Неверов, который стал начальником штаба дивизии (а это повыше командира полка будет), дал команду приготовить в столовой праздничный ужин для командиров. Праздновать моё возвращение будем вечером и отдельно, я же дополнил его приказ двойной наркомовской нормой для бойцов по такому случаю: пускай они тоже отпразднуют, для многих из них это будет лучше обычного праздничного ужина.

Так как вещей с собой у меня не было – какие вещи после госпиталя? – я сразу отправился с Неверовым и обоими командирами полков по расположению дивизии. Раньше тут была расквартирована какая-то воинская часть, а теперь вот мы. Что хорошо, так это наличие ангаров и ремзоны. Я уже говорил, что жабизм и хомячизм заразны: мои орлы во время наступления затрофеили больше сотни бронетранспортёров, так что в итоге все наши потери в технике были возмещены, и даже с лихвой. Все старые бронетранспортёры заменили более новыми, а со старых уже намылились снимать движки, ходовую, трансмиссию: поскольку все машины забрать с собой было невозможно, хотели снять на замену основные запчасти.

Но тут поступил приказ передислоцироваться в Москву и всю технику взять с собой. Кроме того, выяснилось, что ко мне приказали свозить все захваченные бронетранспортёры. Большая их часть оказалась неисправна, но кое-что с них можно было снять. И вот сейчас мои технари в поте лица и без выходных пахали, как негры на плантациях: часть из них приводили в порядок наши бронетранспортёры, а другие разбирали и дефектовали привезённые.

По штату получалось триста бронетранспортёров на дивизию, это без учёта наших бронеавтомобилей и разных грузовиков. Бронетранспортёры были не только в полках, батальонах и ротах, но и в приданных подразделениях, а именно при штабе, разведке, артиллерийских и миномётных дивизионах, да даже при танковом батальоне. Применение им находилось везде, например, вывезти с поля боя раненых или привезти топливо и боеприпасы. Броня у них, конечно, та ещё, но от осколков и пуль защитит. Вот и пахали ремонтники как пчёлки: пользуясь появившейся возможностью, всё ремонтировали и запасались запчастями.

Всем увиденным я остался доволен, а затем мне показали мою комнату. Все командиры тоже были расквартированы тут, для них имелось общежитие с отдельными комнатами. При дивизии были даже несколько москвичей, единственной поблажкой для них были увольнительные для встреч с семьями: мы же не звери какие, с понятием.

Вечером, после ужина, был небольшой сабантуй для командного состава в честь моего возвращения. Просидели мы почти до полуночи. Пили, правда, мало: не та обстановка.

Вот так я и встал на дивизию. Дел навалилось немерено, хорошо, что мне помогал Неверов, да и командиры полков показали себя с самой лучшей стороны. Хотя оба были уже матёрыми мужиками, и я на их фоне смотрелся пестрожопым щеглом, они, видимо, оценили мои успехи и состояние моего полка, а потому и приняли моё командование над собой.

Через день пришёл вызов в Кремль, и я, честно говоря, охренел от этого. Назначено, правда, было, слава богу, через два дня, так что я успел справить себе парадную форму. До этого-то она мне на фиг была не нужна, а тут пришлось: всё же представать перед начальством в повседневной не комильфо – чай не на передовой, а в тылу. В Кремль я поехал на своей «ласточке», она уцелела в прошедших боях, чему я был весьма рад.

Мне, конечно, сказали, что предстоит награждение, однако тот звездопад, что пролился на меня, оказался для меня совершенной неожиданностью. Я думал, наградят каким орденом, и всё: сейчас не время для наград, хотя я сам регулярно писал представления на своих бойцов и командиров. Награждали, правда, очень неохотно: мы отступали, так какие тут награды. Зная это, я обычно представлял к тем наградам, что шли через командующего фронтом: тот меня знал, и было больше шансов, что наградные не завернут. Как правило, это прокатывало.

Что интересно, я сам за всё это время не получил ни одной награды. Правда, меня это не волновало: главное, я получал звания и должности, которые позволяли мне командовать своим подразделением и наращивать его мощь, а остальное было для меня не столь существенно. Война ещё не завтра закончится, так что награды я успею заслужить, да и не в них счастье.

А вот сейчас мне прилетело за всё время и все подвиги: кроме Звезды Героя и ордена Ленина я получил ещё одного «Ильича», «Боевик», Звезду и медаль. Не, честно, я сам в осадок выпал, когда меня закончили награждать. Награждал, кстати Калинин, но и Сталин тоже присутствовал. После награждения был фуршет, а затем меня с него выдернули. Сталин, недолго пробыв на фуршете, ушёл, а меня дёрнули вслед за ним. Оказалось, вождь хотел поговорить со мной лично, уж слишком сильно его впечатлили мои достижения.

Мы оказались в небольшой комнате с удобными диванами и столом, и там, когда мы устроились в этих кожаных произведениях искусства, Сталин стал подробно меня расспрашивать о моём боевом пути. Проговорили мы больше часа. Наконец, узнав всё, что хотел, Сталин на прощание ради проформы спросил, нет ли у меня к нему просьб. А я что? Я ничего. Зачем такой удобный шанс терять?

– Есть, товарищ Сталин, две личные просьбы.

Лицо Сталина, когда он услышал это, слегка дрогнуло. Думаю, после такого я сразу резко упал в его глазах. Однако, сохраняя на лице полную невозмутимость, он произнёс:

– Какие у вас просьбы, товарищ Прохоров?

– Товарищ Сталин, я слышал, что у нас намечаются поставки из Америки разного вооружения и техники, вот я и хотел попросить у вас помощи в получении для моей дивизии кое-какого вооружения и техники. Это и есть моя первая просьба.

После такого заявления отношение Сталина ко мне снова улучшилось.

– Товарищ Прохоров, а почему вы сказали, что это личная просьба?

– А как же иначе? Ведь от этого повысится боеспособность моей дивизии, в чём я кровно заинтересован, а значит, и просьба получается личная, к тому же я прошу вас об этом лично.

– И что конкретно вы хотите?

– Сейчас на вооружении моей дивизии стоят трофейные немецкие полугусеничные бронетранспортёры, вот только чем дальше, тем труднее мне будет поддерживать их в работоспособном состоянии. Разгуляться, как летом в немецком тылу или в нашем контрнаступлении, уже не получится, так что и добывать новые взамен вышедших из строя и уничтоженных уже не удастся. Поэтому уже сейчас, заранее, следует озаботиться их заменой на другие.

– Вы хотите получать американские бронетранспортёры?

– Нет, я хочу получать от них машинокомплекты из двигателя, трансмиссии и ходовой, а собирать их у нас. Сварить бронекорпуса по моим наброскам смогут достаточно легко, вот только начинки для них нет. Наши автозаводы и так работают на максимуме, а изготовить бронекорпуса смогут на многих заводах, было бы что в них ставить. На автозаводе по машинокомплекту и моим наброскам смогут составить технологическую карту и чертежи, по которым потом и будут собирать бронетранспортёры. Кроме того, я хотел попросить для них американские крупнокалиберные пулемёты.

– А почему американские? Наши пулемёты вас не устраивают?

– Как раз наши ДШК меня устраивают больше всего, только мне надо много, а их и так и не хватает.

– Как много?

– Около пяти сотен. А теперь скажите: даст мне кто-нибудь такое количество крупнокалиберных пулемётов? Если я подам заявку на такое количество, то все, от простого кладовщика до командующего армией, просто покрутят пальцем у виска. Поэтому мне и приходится выбирать не то, что лучше, а то, что есть шанс получить.

– Понятно. А вторая просьба?

– Мне необходимы новые противотанковые самоходки на базе танка Т-34. В производстве они будут ещё технологичней и дешевле Т-34, так как вместо вращающейся башни будет неподвижная боевая рубка. Только орудие там необходимо другое, более мощное, как раз от зенитки калибра восемьдесят пять миллиметров подходит.

– А чем вас не устраивает орудие Ф-34, которое сейчас там стоит? Оно что, плохое?

– Нет, не плохое. Просто я смотрю в будущее. Немцы после встречи с нашими КВ и Т-34 будут разрабатывать новые, более мощные танки, а также модернизировать старые. На их танк Т-4 вполне можно поставить экраны толщиной в двадцать-тридцать миллиметров и новую длинноствольную пушку. Исходя из этого, я хочу заранее подстраховаться, чтобы, когда у противника появится новая техника с более толстой бронёй, у меня уже было средство, способное её уничтожить.

– Хорошо, а просьбы, касающиеся лично вас, есть?

– Это и есть просьбы, касающиеся лично меня. Я сейчас на полном государственном обеспечении, семьи у меня нет, так что ничего другого мне не надо.

– Даже новой машины?

– А зачем? Меня вполне устраивает моя вездеходная эмка. К тому же, если бы я только захотел, мои ребята пригнали бы мне любую немецкую машину, хоть генеральский «хорьх». Только зачем? Лишний раз выделяться и наживать себе завистников и врагов?

– Это такую машину вы генералу Кирпоносу подарили?

– Да, товарищ Сталин. К тому же идёт война, закончится она ещё не завтра, а война – такое дело, что погибнуть можно в любой момент, и никакое звание от этого не спасёт. Попади снаряд чуть ближе, и мы с вами сейчас не разговаривали бы. Сначала надо войну выиграть, а лишь потом личные просьбы озвучивать.

– Я вас понял, товарищ Прохоров. Насчёт бронетранспортёров и самоходок я распоряжусь. Ждите конструкторов с заводов, расскажете им, что вы хотите получить в итоге.

Попрощавшись со Сталиным, я покинул Кремль и поехал к себе в дивизию обмывать награды. Правда, перед этим заехал в коммерческий магазин. Деньги у меня были – и с трофеев, и содержание, – вот я и решил закупиться, тем более я на машине, так что не в руках нести. Вечером состоялся ещё небольшой сабантуй для узкого круга лиц.

А на следующий день я поехал в госпиталь, взяв с собой подарки. Врачу, который меня лечил, вручил бутылку коньяка и бутылку водки, а также палку копчёной колбасы, что в это время было просто царским подарком. Он пытался отказаться, но я настоял, а потом двинулся к Люде.

Люде я подарил бутылку вина, а также торт и конфеты. Кроме того, уговорил девушку на свидание. Запала она мне в душу: мало того, что красивая, полностью в моём вкусе, так ещё и добрая, не было в ней гнили. Когда я наконец смог встать и сам ходить, я не лежал днями напролёт в своей палате (которая, кстати, оказалась всего на четырёх человек), а гулял по госпиталю (потому, кстати, и восстанавливался быстрей). И я видел, как Люда ухаживала за ранеными, не делая различия, кто пред ней: молодой или старый, простой боец или старший командир – со всеми она была одинаково заботлива и от всей души старалась, чтобы они быстрее выздоровели.

Через два дня у Люды был свободный день, и мы договорились погулять по Москве. Конечно, зимой не то что летом, когда кругом зелень и тепло, но нам повезло – было солнечно и не очень холодно. Я приехал на своей «ласточке» по адресу, который мне дала Люда, и мы поехали гулять. Когда основательно продрогли, зашли в ресторан; Люда сначала не хотела и отнекивалась, но я настоял.

Увидев цены, Люда ужаснулась, но я успокоил её. Питаться в ресторане ежедневно я не собирался (тут, наверное, даже у меня скоро деньги закончатся), но один-два раза в месяц сходить туда со своей девушкой позволить себе мог. К тому же неизвестно, как долго я пробуду в Москве, думаю, не больше пары месяцев, а там начальство куда-нибудь ушлёт.