Ирвелин подняла взгляд, и весь прежний гул как будто замер. Перед ней во всем своем великолепии стоял Мартовский дворец. Творение восьми граффов далекой эпохи Средневековья. Центральный павильон был увенчан куполом, возносившим к небу стройный флагшток; огороженные балюстрадой арочные окна украшали своей роскошью весь передний фасад, а песочный цвет дворца придавал ему вид богатого странника, заплутавшего в недрах песчаных барханов. «Вблизи он еще прекрасней, чем издалека», – заключила Ирвелин, разглядывая просторные балконы.

– Неужели сейчас я войду в сам Мартовский дворец, – взволнованно произнесла Мира, и Ирвелин разделяла ее волнение, с трепетом коснувшись кованых прутьев.

У ворот они заметили пропускной пункт без очередей и направились прямиком к нему. Стражник в развевающемся желтом плаще проверил протянутые Филиппом билеты, отточенным движением прокомпостировал их и впустил четверых гостей на территорию дворца, а оттуда – во внутренние убранства. За спиной закрылись тяжелые двери, и шум от уличной суматохи сменился на изумительной красоты музыку.

Ирвелин осмотрелась. Она стояла в просторном вестибюле, по шахматному полу которого ходили оранжевые блики. По обе стороны возвышались широкие лестницы с маслеными перилами. Сверху доносились голоса.

– Добро пожаловать в Мартовский дворец, господа граффы. Прошу, следуйте за мной в галерейный зал.

В лучших традициях господских домов в вестибюле их встречал напомаженный лакей: черный фрак, укладка, приветливая улыбка и отполированные до блеска манеры.

– Чувствую себя как та герцогиня из повести, которую ежедневно сопровождали на завтрак полтысячи придворных, – шепнула Мира Филиппу, когда они поднимались за лакеем по мраморным ступеням лестницы.

– У нас-то лакей всего один, – шепнул в ответ Филипп.

– Знаю. Но ощущения те же.

– Господин Кроунроул!

Не прошло и пары секунд их пребывания на ковровом приеме, как к ним уже подошел статный на вид джентльмен. Его черная трость доставала ему до плеча, отчего мужчина казался ниже ростом. Расплывшись в улыбке, он с воодушевлением пожал Филиппу руку.

– Альвэ, сколько раз мне нужно просить вас называть меня Филиппом?

– Ни в коем случае, мой друг, ни в коем случае! Вы достойны только такого обращения, – декларировал он с высоко поднятым подбородком. – О, вы привели друзей! – Мужчина обвел всех взглядом, полным почтения. – Приятно познакомиться. Меня зовут Альвэ Темигров, я к вашим услугам. С днем великого свершения!

Отойдя от Филиппа, он принялся пожимать руку каждому, начиная с Августа, который счел нужным низко перед ним поклониться. А вот на Ирвелин мужчина ненадолго завис.

– Какие у вас очаровательные глаза, госпожа.

Ирвелин понятия не имела, как правильно реагировать на комплименты в таком обществе, и вместо благодарности она скромно пожала его руку в ответ.

– Проходите, располагайтесь, – пришел в себя графф. – Сегодня раздают изумительные закуски – луковые тарталетки. Я уничтожил уже два десятка и планирую покуситься на них вновь, – тоном заговорщика сказал он и отошел.

До сих пор Ирвелин не понимала, на что она согласилась, ступая вместе с Филиппом по начищенному ковру. Ей хотелось лишь побывать в дворцовых залах и своими глазами увидеть Белый аурум, а общение с высшим светом в картинку сегодняшнего дня Ирвелин не вписывала. Она оглядела галерею, сотню надушенных граффов, столовое серебро на тонких столиках, и ее замкнутая душа ушла куда-то по направлению пяток. Обстановка здесь, внутри дворца, разительно отличалась от обстановки снаружи. Здесь не было ни танцев, ни хлопушек, ни глинтвейна с пряниками. На небольшой сцене, уместившейся в углу напротив створчатых окон, наряженный во фраки оркестр играл умиротворяющую музыку (ля минор, спутать было невозможно). Облаченные в свои лучшие наряды граффы медленно перемещались от одного кружка к другому, точь-в-точь как павлины, которые распустили свои пестрые хвосты и решили пройтись по владениям. С высокого потолка свисали хрустальные люстры, а стены галереи были украшены зеркалами и расписными гобеленами.

– Филипп! Неужели это вы!

К ним подплыла молодая дама в длинном сверкающем платье с бокалом шампанского в руке. От нее Ирвелин учуяла дорогой парфюм и скверный характер.

– Флоа, рад видеть вас, – кивнул в ее сторону Филипп.

– Если моя память не изменяет мне, то вы впервые удостоили чести сей светский раут. В чем же причина, позвольте узнать?

Дама по имени Флоа вела себя так, будто и не видела стоявших рядом Миру, Ирвелин и Августа. Все ее цепкое внимание было обращено исключительно на Филиппа, и она не заметила, как отгородила своим высоким телом прозрачную (по-видимому) Ирвелин.

– Решил проявить уважение к нашим традициям, – ответил иллюзионист.

– Правильно сделали, – улыбнулась Флоа.

Следующие несколько секунд она молча гипнотизировала Филиппа взглядом, который так явственно напомнил Ирвелин взгляд кота у ее родителей, когда тот вознамерится отобедать. Вскоре, наконец, заметив его окружение, Флоа поспешила ретироваться:

– Что ж, развлекайтесь. – Она пробежалась томными глазами по каждому. – Не рекомендую пробовать сегодняшние закуски, тарталетки. Крайне отвратительны на вкус. А вот шампанское дивное!

Двигая исключительно пальцами, она помахала им и отплыла обратно, к кружку с большим скоплением важных материализаторов.

Мира отреагировала первой:

– Филипп, что я вижу! Ты популярен здесь!

– Да уж, – присвистнул Август. – Как непривычно находиться в обществе, где все внимание удостоено не мне. – Он хлопнул приятеля по плечу, демонстрируя не то одобрение, не то зависть.

– И вовсе я не популярен, – сказал Филипп, чуть сконфузившись. – Вы стали свидетелями проявления обычного уважения, только и всего.

– Ну да, эта фифа просто испепелила тебя уважением, – вставила Мира, а Август прыснул.

В подтверждение ее слов лично поздороваться с Филиппом и пожать ему руку подошли еще трое, чем смутили граффа еще сильнее.

– Может, здесь мы, наконец, узнаем, чем же ты занимаешься. – Мира по-хозяйски взяла Филиппа под руку, и они вместе направились вглубь галереи.

– Боюсь тебя расстроить, Мира, но беседы здесь ведутся лишь на открытые темы.

Она закатила глаза:

– Какая скука! Однако ты все равно обязан познакомить меня со всеми этими… – она задумчиво прищурилась, – нахохленными воробьями.

Филипп усмехнулся и прошептал:

– Если будешь их так называть, они обидятся и не закажут у тебя ни одного букета.

Граффы все ближе подходили к одному из беседующих кружков. Ирвелин уже хотела отойти в сторону западного крыла галереи – туда, где должны были храниться реликвии Граффеории, – но Мира, обернувшись на движение, тотчас же ухватила ее за локоть и подвела к кружку. Здесь они стали свидетелями бурного обсуждения телепатов. Главным оратором выступал мужчина средних лет, рослый, с темными кустистыми бровями. Несмотря на то что в галерее было тепло, его плечи прикрывала изумрудная шинель. Бескомпромиссным тоном он предлагал граффам взяться за ум и начать ставить на всех телепатах специальные опознавательные метки.

– Они что, бараны, запряженные в стойла? Где же ваша толерантность, Ид? – возразила ему женщина в розовом жакете и с длинной косой.

– Прошу заметить, Матильда, что среди моих друзей тоже есть телепаты, и я предлагаю эти меры отнюдь не из-за упрямого тщеславия, а в целях уважения граффов с другими ипостасями. – Ид Харш обвел хмурым взглядом всех присутствующих. – Мы должны знать, если перед нами стоит телепат, и быть готовыми к прочтению наших мыслей.

Половина кружка закивала, оказывая солидарность озвученному мнению, а другая половина молча переглянулась, решив не вступать в щекотливый спор. В образовавшейся паузе женщина с длинной косой переключила внимание на только что подошедших.

– Филипп Кроунроул! – воскликнула она, и весь кружок обернулся. – Приятно видеть вас здесь! – Последовала новая волна приветствий непопулярного Филиппа. – Кто ваши спутницы? Обе прекрасные и такие разные девушки.

«Девушки»?

Ирвелин посмотрела направо, потом налево. В самом деле, рядом с ними не было Августа. Пошел исправлять недоразумение в виде всеобщего поклонения Филиппу?

– Да, позвольте представить. Мирамис Шаас, флорист, и Ирвелин Баулин, пианистка.

– О, вы играете? – обратилась к Ирвелин шатенка с фиалковыми перьями в прическе. – И как вам сегодняшний оркестр?

Весь кружок повернулся к Ирвелин. Оглядев с десяток неизвестных лиц, девушка сглотнула:

– Музыкант на виолончели слишком торопится, бежит впереди ритма, – ответила она с обыкновенной прямотой, чем спровоцировала рябь неловкого смеха.

– Прошу, не судите оркестр слишком строго, – сказала ей все та же шатенка с перьями, не сумев скрыть личного оскорбления ответом Ирвелин. – Этот ансамбль впервые выступает на таком престижном мероприятии, да и сцену для них штурвалы установили только в четверг, когда закрывали галерейный зал на реконструкцию, отобрав у музыкантов последнюю возможность отрепетировать.

– Баулин? – вступил в беседу Ид Харш. – Знакомая фамилия. Ваши родители, случаем, не из желтых плащей?

И снова взгляды кружка устремились на Ирвелин.

– Нет. Но моя мама в молодости была достаточно известной балериной. Агата Баулин.

– Ах Агата! – отозвалась женщина с длинной косой. – Конечно, знаю! Помню с ней спектакль «Тихие морозы Дюр». Прекрасная танцовщица!

– Приятно слышать, спасибо, – Ирвелин неуклюже изобразила что-то, напоминающее поклон.

– Никогда не увлекался балетом, – невозмутимо произнес Ид Харш, продолжая глядеть на Ирвелин с подозрением. Ирвелин не нашлась, чем ответить настырному граффу. И, к ее счастью, в разговор снова вступила милейшая женщина с косой.

– А вы, Мирамис, если я правильно расслышала, – флорист? Цветочных дел мастерица?

– Верно.

Все взгляды переметнулись с Ирвелин на нее. Воодушевившись вниманием столь почтенного окружения, Мира принялась в красках рассказывать о прелестях своей профессии. Она эффектно жестикулировала, с блеском в глазах отвечала на вопросы и, нырнув в кураж с головой, совершенно позабыла о притаившейся рядом Ирвелин. Детектив Ид Харш к теме флористики энтузиазма не проявлял. Он пил из стакана что-то крепкое и искоса наблюдал за Ирвелин. Заметив его взгляд, та воспользовалась моментом и, оставив Миру покорять интеллигенцию без ее участия, тихо шмыгнула за официантом с закусками. Тот джентльмен с тростью не лукавил – тарталетки и вправду оказались вкусными. Ирвелин набрала их в охапку и поспешила в западное крыло.

Зал перед ней расширился. Белоснежная лепнина на потолке местами облупилась, рамы у зеркал выцвели, но Ирвелин разглядела в этом одну сплошную архитектурную мудрость. Люди вокруг мало интересовали ее, а она, в свою очередь, мало интересовала этих людей: бесценное взаимное равнодушие. Официанты-эфемеры со свойственной им прыткостью раздавали гостям шампанское; гости приема пили, беседовали, обменивались претенциозными улыбками и пропускали мимо одинокую фигуру с охапкой тарталеток.

Прислушиваясь к оркестровой музыке (фа мажор, конечно), Ирвелин дошла до заветного места – хранилища реликвий. Здесь ее окружили лица королевской семьи, изображенные на красочных полотнах. Тут и там стояли стенды с разными драгоценностями, но внимание Ирвелин приткнулось лишь к одному. В центре экспозиции стоял стеклянный куб, внутри которого хранился знаменитый белый камень. Его золотистое свечение отбрасывало на полотна блики, а неровные грани сохраняли тени, придававшие камню всевозможные оттенки белого.

Увидеть Белый аурум своими глазами – честь для граффа, и Ирвелин захотелось ощутить ее в полной мере. Она подошла ближе и остановилась в метре от куба. Золотое свечение завораживало, и Ирвелин простояла словно под гипнозом не меньше минуты, пока ее оцепенение не прервал мужской голос.

– На фотографиях он выглядит куда солиднее, тебе не кажется?