Вот только Франик, которого ему привели, снова был образцом безликого послушания. Максу не объяснили, что происходит. Он сам догадался. Но, догадавшись, не поверил себе, слишком уж дикой была эта версия. Он налетел на Эвелину, как только она приехала за ребенком.

– Ты что, даешь ему замгарин?!

– Следи за тоном, – холодно посоветовала бывшая жена. – Да, я даю ему замгарин. И что?

– Нашему сыну шесть лет!

– Замгарин разрешен детям от шести месяцев и старше.

– От шести месяцев?! Кто такое сказал?

– Проводились исследования, причем не раз.

– Какие еще исследования, Лина? Эта хрень появилась – когда? Два месяца назад, три? Это нечто новое, нельзя такое исследовать только в теории!

– Как много умных слов для человека, который не просыхает неделями, – усмехнулась Эвелина.

– Сейчас я трезв!

– Но пьешь-то ты уже не первый год, дорогой. А при таком солидном опыте употребления алкоголя изменения в мозгу появляются – и становятся необратимыми. Ты настолько не хотел оставаться наедине со своим сыном, что в тюрьму от него сбежал.

– Это другое, Лина! Мы говорим о жизни и здоровье Франика, а не об общении с ним!

– Да, и его жизни и здоровью замгарин идет на пользу. Ты и сам видел, что он становился все менее управляемым.

Это была не она… Не та Эвелина, которую он знал, и дело было не только в ее спокойствии. От нее как будто только внешность и осталась! И мысль о том, что его сын станет таким же, Макса совсем не радовала. Нечто будет выглядеть как Франик. А что окажется внутри?

– Я не хочу, чтобы ты давала ему эту дрянь!

– И как же ты мне помешаешь? Опеку отнимешь?

– Если придется!

Эвелина рассмеялась:

– Какая опека? Ты никто! Ничтожество без постоянного источника заработка, с поганой репутацией и очевидными проблемами с алкоголем. После той драки с Сашей я могу лишить тебя даже права встреч с Фраником, а ты об опеке заговорил.

– Хорошо, опеку я не получу, – вынужден был признать Макс. – Но я могу через суд добиться запрета на то, чтобы ты кормила его наркотой!

– Максюша, я понимаю, что твоему пропитому мозгу тяжело воспринимать информацию, поэтому объясню еще раз. Твои нынешние встречи с Фраником – мой подарок тебе. Но если я почувствую, что от этих ваших встреч больше вреда, чем пользы для Франика, сына ты больше никогда не увидишь. Это я тебе обещаю. Все, мы пошли, приятного дня, малыш!

Глава 3

Свет раннего утра пробивался через шторы, скользил по мебели, по белым розам в стеклянной вазе, оборачивался радужными бликами. Хотелось просто смотреть на него – и ничего не делать. Собственно, именно этим Ника и занималась, пока не почувствовала движение рядом с собой.

– Проснулась? – удивился Артур, приобнимая ее. – Ранняя ты у меня!

– Уже не очень рано.

– О чем думаешь?

– О своем психотерапевте.

– Неожиданно! – рассмеялся Артур. – Мне уже ревновать по поводу того, что ты в постели со мной другого мужика представляешь?

– Не стоит – хотя бы из уважения к его сединам. Я просто думаю о том, что он сказал мне… Что сойтись с мужчиной мне будет тяжело, что возможно проявление посттравматического расстройства и все такое. Но когда мы с тобой оказались здесь, я ни о чем и не вспомнила…

– О чем ты должна была вспоминать?

– Что моя жизнь была сломана.

Она ничего не делала, не допускала ошибок и не совершала преступлений. Ей просто не повезло. Легче думать, что для трагедии нужна хоть какая-то вина жертвы, тогда можно убеждать себя: я так не поступаю, мне ничего не будет! А вот будет… или может быть. Потому что это русская рулетка, и до сих пор непонятно, кого выбирает пуля.

Нике не было и двадцати пяти, когда очередной плановый осмотр у врача прошел очень нехорошо. Оказалось, что рак – это не только то, что бывает с другими, со всеми этими людьми, на лечение которых собирают деньги по телевизору. Он здесь, он рядом, он внутри. Враг, от которого не убежишь, которого так просто не оттолкнешь.

– Я помню, когда диагноз подтвердился, я первое время чуть ли не выла в больничных коридорах: «Достаньте это из меня!». Потом как-то свыклась… Сжала зубы и решила, что пойду до конца, каким бы он ни был.

Замгарин все-таки делает свое дело… Раньше эти воспоминания рвали ей грудь изнутри, неизменно оборачивались потоками слез, дрожащими руками и даже паническими атаками. А теперь – ничего, и о тех днях, полных ужаса, она могла вспоминать точно так же, как о школьных линейках или покупке своей первой машины.

Да и Артур слушал ее невозмутимо. Не равнодушно, он кое-как состряпал подобающее случаю выражение лица. Но в его глазах Ника видела скорее любопытство, чем сострадание.

– Ты вылечилась, – сказал он.

– Да, кто-то же лечится! Но было, честно тебе скажу, нелегко.

Годы лечения слились в единое бесцветное полотно. В ту пору Нике казалось, что она провалилась под лед и тонет в холодной воде. В такие моменты особенно хочется, чтобы кто-то расколол этот лед, протянул тебе руку, не заботясь о собственной коже, вытащил, спас…

Но ее никто не спас.

– Я заметила, что круг общения у меня стал значительно уже… Да от него мало что осталось! Тогда я жутко обижалась. Но теперь, трезво взглянув на вещи, я понимаю, что это не преступление. Здоровое бежит от больного. Это инстинкты, закон природы, это не лично моя проблема и не недостаток людей, которых я считала близкими. Так нужно, мало кто способен пойти против своей сути.

– Некоторые способны.

– Рядом со мной таких не оказалось. Это же аномалия, она и должна быть редкой!

– Может, и так, – согласился Артур. – Ну а муж? Ты была замужем?

– Я собиралась.

– И как?

– Пересобиралась.

К свадьбе она готовилась еще до диагноза. А потом все стало сложным – и та любовь, которой полагалось длиться до гроба, тоже. Нет, сначала ее жених пытался поступить правильно, иначе его бы заклевали все вокруг, но Ника чувствовала, как ему тяжело и неловко.

Она его просто отпустила. Не было никаких скандалов или выяснения отношений. Он стал реже приходить, потом – реже звонить. Они не объявляли о том, что перестали быть парой, это и так стало понятно. Единственной, кто тогда громко проклинал его, была Дашка, у Ники уже не было на это сил. Где-то на втором году ее лечения бывший жених все-таки стал мужем, но другой женщины. На этом их общение завершилось.

А Ника выкарабкалась. Мучительно, со шрамами на душе и теле, однако в живых-то она осталась! И думала, что уж теперь-то начнется та белая полоса, которую она, вне всяких сомнений, заслужила.

Но оказалось, что жизнь так не работает.

Потерянные друзья так и не вернулись. Преимущественно потому, что теперь Ника не решалась подпускать людей слишком близко. Она помнила, что они сохраняют за собой право уйти, когда им вздумается, и если она снова позволит кому-то прорасти в ее душу корнями, будет больно, когда эти корни вырвут.

Ну и с мужчинами сложилась примерно такая же история. Они знакомились с ней, Ника даже заставляла себя ходить с ними на свидания. А дальше… Дальше ничего не получалось. Она чувствовала себя дефективной, сломанной изнутри. Она боялась, что болезнь вернется – и что тогда? Снова молчащий телефон и чужая свадьба, долетевшая до ее мира через слухи и сплетни?

Страхи, страхи, одни сплошные страхи… Ее жизнь превратилась в такую коллекцию тревог и фобий, что и псих со стажем позавидовал бы. Во всем этом героически пытался разобраться ее психотерапевт, но получалось слабо. Иногда она выходила на крышу… Даше говорила, что полюбоваться пейзажем. Даша никогда не находила в ее комнате прощальных записок, а потому верила в эту версию. Ей почему-то казалось, что без записки ничего не случится.

Она могла бы и догадаться, что записку не обязательно оставлять в комнате. Можно и в карман положить, найдут.

Но это все в прошлом. Появился замгарин – и страхи вдруг потеряли былую власть. Да и жизнь наконец-то начала меняться к лучшему! У нее появились друзья – уважаемые, серьезные люди. У нее была новая работа – тоже через эти связи. У нее появился Артур!

Нельзя сказать, что Ника совсем уж погрузилась в иллюзии, розоватые по оттенку и бурлящие пузырьками шампанского. Она прекрасно понимала, что Артур волен уйти в любой момент, с работы ее могут уволить, а друзья внезапно вспомнят, что у них свои дела. Ей было все равно.

В этом и заключалась главная прелесть замгарина. Он не превращал своих адептов в жизнерадостных придурков, он на умственные способности вообще не влиял, и Ника могла просчитать все варианты развития событий. Она знала, что справится, переживет любой из них.

Главное, чтобы было хорошо сейчас. На прошлое уже плевать, оно растворилось во времени, а над будущим можно поработать позже.

Она улыбнулась мужчине, лежащему рядом с ней, положила руку ему на грудь, чувствуя тепло его кожи.

– Мы ведь никуда не спешим, правда?

– У нас с тобой все время в мире, – отозвался Артур, привлекая ее к себе.

* * *

Первая волна судов умудрилась пройти стороной. Макс тогда особо не дергался и ничего не хотел, да и Эвелина не стала сражаться насмерть. Но теперь его требования ей не нравились, и Макс крепко получил судебной системой по лбу.

Оказалось, что суды нацелены в первую очередь на интересы матери. С ней по умолчанию оставляют ребенка, она считается более ответственным родителем. И в большинстве случаев это, может, и так, но бывают же исключения! Увы, Макс таким исключением в глазах судьи не был.

Против него работало все, Эвелина постаралась, чтобы так было. Она притащила в суд показания соседей, записи из полиции, доказала, что он безработный и алкоголик. Она выставляла его монстром – а ему нечего было возразить, потому что факты она подбирала верные, она их просто искажала.

– Алименты он платит через раз, – со скорбным видом вещала она. – Ребенком долгое время не интересовался. Да он просто хочет досадить мне, разве не видно?

Макс пытался доказать, что он изменился. Он уже несколько недель не пьет, он навел порядок в квартире, есть покупатели на картины, деньги будут, очень скоро…

– Но прошли ли вы полноценное лечение? – интересовалась судья, сухая женщина с двумя тоненькими розовыми ниточками вместо губ.

– Я в нем не нуждаюсь. Я прошел освидетельствование, вот здесь заключение врача…

– Не нуждаетесь? Вы сломали человеку нос без какой-либо причины.

Макс старался сдерживаться. Адвокат сразу предупреждал его, что будет трудно, у Эвелины на руках все козыри. Их единственный шанс на победу – его спокойствие. Они должны доказать в суде, что он – отец, который беспокоится за сына, а не озлобленный неудачник, который мстит бывшей жене.

Он держался, как мог, но Эвелина слишком хорошо знала его… И она действительно стала другой. Та, прошлая, Эвелина не додумалась бы до способа вывести его из себя прямо в зале суда, а эта смогла.

– Раньше его было не заставить общаться с сыном, – рассуждала она. – А теперь мальчик подрос, оформился, и Максим вдруг воспылал желанием оставлять его у себя чаще. Да еще и намекает, что я – плохая мать, которая не заботится о сыне. Вот ради чего это все? Зачем одинокому молодому мужчине, который давно перестал постоянно проживать с женщинами, вдруг понадобился в постоянном доступе красивый маленький мальчик?

– Лина, ты охренела?! – не выдержал Макс. – Это мой сын!

Чудовищные предположения делала она – а дураком выставил себя он. То судебное заседание прервали, продолжение перенесли. Судья его вспышку запомнила, губы-ниточки сжались так плотно, что окончательно исчезли.

Раньше Макс уже сдался бы, понятно, что против него все, но теперь он отступить не мог. С Фраником творилось что-то неладное. Дело было даже не в том, что из вечно подвижного живчика он окончательно превратился в сонную амебу. Мальчик заметно похудел, кожа стала бледной, сероватой даже, под глазами появились темные круги.