К семи годам Соня твердо знала и была уверена, что историю делали необыкновенные люди. Разные выдающиеся герои, смелые и бесстрашные, уникальные и вообще совсем другие, чем простые, обычные люди. И эта самая история мира, она такая… как гранитный памятник. Большая-большая, незыблемая, вся сделана из страшных гибельных событий и битв и спасения людей теми самыми героями, запечатленными на века в некой необъяснимой субстанции под названием «времена». Как комары, застывшие в янтаре, который лежал у мамы в шкатулке, только в тысячу раз больше, а то и в мильён.

В день семилетия Сонечку постигло невероятное откровение: ее бабушка и дедушка (пусть и много раз «пра», но все ж таки ее, Сонечкины, родные, не из гранита никакого вовсе и не впаяны во времени-янтаре, а самые что ни на есть настоящие живые… такие, из которых произошли дедушка с бабушкой, а потом сделался и ее папа, и Костя, и она сама) – настоящие эпические герои той самой истории!

Это открытие потрясло ребенка до такой степени, что от возбуждения и волнения она никак не могла заснуть и донимала старавшегося успокоить ее отца бесконечными расспросами о тех самых бабушке и дедушке, которые по три раза «пра». И весь следующий день, исполняя данное Сонечке обещание, папа показывал дочери немногочисленные сохранившиеся вещи и документы, оставшиеся от основателей рода.

Аккуратненько перелистывая чуть дрожащими от волнения и переизбытка эмоций тоненькими пальчиками пожелтевшие, хрупкие странички скупого дневника бабушки Агриппины и разворачивая фронтовые треугольнички писем, которые прислал жене дедушка Прохор, семилетняя Сонечка испытывала невозможный, непередаваемый трепет, волнение и восхищение, которые никогда еще не испытывала в своей небольшой жизни. Ни разу – куда там каким-то сокровищам из камушков и металла, пусть и дивно красивым!

Эти желтые странички и растекающиеся, потерявшие от времени яркость буквы, старательно выведенные химическим карандашом (который слюнявил когда-то дедушка Прохор, чтобы написать бабушке Агриппине: «Любимая моя, Гаппочка! Свет мой, согревающий сердце мое и Хранящий меня своей Любовью! Посылаю тебе всю мою нежность, всю любовь и прошу, прошу сто, нет тысячу-тысячу раз – береги себя!») – вот они, именно они и сотворили, как чудо, из семилетней девочки Сонечки историка Софью Павловну Октябрьскую. В момент, когда она, читая шепотом, разбирала эти потускневшие на бумаге слова. Вот так – в один момент! Щелк – и определилась судьба человека.

В школе Соню абсолютно и категорически не устраивала та пародия на науку историю, которую им преподавали. И особенно учебники, по которым школьников, что называется, «учили».

– Все это фигня и нечестно! – возмущалась Софья, жалуясь по очереди то одному, то второму родителю. – В этом дурацком учебнике вообще ничего нет! Как будто мы дебилы какие! Где, спрашивается, история Киевской Руси? Или древнего Новгорода? Нет, вы почитайте, почитайте! – В растрепанных чувствах она совала им в руки раскрытый на определенной странице учебник, где в несколько строчек были только упомянуты та самая Киевская Русь и древний Новгород.

Родители понимающе кивали, соглашаясь с ее доводами, перезванивались, обсуждая возникший вопрос с недовольством учебой доченьки и делились предположениями, что можно предпринять в данной ситуации. Так вот и получилось, что папа отыскал специальные курсы по углубленному и расширенному факультативному изучению истории, созданные при университете для школьников, собиравшихся поступать на историческое отделение.

Правда, курсы были платными, но это не имело определяющего значения, поскольку Павел Егорович к этому времени уже довольно неплохо начал зарабатывать. А вот факт, что при ограниченно заявленных местах желающих попасть на эти самые курсы оказалось весьма впечатляющее количество (что породило конкурс на зачисление), уже, прямо сказать, напряг. Как и тот момент, что набор на эту дополнительную учебу велся исключительно из числа старшеклассников, а Сонечка к тому моменту училась только в седьмом классе.

Но настойчивость и упорство девочки, поразительное умение Павла Егоровича договариваться, а также блестяще сданный Софьей экзамен (усложненный преподавателями курсов исключительно для нее) сыграли свою роль: Софья Октябрьская была зачислена на курсы по истории при Московском университете по единогласному решению их руководителей.

Однажды (где-то, наверное, через полгода после начала учебы на факультативных курсах) преподаватели организовали ребятам экскурсию в Главархив города Москвы. Для Сони та экскурсия стала не просто знаковой, а вторым после открытия материального наследия трижды «пра» бабушки и деда поворотным моментом. И, пожалуй, главным, определившим ее дальнейшую жизнь.

– Как устроен учет и сортировка документов в Архиве? – спросила Соня у женщины-архивиста практически сразу, как началась их экскурсия. И уточнила свой вопрос: – То, что по годам, вы показали. А по событиям? По известным личностям и именам? По пересечению имен, событий и дат, например, в письмах или упоминаниях в дневниках каких?

– А это, девочка, – улыбнулась доброжелательно женщина, – есть целая наука, которая называется «Архивоведение». Ее изучают в высшем учебном заведении. – И, повернувшись к остальным ребятам, пояснила уже всем экскурсантам: – Кроме того, существуют определенные параметры, разработанные учеными, по которым и производится устройство учета архивов. И эти правила и стандарты – не просто рекомендации, а положения, которые закреплены законодательством Российской Федерации. Повторюсь: это целая наука, но я постараюсь простым языком и на конкретных примерах объяснить вам основные принципы нашей работы. Большинство фондов Архива квалифицируются как «Научно-справочный банк документов». Все материалы и «исходники», как иногда называют подлинные документы, которые хранятся в архивах, каталогизированы и систематизированы не только по годам, датам, масштабным событиям и родственным связям (как, например, принадлежность к царской семье и иным известным фамилиям). Параметров, по которым учитываются и архивируются документы, может быть не один или два, а сразу несколько.

И посыпались вопросы-ответы, от которых у Сонечки закружилась голова, как на качелях: жутко, но так маняще. Когда экскурсия завершилась и учащиеся исторических курсов потянулись к выходу, Софья вместе с ними к выходу не поспешила, а задержалась, чтобы задать вопрос их сопровождающей:

– Как стать архивистом? В каком вузе этому учат?

– В историко-архивном, девочка, – ответила женщина.

– Значит, в историко-архивном… – кивнула своим мыслям Софья.

Так вот и получилось, что муками выбора, куда и на кого идти учиться, Софья Октябрьская не парилась вообще, благополучно поступив после школы в тот самый Историко-архивный университет, о котором сообщила архивист на экскурсии. По окончании бакалавриата и магистратуры она сразу же попала на работу в научный отдел Центрального государственного архива города Москвы, где и началась ее научная и трудовая деятельность.

Для таких, как Софья Павловна, профессиональная деятельность в учреждении, где общение с людьми сведено к минимуму, а для серьезной научно-изыскательной деятельности имеется просто «Клондайк» с золотыми слитками в реках и «поле непаханое» в запасниках фондов (в которых хранится в первичной обработке, то есть не изученная подробно, а лишь рассортированная по классификациям масса документальных материалов) – это не просто работа. Это Мечта!

Истинное призвание и реализация с элементами полного погружения, а временами (когда Соня в своем научном поиске находила какой-нибудь интереснейший документ, открыв в нем потрясающие данные и сведения) – практически полного отключения от окружающего мира. Порой Соня могла зависать на работе и сутками.

Поэтому по ходу работы она написала и защитила кандидатскую диссертацию. Но не так чтобы легко и просто. Нет, все, что касается научной составляющей самого «диссера» и сделанного ею открытия, было поразительно замечательно, легко и радостно. Если не принимать во внимание постоянно болевших от слишком длительного сидения поясницы и шейного отдела позвоночника.

Во всем же остальном работа эта вызывала в Софье устойчивую звенящую радость, постоянно тихонько поющую песнь внутри нее от восторга.

А вот все, что касалось оформления, регистрации, сдачи кандидатских минимумов, собирания необходимых документов и издания статей – вот это была жутчайшая тягомотная хрень, вынудившая Софью побегать по кабинетам и инстанциям и сто раз подумать: может, ну ее, ту диссертацию? А пуще нее – ту учетную систему научного документирования и подтверждения открытий и их фиксирования.

В общем, сильно потрепала Соне нервную систему официальная сторона «диссера». И до печенок конкретно достало чиновничье устройство научного законодательства, опиравшегося, сволочь такая, даже не на российские установки и правила.

Но что поделаешь, архив родной. Впрочем, родным для Софьи давно уже стал не архив города Москвы, в котором она начинала свою трудовую деятельность, а Государственный архив Российской Федерации, в который она перешла служить, где служит по сих пор в научном отделе. Кстати, именно там она и познакомилась с Ярославом Ладниковым…

«Так! Стоп!» – приказала себе Софья, словно шлёпком по голове зарядила, вскидываясь из того приятного расслабленного созерцательного состояния, в которое незаметно для самой себя погрузилась, предавшись нахлынувшим отчего-то воспоминаниям.

«Не-не-не, – мысленно повторила Соня, даже головой покрутила, усиливая отрицательный приказ-посыл мозгу. – Я сказала, что думать о нем не стану! Ни сейчас, ни…»

– Привет, – обрывая мысленные метания Софьи Павловны, раздался от входа в беседку спокойный, негромкий голос.

Дернувшись всем телом от неожиданности, Соня попыталась резко поменять положение из полулежащего на сидящее, но, запутавшись ногами в льняном покрывальце, которое накинула на себя от легкого, чуть холодившего ветерка, заковырялась и, выпутываясь из ткани, чуть и вовсе позорно не свалилась с диванчика.

– Прости, не хотел тебя напугать. – Ярослав быстро шагнул вперед и успел поддержать девушку под локоток.

– Это от неожиданности, – объяснила Соня ровным, холодным тоном, наконец твердо усевшись, выпрямив спину и мягким движением высвободив свой локоть из его ладони.

– Я понял, – кивнул Ладников и отступил от нее на шаг. Отвел взгляд от Софьи и с интересом осмотрел обстановку беседки. – А ничего тут, уютненько, – дал он положительную оценку тому, что увидел.

– Да, – лаконично и неинформативно согласилась с его утверждением Соня.

Ярослав снова посмотрел на девушку, ну а Соня – куда деваться? – приняла и держала его взгляд со спокойным, не выказывающим эмоций лицом.

Помолчали, рассматривая друг друга.

– Как ты здесь образовался? – спросила Соня, нарушая их затянувшееся молчание и сопроводив вопрос неопределенным жестом ладоней.

И оба прекрасно понимали, что интересуется она не тем, как он нашел ее и откуда вообще узнал, где искать, – Софья даже по касательной не скользнула мыслью на эту тему, настолько для нее было очевидным и логичным появление в беседке Ярослава. Как того же легкого ветерка, в этот самый момент мазнувшего дуновением по ее лицу, шаловливо закинувшего при этом на щеку выбившийся локон.

Ну, ясно же, что, когда Ладникову понадобилось поговорить с Софьей, он просто спросил у ребят из агентства, дежуривших у дома, выходила ли девушка, а получив утвердительный ответ, зашел в комнату охраны и просмотрел на записях камер слежения, куда она пошла и где находится в данный момент. Все.

– Твоя бабушка умеет заинтересовывать и убеждать, – легко, мимолетно улыбнувшись, пожал плечами Ярослав, отвечая на ее вопрос.

– А служба? – поинтересовалась Софья и усмехнулась: – Насколько я помню, аж целых два выходных – это ни разу не твоя история.