– Силки. На журавлей и воронов.

– Не бойся, я не прижмусь к тебе. Готова? – подстраховал он меня рукой, придерживая сбоку, и начал движение с крутого разворота.

Самокат легко и бодро покатил нас по выделенной для велосипедистов дорожке. Одно удовольствие ехать по набережной: слева вода, справа дорога и историческая застройка зданий – вот бы жить в такой квартире с балконом и видом на реку, на прогулочные теплоходы и кафешки, где по утрам пахнет эспрессо и круассанами.

Я чувствовала, как Максим изо всех сил пытается держаться подальше от выпирающего балкона моей пятой точки. Я смахивала выбившиеся пряди, чтобы они не хлестали Макса по лицу. Когда сделала это в четвертый раз, он остановил мою руку, чтобы оставила как есть.

Сквозь прорези кожаной перчатки я чувствовала его горячие пальцы, что держали меня (если такое возможно) за отпечатки пальцев. Он не знал, как допустимо прикасаться ко мне, а я не знала, что почти отсутствующие прикосновения могут так возбуждать.

Он не знал, что я ему не сестра. Я не знала, что мы будем делать, когда я расскажу ему об этом.

– Тормознем, – вильнул он самокатом в сторону.

– А что тут?

– Бабушки вдоль дороги.

– Ты не оговорился? Бабушки на трассе? Может, девушки?

Макс рассмеялся:

– Хочешь, чтобы я купил еще один курс психотерапии против геронтофилии ^[3]? Я полгода учил термин «неполнородные сиблинги» ^[4]. Вон, – кивнул он, не давая мне возразить, – цветы продают. Настоящие. Садовые. Я никогда не дарил тебе цветы, сеструха.

– Макс… – выдохнула я, устав одергивать его на каждом «сестринском» повороте.

– Гладиолусы, хризантемы, ромашки? Поддержим малый бизнес!

– Я не могу выбрать… – растерялась я, не зная, у кого же из бабушек купить.

Максим обернулся и махнул куда-то через дорогу. Я успела заметить белый минивэн, отъехавший от тротуара. Пара человек перебежали трассу, беря в кольцо и нас с Максимом, и бабуль с гладиолусами.

– Если не можешь выбрать бабушку на трассе, покупаем всех! То есть все цветы, – дал он указание своим людям, а мы продолжили свой путь, вернувшись к самокату.

– У тебя охрана? От кого?

– Кто знает, сколько у меня еще кузин или сестер найдется и будут ли они, как Алла.

– Будут ли они, как я?

– Не будут, – вильнул он так и ускорился, чтобы по инерции я завалилась ему на плечо, а потом на грудь, – таких, как ты, больше нет.

Максим пересек трассу и свернул во двор, останавливаясь около первого дома, смотрящего в сторону реки.

– Ты здесь живешь? – подняла я голову. – Обожаю этот район. Вон, – заметила я кафешку «Вермильон», – у меня в доме такая же сеть булочных. Я все время у них покупаю. Тоже поддерживаю малый бизнес.

– Теперь и я буду.

– Я про хлеб, если что, а не про покупку всей булочной.

– Спасибо за уточнение, – припарковал он самокат. – Пристегиваешь или так оставляешь?

– Так можно. Он заводится только от магнита в моем браслете, – продемонстрировала я перепаянный старый браслет от фитнеса.

– Пойдем, покажу, как живу. Холостой и одинокий.

– По понедельникам? Когда профилактический день для отдыха от свиданий?

– Сегодня же как раз понедельник! День общения с родней!

– Слушай, Макс… – попробовала я хоть как-то намекнуть о предстоящем разговоре.

– Прости, Кир! Больше не буду шутить про родню, обещаю! Все, все…

Он открыл дверь с домофоном, пропуская меня вперед. Мы поднялись на последний этаж чердака, который богатеи называют «пентхаусом», и он отпер дверь ключом, а не отпечатком ладони, как когда-то в кастрюльной квартире.

– Проходи. Обувь не снимай. Кухня слева, справа – все остальное. Свет не включаю, как ты просила.

Я вошла и сразу шарахнулась от трюмо у стены с трехметровым в диаметре круглым зеркалом.

– Ты чего?

Я уставилась себе под ноги:

– Не люблю зеркала…

– Серьезно? Завтра их здесь не будет.

Максим исчез, и в комнате за белой дверью с серебряным витражом что-то зашуршало.

– Вот! – вернулся он с огромным клетчатым пледом. – Закрою, как попугая.

– Этаж у тебя слишком высокий. Мне нравится ближе к земле. Женя помог арендовать классный вариант на втором.

Максим встал на мягкий пуф и накинул плед на зеркало. Мое сердцебиение сразу пришло в норму. К счастью, он не спросил, что это за ОКР с зеркалами (и с ложками) и почему я так среагировала.

– На балконе зеркал нет. Посидим там? Тебе чай или кофе? – предложил Максим.

Меня обдувал прохладный ветер. На балконе пахло свежестью, тополиным пухом и кофейными зернами – то ли из кафе, то ли с кухни Макса.

– Люблю, когда рядом вода, – вдыхала я смесь ароматов.

Макс спросил из распахнутого окна, пока жужжала кофемашина:

– Поедешь в выходные на пляж? Парни зовут. Девчонки тоже будут. Погоняем на вейкбордах за катером. Поможешь провести отбор подружки для меня на предстоящий сезон. Застрял в выборе между Настей «четвертый-размер» и Надей «попа-тверк»!

– Может, и поеду, – пожала я плечами.

– Только смотри! – выглянул он через форточку кухни. – С пацанами «микро-размер-мозгов-и-жезлов» знакомить не буду! Все они бабники, как я! Только я «макси». Я же все-таки Максим, во мне все – максимальное.

– И хвастовство на первом месте.

Он вышел на балкон, держа на подносе пару дымящихся чашек, полных до краев.

– Я должен блюсти честь кузины и отгонять от тебя новых журавлей! – хохотнул он, но понял, что на этот раз переборщил с иронией.

– Прости.

– Не извиняйся.

– Нет, я урод. Ты любила его. И, наверное, до сих пор… А я до сих пор… ну ты и так уже слышала. Все. Молчу. Забудь. Обещаешь, что забудешь мои слова?

– Про сестру, – кивнула я, – забуду. И ты забудь. Не знаю, как сказать. Может, прямо? Без прелюдии?

– Девушки обожают мои прелюдии… Молчу!

– Тогда прямо, – выдохнула я. – Ты мне не брат. Мы не родственники. Вообще никто. В смысле, генетически мы совершенно чужие. Я хотела как-то подготовить тебя, но не получается. Ты все шутишь и шутишь про родство…

Поднос в его руках накренился, и обе чашки заскользили по серебру, как я когда-то скользила на коньках по льду. Кофе сорвалось водопадами на мою одежду.

Отбиваясь от чашек, я обожгла ладони. Осколками фарфора царапнуло по щиколоткам.

– Черт! Быстрее под холодную воду!

Я перешагнула битое кофейное месиво.

– Где ванная?

– Иди за мной. Стой! – остановил он меня у двери. – Там зеркало. Сейчас. Секунду!

Максим захлопнул перед моим носом дверь. Через мгновение он вынес замотанный в халат прямоугольник – судя по звуку, что я слышала мгновение назад, – оторванную зеркальную створку, которой закрывают полки.

– Спасибо. И, – остановилась я на секунду в проеме, – спасибо, что не спрашиваешь.

– Я хочу, – опустил он поклажу на пол, – спросить про другое. Но потом. Давай сюда.

Максим крутанул холодный кран, и я вытянула ладони под остужающий поток. Он намочил полотенце, опустился на колени.

– Нужно снять легинсы. Холодный компресс успокоит кожу.

Если бы я сняла сейчас легинсы, мои трусы оказались бы напротив его лица.

– Я сама, – забрала я полотенце.

– Да… конечно… я закажу новые шмотки.

– Не нужно! – кричала я ему в спину, когда он выходил из ванной.

– Тогда ты или поедешь домой в белье, или заночуешь здесь, пока твои не высохнут. Сорок четвертый размер? – заглянул он, одновременно стуча.

Его взгляд юркнул по моим обнаженным ногам, и дверь снова с силой захлопнулась.

Когда боль от ожогов немного утихла, я замоталась банным полотенцем от пояса до пяток и вышла из ванной. Максим сидел на полу, прислонившись спиной к стене напротив и вращал смартфон, словно спиннер.

Его охранники успели занести в квартиру скупленные цветы, положив их горками в проходе. Я отвернулась от трех похожих на могилы кучек.

– Ты уверена? – спросил он, рассматривая мой шестой палец на левой ноге. – Откуда информация?

Я села на пол напротив него, прислоняясь к стене так, чтобы не видеть срезанные «мертвые» стога соцветий, и принялась рассказывать:

– Кровь осталась на моем платье, когда тебя ранило деревом, пробившим лобовое стекло. Воеводин проверил дважды. Отрицательно. Мы не родня.

– Она… – скривил он губу, – Алка сказала мне на том злосчастном пикнике, что мы с тобой чужие.

– Сказала?

– Еще и просила запомнить. Ты ведь приехала в резиденцию. Я знал, кто ты. Я тебя… целовал. Помня ее слова, что мы чужие.

– А потом?

– Потом оранжерея, мертвая Алка и твоя вооруженная гениальная бабуля. Алка, – повторил он. – Она могла придумать любую пытку, и моя вера в сестру – не сестру выглядела идеальной. Я решил, что она соврала тогда… в детстве.

– Ты запутался.

– Давно ты знаешь правду?

– Дольше я не знала, как тебе сказать. И что ответить.

– Кому?

– Тебе, Максим. Что ответить, если ты спросишь…

– Пойдешь ли ты со мной на свидание?

– Нет, – улыбнулась я, – кого тебе выбрать: Настю-четвертый-размер или Надю-попу-тверк.

– Я выдумал их. Как выдумывал тебя. В фантазиях все свободны. Еще в мечтах и снах. Там я мог делать что угодно. Там только ты. Я хотел застрять с тобой навсегда в тех снах.

Покосившись на уголок съехавшего с зеркальной створки халата, я произнесла:

– Я боюсь застрять внутри них, Максим. Внутри зеркал.

– Я не отпущу тебя ни в какое зеркало, Кирыч. Никогда.

– Боюсь, нас не спросят.

– Нет, – звучал его голос тихо, но твердо и решительно. – Я не потеряю тебя дважды. Никакое зазеркалье не заберет тебя.

– Я рассказала про тест, Максим, чтобы ты поговорил с отцом. Кто твоя мать? Почему правду о ней скрыли?

Закрыв глаза, я прикоснулась виском к стене, приятно охлаждая начавший пульсировать висок.

Раздался шорох. Максим теперь сидел рядом со мной. Я ощутила его дыхание совсем близко от своей изогнутой шеи. Словно вампир, он легонько уткнулся в мое плечо, решая, разорвать ли ему артерию в клочья или превратить меня в такого же вампира, как он сам.

От его выдоха кожа согревалась, от вдоха охлаждалась, покрываясь мурашками.

Вытянув руку, он провел пальцами по сонной артерии.

– Ты ждала и не писала мне, чтобы дать время нам обоим.

– Время?

– Мне – забыть тебя. Себе – забыть Костю.

Он провел кончиками пальцев по коже возле моего уха, еле ощутимо прикасаясь губами, словно лапки бабочки опустились на лепесток.

– Если ты любила так же, как я люблю тебя… навсегда стереть такое чувство невозможно. Я плевал на романтичный бред, пока не появилась ты. Нет, не так. Пока ты не исчезла. Поцелуй возле оранжереи, когда твоя бабушка-Рокки, обвешанная ружьями, сообщила, что мы брат и сестра, тебя отобрал. Что я только не делал, лишь бы забыть. Надеюсь, ты не забывала Костю таким же путем.

Я покосилась на него.

– Клин клином вышибал? – поняла я, что он имеет в виду череду бесконечных подруг.

– Я их не помню. Снова и снова возникало твое лицо, когда смотрел на них, твой взгляд, когда ты смотришь, как сейчас, – насквозь и вовнутрь. Как умеешь только ты. Какой можешь быть только ты.

– Но это еще не значит, что я нормальная.

– Но и я тоже нет. Признайся, сколько раз ты ходила в морг? Два, три?

«Двести двадцать три…» – подумала я.

– По делу или на обеденный перерыв?

– Ты не моя кузина. К счастью.

Он помолчал, но все-таки добавил то, что я и так знала.

– Ты ее кузина.

Максим был прав. Я резко начала ощущать себя иначе после событий в оранжерее.

– Что-то от Аллы просыпается во мне. Что-то… нехорошее. Агрессия. Когда я метаю спортивные ножи, я представляю людей, Максим. Всех, кого бы я хотела поставить к стенке.