Поэтому она тащила сумку с банками огурцов, салатов и компотов. Банки позвякивали. Свекровь тоже звенела:

– Не разбей.

А Тоня мечтала скинуть их в проем между перилами. Только ещё не знала кого больше – банки или свекровь.

Когда вошли в квартиру, в нос дал неприятный горелый запах. Тоня лихорадочно соображала. Вроде Петя показался ей в адекватной норме, насколько это было возможно после ночного запоя. Но она не могла сообразить, что он успел натворить, пока она встречала свекровь.

– Чем у тебя воняет? – скривилась Светлана Григорьевна.

– Не пойму.

Тоня поставила сумку на пол и помчалась на поиски источника гари.

Когда она нашла, было горькое разочарование. Любимый утюг лежал на любимой блузке, выжигая в ней собственный отпечаток.

Она быстро подняла утюг, к нему приклеилась блузка, так и висела на радость свекрови.

Она как раз вошла за Тоней и любовалась картиной.

– Ну что ты за хозяйка? – картинно развела она руками.

– Какая есть – пробубнила Тоня. Иногда она жалела, что не умела скандалить. Бывало лежа в кровати перед сном, прокручивая ситуации дня (оставившие неприятный отпечаток), представляла себе другой поворот событий, где она красноречиво не дрогнувшим голосом отвечает обидчику. Наверное, где-то внутри неё жила, спала, иногда просыпалась храбрая, остроязычная вредина, обладательница тонкого юмора и богатейшего лексикона, с супер способностью красиво послать. Но такое могло быть только в уютной темноте одиночества, но ни как перед издевательским выражением лица свекрови. Сейчас главное найти в себе силы и не расплакаться.

Тоня выключила утюг.

– Хотела дом спалить?

– Очень – ехидно ответила Тоня. Ей было жутко обидно, что готовясь к приезду свекрови, готовя её сына, она испортила свою вещь. Любимую. Она не переживала, что в очередной раз выглядит безрукой и корявой. Ей было все равно. Она не искала любви и уважения Светланы Григорьевны – это бесполезно. Но ей было до слез обидно за блузку.

– Сыночек, ты только глянь.

С этими словами она вышла. Тоня закрыла за ней дверь, распахнула окно и упала на кровать. Хорошо, что Петя не собирался глядеть. Они сидели на кухне. Свекровь орудовала, сооружая на стол, слышно было, как хозяйничает в её холодильнике, хлопает шкафчиками, гремит посудой, включает воду и трещит без умолку, рассказывая любимому сыну о прелестях жизни в деревне. Тоня поймала себя на мысли, что готова предложить Светлане Григорьевне забрать сына в прекрасное место, а Пете посоветовать уехать под крылышко матери, оставив безрукую хозяйку одну. Неудержимое желание подталкивало её выйти и сделать предложение, от которого они оба будут отказываться. А потом свекровь уедет. Петя напьется и побьет её. Поэтому она спрятала желание далеко, закопала, замуровала и придавила надгробной плитой. Надпись гласила, что желание жило всего полминуты.

Тоня смотрела в потолок, чувствовала себя раздавленной.

У неё никогда не было доверительных отношений со свекровью. В день знакомства Светлана Григорьевна расчертила границы, по её мнению это были нормы поведения. И общение складывалось так, что результат был всегда однозначным: невестка обязана сильно любить мужа, уважать свекровь, а они в свою очередь будут любить её. Но на практике получилось, что любить Тоню не за что. Семейная жизнь все расставила по-своему. Сначала оказалось, что у невестки постоянно пыль на подоконниках, а люстры моются раз в год, потом выяснилось, что в шкафу вещи Пети лежат комом. Как выяснилось? До сих пор для Тони загадка, но скорей всего заглядывала.

Набеги свекровь устраивала редко, но после её визита Тоня чувствовала погром в душе.

Никому и никогда Тоня не говорила, что Петя пьет. И так сложилось, что Светлане Григорьевне она не хотела говорить, чтоб не услышать в ответ обвинения. Она и сама знала, что виновата. Она позволила выпить первую рюмку, приводила его в порядок, когда он напивался, потом была первая бутылка, стало тяжелее, потом непросыхаемые будни.

Все накатывало, как снежный ком, налипали на первую рюмку жалость, угрызения совести, обиды, желание вылечить, надежды, что сам одумается. А получилось так, что ком влетел в неё, обдал морозными, острыми льдинками, и она поняла, что ничего не произойдет, пока он сам не захочет. Но постепенно уходила любовь. Сначала ей было неприятно, что он к ней дотрагивается, а потом он и сам перестал ею интересоваться. Так и жили.

– Тонечка, – позвала Светлана Григорьевна.

Тон её не предвещал ничего хорошего, хоть и был ласковый и нежный.

Она села на кровати и наткнулась взглядом на самую большую потерю. Блузка испорчена. Теперь у неё нет радости в виде нежности материала. А на другую нежность она уже не рассчитывала. В подтверждении этого муж крикнул:

– Тоня, мама зовет. Ты не слышишь?

– Иду – отозвалась Тоня.

Она вошла в кухню и застыла. Свекровь терла газовую плиту. Терла с такой силой, что можно было протереть дыру, но Тоня-то знала, что там всего лишь капелька убежавшего кофе. Но выступление было показательным, сценарист не подвел. Зачем упрекать словами, можно уколоть действием.

Тоня попыталась вспомнить, когда она позволила Светлане Григорьевне относиться к ней так неуважительно? Наверное, в первый день знакомства. Сначала Тоня стеснялась дать отпор маме любимого мужчины, а теперь это бесполезно.

Любой скандал отнимает силы. Уничтожает энергию. Оставляет черные дыры внутри.

Поэтому Тоня помахала им рукой и сказала:

– Мне на работу надо.

– Как? Сейчас? Но что можно делать вечером на работе?!

– Работать.

– Знаю я ваши работы. Только хвостом крутить умеете.

Тоня поймала нездоровое желание поинтересоваться у свекрови, откуда такие познания? Из молодости? Но она улыбнулась своей внутренней вредине, отправила её на место, в укромный уголок (проснешься вечером, перед сном будешь мне рассказывать, как надо было ответить), и сказала:

– У вас испорченные взгляды.

– Хамка. Ты ещё мне скажи, что я извращенка – с вызовом выкрикнула свекровь. – Нахалка.

– Какая есть – заметил Петя.

Тоня пожала плечами, соглашаясь.

– Петя, почему ты её не остановишь?

Тряпка уже была брошена в раковину, хотя Тоня могла предложить почистить вытяжку, но, к сожалению, вредина уже вернулась в свой укромный уголок.

– Она придет, мам, – резонно заметил Петя, и Тоня побоялась, что он уже задумал.

Никому и никогда Тоня не говорила, что Петя пьет. Но тут почувствовала острую необходимость поделиться своим горем с его матерью. Пусть бы и она прочувствовала это. Но она только вздохнула и вышла.

– Антонина твоя бесхозяйственная… – завела любимую песню Светлана Григорьевна. – Не повезло тебе, сыночек.

– Какая есть – повторил Петя и поинтересовался – лучше расскажи, что там в деревне? Как Мишка Воронцов?

– Спился твой Мишка.

– Придурок.

Тоня в коридоре усмехнулась и вышла из квартиры. Постояла возле двери. Спустилась. Снова постояла. Подумала и решила прогуляться по городу, потому что бродить вокруг дома и сидеть на детской площадке слишком опасно – Светлана Григорьевна когда ни будь решит уехать и выйдет из дома.

Ноги сами её привели к дому Надежды Петровой.

***

Через полчаса Максим Анатольевич припарковал автомобиль во дворе многоэтажки, пытаясь в пятнадцатый раз дозвониться. Трубку никто не брал, поэтому Максим Анатольевич, выбрался из машины и направился к нужному подъезду.

И каково же было его удивление, когда из подъезда вышла Антонина. Она, задумавшись, прошла бы мимо, но Максим Анатольевич проговорил:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте – машинально повторила она и пошла дальше, даже не взглянув.

– Антонина, добрый вечер – попытался он привлечь её внимание. Вот ведь нелепица, разговаривать со спиной.

– Ой, ах – оживилась спина. Тоня покрутила головой в поисках человека, который отвлек её от мыслей, вернув в реальность. – Ой, Максим Анатольевич, это вы? А что вы тут делаете?

Ему показалось, или она действительно обрадовалась, увидев его.

– Такой же вопрос. А вы что тут делаете?

– А я приходила к Ирине. Ветровой Ирине. – Она снова загрустила. – А она под машину попала.

– Да вы что? Я надеюсь, она жива…

– Нет. – Тоня всхлипнула и быстро смахнула слезы. – Она погибла.

***

Ему захотелось поддержать её, но Богатырев предложил:

– Антонина, давайте я вас домой подвезу.

– Ой, что вы я тут недалеко живу. Пять минут. Вам, наверное, по делам надо.

Он не стал ей говорить, что пришел по делам к Ветровой Ирине, но и молчать было подозрительно, хотя Антонина сейчас была в таком состоянии, что не могла заметить противоречий поведения и разговора.

– Мне не сложно. Я никуда не тороплюсь.

Ехали они долго, но упрекать Тоню во вранье не хотелось. Понятно, что она отказывалась, чтоб не загружать его своими проблемами. Он же в свою очередь не считал проблемой подвезти девушку к дому.

На город медленно спускалась ночь. Сначала посерели дома, потом зажглись фонари, потом пришлось включить фары. Тоня молчала, изредка указывая дорогу, при этом, не отвлекаясь от неё, как будто собиралась предупредить о незаметной яме или опасном повороте.

– Зачем вы приходили к Ирине? – прервал тишину Максим.

Тоня вздохнула, собралась с силами, как будто это был самый сложный ответ на самый сложный вопрос.

– Максим Анатольевич, я люблю свою работу. Мне она нравится, но я давно хочу уволиться. Мне очень тяжело самой выгребать весь тот ужас, который скопился в моем кабинете.

– Вы хотели предложить Ирине вернуться на работу.

– Да. Я понимаю, это все не мое дело. Этим должны заниматься кадровики, но я действительно устала. Мне приходится брать документы домой, чтобы потом легче было на работе. Но тогда я совсем не отдыхаю. Я работаю и в министерстве, и дома. Хотела упростить, а на самом деле усложнила. Мне нужна помощница, а ещё лучше две. Но так получилось, что… их нет. Вот я и подумала, что попрошу её вернуться. Я звонила с самого утра, но трубку никто не брал. – Она не стала рассказывать, что приезд свекрови выгнал её из дома, и она решила не терять время на пустую прогулку. – И я решила зайти к ней после работы. Она жила с мамой. Вот она и сказала, что Ира две недели назад попала под машину. Представляете? Вышла вечером в магазин и не вернулась. А утром её нашли на обочине.

– Как это утром?

– Ой, я не знаю. Я не спрашивала. Надо было спросить? Да?

– Нет. Ничего не надо спрашивать, Антонина.

Голос оказался грубым, и Тоня сконцентрировала внимание. Удивилась. Забеспокоилась. Максим быстро ретировался:

– Извините.

Она, естественно, приняла извинение. Максим в очередной раз обратил внимание на её доброту. Если бы у неё был собирательный образ – её бы звали не Тоня, а Нежность.

Она вовремя заметила:

– Чуть не проскочили. Это мой дом.

Он помог ей выйти из машины, и она посчитала необходимым проявить гостеприимство, хоть он и не сомневался, что это качество течет у неё в крови из поколения в поколение.

– Подниметесь на чай?

Предложение оказалось заманчивым, ему даже почудился аромат малины, но он отказался:

– Думаю, это неудобно. Ваша семья…

Она ещё раз взглянула на окна своей квартиры и сказала:

– Дома никого нет.

– Все же откажусь. Нужно ехать.

***