– Нет. Я о ней совершенно забыла в этот момент. Просто из головы вылетело, что она тоже могла быть убита ворами. Я вспомнила о ней только тогда, когда уже вызвала полицию. Но не решилась подняться и посмотреть, жива девочка или нет. Только когда приехали из уголовного розыска, я сказала… Евгений Северьянович, кажется… – Жанна Валентиновна вопросительно посмотрела на Гурова, и тот кивнул. – Да, я сказала ему, что в доме есть еще девочка и она должна быть в своей комнате наверху. Он пошел посмотреть, а потом позвал меня и спросил, а точно ли в этой комнате кто-то жил. Я очень удивилась. Но когда вошла, то поняла, что он имел в виду.

– У Антонины в комнате всегда был такой порядок?

– Тоня – аккуратная девочка и сама убирала свою комнату. Не хотела, чтобы я или родители входили к ней. Она сразу же, как появилась в доме, попросила родителей позволить ей самой убирать в своей комнате и просила их стучать в двери, если они хотели войти к ней. Мне не понравилось, что она ставит приемным родителям такие условия, и я даже высказала Ирине Николаевне все, что думаю по этому поводу, – снова недовольно поджала губы Жанна Валентиновна.

– И что она на это вам ответила?

– Сказала, что девочку можно понять. Мол, у нее никогда не было отдельной комнаты, и ей хочется иметь свое личное пространство. Тоня – личность творческая, сказала она мне тогда, ей нужно место для уединения.

Эти слова домработница произнесла со скепсисом. По ее лицу было видно, что она не очень любила приемную дочь Шишковских, но Лев Иванович не стал сейчас задумываться на эту тему, хотя и сделал себе мысленную пометку досконально разобраться в сути этой неприязни.

– Хорошо. Чистота чистотой, но ведь в комнате не было практически никаких личных вещей девочки, – заметил Гуров. – Как вы это объясните?

Астапова пожала плечами:

– Понятия не имею. Единственное, что мне приходит в голову, – это она убила родителей, ограбила их и, собрав вещички, куда-то сбежала со своим сообщником.

– Вы думаете, у нее был сообщник? – Лев Иванович удивленно приподнял бровь.

– Не знаю. Но одна она не смогла бы совершить такое. – Жанна Валентиновна затеребила платок в руках и, опустив голову, стала смотреть на пол прямо перед собой.

– Вы сказали Евгению Северьяновичу, что супругов Шишковских ограбили. Вы уже знаете, что украли? – после некоторого молчания спросил Гуров.

– Нет. Мы еще не смотрели, что было украдено. Я просто предположила, что было ограбление. Такой бардак после себя мог оставить только тот, кто искал в доме что-то ценное. Вот я и подумала…

– А много в квартире было ценных вещей и какие?

– Да много всего было, – вздохнула домработница. – Надо бы все на месте осмотреть. Так-то я каждую вещь помню, где какая лежит.

– Что ж, тогда пойдемте и будем смотреть вместе. Евгений Северьянович! – позвал Гуров, выходя из комнаты Астаповой.

Разумовский не замедлил появиться.

– Я тут, – улыбаясь, сказал он. – Сам только что хотел к вам заглянуть. – Он покосился на Жанну Валентиновну, стоявшую позади Гурова, и, взяв Льва Ивановича под руку, отвел его чуть в сторону. – Мы тут интересную штуку нашли. В квартире были установлены несколько цифровых мини-видеокамер, реагирующих на движение. Качественная съемка могла проводиться только в дневное время или в освещенных комнатах. Специальных инфракрасных подсветок оборудование не имело, но зато время съемок было большим.

– Это хорошо, – обрадовался Лев Иванович. – Удалось что-то посмотреть? Куда камеры передавали запись?

– Видеокарту нашли, сейчас с ней работает наш специалист. Но хочу сказать, что сами камеры не были отключены от программы, поэтому, возможно, мы увидим на записи, что происходило в квартире.

– А что насчет наружных камер? На подъезде, насколько я заметил, когда входил, тоже была видюшка.

– Да, мы ее осмотрели. И с ней тоже непорядок. Кто-то, по всей видимости преступник, выдернул кабель прямо из камеры. Высунулся из окна в подъезде и выдернул, – недоуменно покачал головой Разумовский. – Но видеокарту вынули и тоже проверят. Но уже в лаборатории.

– Ладно, как только будут результаты, вы мне скажете, а пока найдите нам пару понятых, и пойдемте с Жанной Валентиновной по комнатам. Будем составлять список вещей, которые пропали. Если таковые обнаружатся, – добавил он со вздохом. – Сдается мне, что ограбления не было, а вещи раскидали, чтобы создать иллюзию, что ограбление имело место.

Разумовский с интересом посмотрел на Гурова, гадая, что навело Льва Ивановича на такие мысли, но расспрашивать ни о чем не стал и молча отправился за понятыми.

6

Не успели Гуров и все остальные подняться наверх и заняться списком украденного, как вернулся Станислав Крячко. Вместе с ним в квартиру вошла молодая, лет двадцати девяти, очень симпатичная женщина.

Крячко тут же отозвал Льва Ивановича в сторону и, кивнув на женщину, тихо сказал:

– Это Инна Витальевна, воспитатель детского дома, из которого была удочерена Антонина. Оказывается, девочка вчера поздно вечером прислала ей СМС-сообщение с просьбой о помощи. Впрочем, ты сам должен на это сообщение взглянуть. Я взял у женщины номер, с которого ей было выслано сообщение, и сейчас попытаюсь определить, где находится телефон девочки. Заодно поеду в офис мобильной связи и возьму распечатку с сотового. Ты поговоришь со свидетельницей?

– Да, конечно. Иди. Я сейчас же с ней и поговорю, – заверил его Гуров, и Станислав быстрым шагом удалился в сторону коридора.

– Евгений Северьянович, – позвал Гуров Разумовского, – придется вам самому заняться с Жанной Валентиновной составлением описи. Мне срочно нужно поговорить еще с одним свидетелем.

Разумовский с интересом посмотрел на Инну и, кивнув, стал подниматься следом за понятыми и домработницей на верхний уровень квартиры.

– Чтобы нам никому тут не мешать, давайте пройдем вон в ту комнату, – указал Гуров Инне на комнатушку домработницы, и молодая женщина, растерянно кивнув, прошла туда через кухню.

– Простите меня, – остановилась она в дверях и повернулась ко Льву Ивановичу. – Мне никто ничего не рассказывает… Я хочу знать, где Тоня…

– Давайте присядем, и я вам все разъясню, Инна… Забыл отчество, – улыбнулся Гуров.

– Витальевна, – подсказала Инна и нерешительно огляделась вокруг.

– Садитесь в кресло, Инна Витальевна. А я себе стул вот на кухне взял. – Гуров поставил стул возле столика и сел на него.

Инна тоже села и вопросительно стала смотреть на Льва Ивановича, ожидая, когда он ей объяснит, что происходит.

– У вас есть сообщение от вашей бывшей воспитанницы, которое вы получили вчера вечером. Я правильно понял?

– Да, правильно.

Инна включила свой мобильный и, нажав несколько кнопок, отдала его Гурову. Тот прочел сообщение, нахмурился и вернул телефон обратно.

– Расскажите мне все, что вы знаете об этом, – он кивнул на сотовый у нее в руках.

– Я ничего не знаю, кроме того, что Тоня прислала мне вчера вот это сообщение.

Инна быстро и подробно рассказала Гурову о вчерашних событиях и закончила тем, что утром она отправилась в полицию.

– Расскажите мне о Тоне все, что знаете, – попросил Лев Иванович. – Вы ведь были ее воспитателем и наверняка в очень хороших отношениях с девочкой, раз она обратилась к вам за помощью в трудный для нее момент.

– Да, я работаю воспитателем в детском доме и до сих пор… как это лучше назвать… дружу с Антониной. Она необыкновенная девочка. Не такая, как все остальные. Хотя судьба у нее складывалась очень непросто. Она попала в детский дом после ужасной трагедии. Ее отец убил ее мать из ревности прямо у нее на глазах. Тонечке тогда было семь лет. Мать похоронили, отца посадили на пятнадцать лет, а Антонина осталась жить с бабушкой – маминой мамой. Через три года бабушка умерла от сердечного приступа, и Тоню отправили в наш детский дом.

– А других родственников у нее не было? – прервал рассказ Инны Гуров.

– У Тони есть дядя – родной брат отца. Но он не захотел брать девочку к себе, – ответила Инна. – Не знаю причин. Но сама Тоня говорила мне, что рада, что он от нее отказался. Потому что он плохой человек.

– Понятно. Как девочка восприняла то, что она оказалась в детском доме?

– Тоня очень тихая и спокойная девочка. Когда я ее узнала получше, то была очень удивлена, что она никогда не старается никого обмануть или схитрить. Если она не хотела о чем-то рассказывать или вынужденно врать, то просто молчала. И никакими клещами из нее нельзя было вытянуть ни слова. Сначала наши девочки не приняли ее и стали даже издеваться над ней, исподтишка делали ей всякие пакости. Но она очень стойко все переносила и никогда на них не жаловалась. Старшие девочки даже один раз ее побили. Но и тогда она промолчала. Была как маленький партизан, – невольно улыбнулась Инна, вспоминая.

Она замолчала, словно не зная, что еще ей рассказать.

– Сколько лет она пробыла у вас, пока ее не удочерили, и как Шишковские познакомились с Тоней? – подсказал ей Лев Иванович вопросы, ответы на которые его интересовали.

– Ей было десять лет, когда она пришла к нам, и двенадцать с половиной, когда уехала жить к Шишковским. Получается, что в детском доме она пробыла два с половиной года, – сделала нехитрый подсчет Инна. – Как она познакомилась со своими будущими родителями? Наверное, это была судьба. Ирина Николаевна снимала большой документальный проект о судьбах детей, попавших в детские дома. Было несколько серий, кажется, четыре, и в фильме она рассказывала не только о наших детках, но и о детях еще из трех московских детских домов. Она хотела привлечь общественность к проблеме насилия над детьми и вообще к домашнему насилию.

Инна глубоко вздохнула и, переводя дух, снова осмотрелась. Ее взгляд упал на фотографию Елизара, которая стояла на столике. Она некоторое время смотрела на нее очень внимательно, но потом отвела глаза и стала рассказывать дальше.

– Сначала Шишковские просто приходили к нам и разговаривали с детьми и персоналом, знакомились, а потом стали снимать сюжеты и брать интервью. В общем, не знаю, что там принято при съемках документальных фильмов. Наверное, Тоня больше других детей зацепила их и своим характером, и своей жизненной историей, и они стали часто наведываться к ней уже после съемок, общаться, гулять, а потом и вовсе стали забирать к себе на выходные. Наверное, уже тогда они приняли решение удочерить девочку.

– А как сама Антонина относилась к таким визитам?

Инна задумчиво улыбнулась и пару минут молчала. Гуров посмотрел на часы и нетерпеливо поерзал на стуле, но торопить женщину не стал.

– В детском доме я работаю не только воспитателем, но и психологом на полставки. И поэтому всегда должна быть в курсе не только дел и поведения наших подопечных, но и их душевных переживаний, их фобий и вообще всего, что касается внутренних конфликтов между детьми, – стала объяснять Инна. – Тоня, как я уже и говорила, была девочкой своеобразной. Не сказать, что она была замкнутой и нелюдимой, но она тщательно выбирала, с кем ей общаться, а кого сторониться. С Ириной Николаевной и ее мужем она подружилась удивительно легко. Словно бы знала, что эти люди посланы ей свыше, чтобы изменить ее жизнь.

– Извините, что перебиваю, – вмешался в ее монолог Лев Иванович. – Домработница Шишковских рассказала мне, что Антонина была не слишком привязана к своим приемным родителям. Она говорит, что девочка не очень любила, когда к ней проявляли какую-то ласку.