутку за чистую монету, и искренне удивилась.

– Отчего это?

– Ревнивый очень, – поджал я губы, чтоб не улыбнуться. Артемида расхохоталась. Я, не скрывая, рассматривал ее. Ей не больше двадцати пяти, не зажатая, озорные чертики в глазах прыгают. Мелированные русые волосы до плеч, очень хорошая косметика и чувство вкуса. От нее не пахло косметическими ароматами, на губах помады нет, ага… татуаж… для работающих сутками это экономно.

– Вы не женаты, Алексей? – нахально спросила она. В глазах охотничий блеск.

– Женат, – усмехнулся я, – как говорят мои родители, на работе женат.

Она заинтересованно поглядела на меня, вытянула губы, призывные, чувственные… теперь она меня будто оценивала. Наконец произнесла:

– И подружки нет?

Я чуть не покраснел и решил переплюнуть ее в нахальстве.

– Если я правильно воспринимаю ваши мысли, то теперь, кажется, появилась?

Она не отвела глаза.

– Все возможно. А вы давно страдаете телепатией?

– Это ж запрещенная болезнь, – серьезно объяснил я, – сколько себя помню, телепаю, но успешно скрываю это от общественности.

– Вы слишком откровенны с незнакомками, – парировала она, подаваясь вперед, через стол. Так что расстегнутая на груди молния комбеза приоткрыла все сокровенное за пазухой. А там было на что посмотреть.

Я качнулся к ней навстречу, глаза наши на расстоянии двух десятков сантиметров.

– Для незнакомки – слишком, для подружки – в самый раз.

Она порозовела, и я ощутил призыв. Ферромоны. Вот что она использует вместо духов. Диана-охотница. Нам работать до утра. Хорошо, что в столовой больше нет никого.

– Мы коллеги, сотрудники, – прошептала она, – так вы познакомите меня с вашим аппаратом?

– Вы про ДК-2М? – также шепотом переспросил я.

– Он у вас так называется? Оригинально. – Ответила она все еще шепотом.

– Мне вас представить ему как подружку или как сотрудницу? – от ее призыва голова шла кругом.

– Вы про ДК-2м? – прошептала она мой же вопрос и добавила, – или у вас есть и другой аппарат?

Мы смотрели в глаза друг другу и хором расхохотались. Никогда мне не было так легко и весело. Девчонка, конечно, стервочка, но веселая… и, кажется, я ей нравлюсь.

– Одиннадцатая бригада! – объявил селектор. В динамике хихикнули, – хорош любезничать, у вас вызов!

Валентина подскочила от неожиданности.

– Иди к машине, – я перешел на «ты» мгновенно, – я вызов заберу.

ГЛАВА 2

Валентине не понравилось, что наш разговор диспетчеры подслушивали. Не скажу, что и я в восторге от этого знания, но все мы давно привыкли к тому, что селектор двухсторонний и позволяет не только объявлять по громкой связи, но и прослушивать помещения, где болтают, где храпят, пользуясь минуткой затишья.

Стучат ли наши диспетчера начальству? Нам, медикам, это безразлично. Зная, что нас могут прослушивать, мы просто никогда не ведем бесед, которые могут чем-то скомпрометировать собеседников.

Я не предупредил об этом Артемиду, не успел. А теперь просто нужно ей объяснить это как факт, как «природное явление неодолимой силы». Оно есть, его надо принять и соблюдать условия игры, тогда ты будешь или в зоне ничьей или в выигрыше, но противник-игрок об этом догадываться не должен. Я уже настолько врос в обстановку тотального шпионажа, что избегал возможности получения хоть какого-то важного компромата на меня. Это уже делалось на уровне рефлексов и инстинкта. При этом нужно было поддерживать репутацию человека начисто лишенного амбиций. Кажется, мне это неплохо удавалось. Но почти всегда мешало в одном важном деле – создании семьи. Знакомые мои девушки не видели во мне жениха, как не видели различные контролеры потенциального преступника.

Женщины любят ярких и самобытных, а я – никакой, средний арифметический. Во мне нет ничего выдающегося. И все романы мои до сих пор заканчивались разрывом. Причина банальна, не понимая моей индивидуальности, все подруги рано или поздно начинали ломать меня под себя. А я не ломался. Натыкаясь на сопротивление, дамы мои предпочитали расстаться сами. А я, утомившись отражать прессинг, отдыхал в обществе родителей, слушая очередную порцию упреков от мамы. Получится ли что-нибудь с Валентиной, я не знал и не загадывал. Покажет сегодняшнее дежурство. Либо мы встретимся завтра вечером и проведем его как-то вдвоем, в меру нашей фантазии, либо я ее отстажирую, как сказал Горыныч, и на этом наши отношения закончатся. В планах было стандартное: «Поужинаем вместе? И если – да, то может быть и позавтракаем?»

Загадывать не имеет смысла. Я не спокоен, в смысле, умеренно взволнован, но рабочая обстановка не позволяет думать о личном интересе. Я все время мысленно балансирую. Она сидит в салоне машины и в кабину доносится ее аромат. Не аромат духов, а ее личный. Запах женщины. Смеси шампуня и дезодоранта.

В салонном зеркале я вижу только край ее фигуры, плечо, немного волос, грудь и руки. Она собирает волосы в пучок и скрепляет их на затылке. Я не вижу этого, но по ее движениям догадываюсь. Водитель Сережа может ее видеть больше, но ему разглядывать Артемиду некогда, хотя глаза его чаще обычного перелетают на зеркало заднего вида, показывающее обстановку в салоне.

Он, не глядя, вынимает из ящика подлокотника головную УКВ-рацию-гарнитуру, проволочную дужку с наушником и микрофоном, похожие, только микрофоны, используются на телевидении. Это наша связь с машиной на вызове. Важный элемент безопасности. Сережа протянул рацию Артемиде. Она должна знать, для чего. Горыныч проинструктировал. Знает.

Три вызова подряд. Валентина работала очень точно. Это определение самое правильное. Ни на слово не отклонялась от инструкции. К счастью, никто на вызовах не пытался спровоцировать конфликт. Все проходило быстро: осмотр, опрос, десять минут жужжал ДК, задавая через нас дополнительные вопросы больному. Выдавалось лекарство, вводилось. Под мою диктовку Валентина набирала «результаты осмотра врача». Если больной или родственники начинали задавать не имеющие к нашей работе вопросы: «Девушка, а где вы красили волосы?» или «Какая симпатичная заколка, где можно купить такую?», мы отвечали:

– Нам запрещено обсуждать с клиентами темы, не имеющие отношения к работе и больному. Задавайте, пожалуйста, правильные вопросы.

Только один раз на вызове Валентине сделали комплимент:

–– Девушка, как заиметь такую прекрасную фигуру?

И Артемида не удержалась, ответила рекламным слоганом: