– Я совершенно не понимаю, что мне делать со своей жизнью. – Постепенно его голос опускался до шепота. – Мне нужно исправиться ради своих близких, но временами я готов совершить любое безрассудство ради секундной радости.

– Не понимаю, зачем тогда вам жертвовать этой радостью ради кого бы то ни было, – все так же спокойно ответила девушка.

Юноша невесело усмехнулся и чуть сильнее сжал ее руку.

– Провидица, вы можете назвать какое‑нибудь число от нуля до тридцати семи?

– Тринадцать.

– Это очень нехорошее число. – Тут Хелена почувствовала, как чужие губы с нежностью проходятся по костяшкам ее пальцев. На секунду в ней все вновь всколыхнулось. – Умоляю вас, выберите любое другое.

– Тогда оно будет уже не любым. И мне, наоборот, оно очень нравится, я не хочу ничего менять.

Она выхватила у Эмиля руку. Юноша, не ожидавший таких действий с ее стороны, так и остался стоять, чуть склонившись. Уже направляясь обратно в сторону главной залы, Хелена бросила через плечо:

– В жизни все решено судьбой задолго до нашего рождения. И зачем переживать о том, как мы поступаем, если на деле ничего не изменится? От нас ничего не зависит, так пусть и ответственность берет на себя кто‑то другой.

И она решительно направилась к столику, оставив Эмиля, закрывшего руками лицо, в одиночестве.

* * *

Выскользнув в главную залу, Хелена некоторое время металась по павильону вместе с большими компаниями. Это позволило подойти к столику со стороны, противоположной коридору с кабинками. Пласид уже искал ее взглядом, развернувшись на стуле по направлению к дамским уборным.

– Извините, что заставила ждать, но в толпе я потеряла наш столик.

– Ох, дорогая! – От неожиданности месье де Фредёр слегка подскочил. – Мы тебя уже обыскались, ты точно не испытываешь недомогания?

– Нет, все в порядке. – Хелена с несвойственным ей аппетитом принялась за оставленное пирожное.

– К сожалению, мы обыскались не только вас, мадемуазель, – аккуратно заметил Жислен. – Скажите, вы не встретили нашего сына? Минут десять не можем понять, куда он мог исчезнуть.

– К сожалению, нет. Но было бы странно встретить его в дамской уборной. Может, просто вышел выкурить трубку со своими знакомыми?

Члены семейства Пэти переглянулись с читаемым беспокойством. Хелена понимала, что за опасения их охватили.

«Вот-вот произойдёт что‑то захватывающее!» – От мысли об этом в груди девушки поселилось приятное волнение. Прямо как тогда, на берегу реки.

– Скажите, откуда у Эмиля столько храбрости? Я не перестаю думать о том, как он меня спас в день нашего знакомства.

Вновь пауза. Еще более неловкая, подчеркивающая угловатость повисшего над столиком напряжения.

«А ведь теперь, привлекая к себе столько внимания, ты действительно мне интересен».

Наконец Камилла нашла в себе силы выдавить уклончивый ответ, но в сторону мадемуазель де Фредёр она не смотрела.

– Наверное, дело в его жажде приключений.

– Стремление к подвигам свойственно многим юношам, – подхватил разговор ни о чем не подозревающий месье де Фредёр, – но оно может стать бóльшим благом, если направить его в нужное рус…

Договорить Пласиду не дал внезапно обрушившийся на ресторан гул мужских голосов. Радостный басовитый рев заставил всех посетителей испуганно вздрогнуть и засуетиться в поисках источника шума.

Он доносился из глубины того самого коридора.

Хелена тихо хмыкнула. С любопытством она осмотрела поочередно всех оставшихся за столом: недоумевающий отец, замерший со вскинутой во время разговора рукой; Жислен – тот старался выглядеть спокойным, но на лице его сразу отразилась тревога; Аглае, распахнувшая в испуге глаза и казавшаяся оттого еще более круглой; Камилла, поджавшая дрожащие губы, будто готовая вот-вот сорваться. Камилла резко вскочила со стула и, подхватив пышные юбки, побежала к кабинкам. Ее родители, извинившись, последовали за ней. Постепенно все больше людей подтягивались к источнику возгласов, из-за чего в коридоре образовалась небольшая толпа.

– Полагаю, нам не стоит оставлять наших спутников: все они выглядели очень обеспокоенными.

– Если вы так считаете, отец, то разумеется.

Хелена позволила отцу взять себя под руку, и они направились к проему, из которого девушка вышла всего несколько минут назад.

Пласид, придерживая дочь ближе к себе, быстро скользил между чужими локтями и юбками. На секунду у Хелены захватило дух. За несколько мгновений перед глазами пронеслись десятки лиц, потом ее развернули, и она наконец увидела своих знакомых. Месье и мадам Пэти замерли за Камиллой, сжимавшей в ладонях край шторы. Тонкая полоса света будто рассекала ее лицо надвое. При появлении Пласида с дочерью вся семья повернула головы, и в глазах Камиллы мадемуазель де Фредёр увидела назревавшие слезы.

В кабинке вновь загудели какие‑то мужчины, и девушка раздвинула занавесь.

Воздух мутноватый и сладкий от табачного дыма, всюду лица солдат, пьяные и взбудораженные.

Эмиль стоял спиной ко входу, расправив плечи и с силой сжав в руках трость. Он закрывал собой овальный красного дерева стол, заставленный все теми же закусками и кружками пива. Сидящие одобрительно уставились на Эмиля, а в самом центре столешницы…

«Ну конечно же».

Покерная рулетка.

– Эмиль, что ты здесь делаешь?!

Юноша вздрогнул и резко обернулся. За его фигурой Хелена различила кипу мятых купюр и гору разноцветных фишек. Эмиль улыбался, стараясь быть привычно приветливым. Потом внутри него будто что‑то надломилось.

С грохотом упала на пол львиная голова, пальцы зацепили стопку с деньгами, и тысячи франков рассыпались по полу. Вслед за этим ноги Эмиля начали подкашиваться. С каждой секундой в его улыбке сквозило все больше боли.

– Камилла…

И молодой человек разрыдался. По его красному лицу беззвучно сыпались крупные прозрачные градины, а кожа покрылась некрасивыми складками. Он смотрел на сестру, и уголки его губ были все также приподняты, но вместо смеха горло издавало только рваные громкие выдохи.

– Прости, Милли. Но я не могу остановиться.

Момент духовного единения близнецов оборвался: Камилла резко закрылась руками и поспешила спрятаться за родителями. В кабинку устремились зеваки, не сумевшие что‑то увидеть за чужими спинами. Но Эмиль не вставал. Он склонил голову до самой груди и, продолжая сотрясаться плечами, перебирал пальцами пару банкнот – то немногое, что осталось на полу.

Солдаты галдели уже с издевкой, гости громко возмущались, а месье и мадам Пэти пытались успокоить дочь. Но Хелена этого уже не слышала – подхватив юбки, она незаметно выскользнула на улицу через центральный вход.

Стоя рядом с вывеской, она наблюдала, как тускнеет солнце. День, быстро пролетевший за прогулкой, близился к завершению.

На сердце Хелены было тихо и спокойно. Сделав несколько глотков свежего воздуха, она развернулась и перед тем, как вернуться в ресторан, задумчиво отметила:

«А ведь я угадала».

Аркан XI

Камилла всегда чувствовала, что рождена для жизни в достатке и роскоши, хотя ей никогда не удавалось этого объяснить. Просто еще с детских лет для нее это стало подобием аксиомы.

Этот ребенок будто попал в собственную семью по ошибке – иначе сложно было объяснить врожденное сибаритство. Пушистые детские локоны просили шелковых лент, а руки были слишком нежными для грязной домашней работы. Из ее опрятного, но скромного облика никогда не уходил диссонанс. Будто даже грубоватой ткани передалось ощущение: она на этой коже – лишняя.

Трепля круглые румяные щечки, соседи говорили семейству Пэти, что их дочь подобна принцессе, но те и сами прекрасно все видели. Только миловидность Камиллы не вызывала в них гордости – в голубых глазах Жислен видел для себя недоумение и даже укор. «Почему мы не можем жить богато, если на роду мне написано одеваться в пурпур? Разве ты совсем ничего не можешь здесь сделать?» – Вопросы, которые вечно крутились у него в голове ее голосом. Но разве он не мог?

Довольно быстро девочка поняла: лучшее, что она может сделать для улучшения своего положения – стать завидной невестой. Однако ее попытки работы над собой всегда были довольно спорны. Видя проезжающий мимо дорогой экипаж, она высматривала за шторами лица аристократок и пыталась понять, как те держатся на людях. К одиннадцати годам Камилла уже научилась с томным видом возлежать на кровати, но все еще не знала, как пришить пуговицу.

– Знаешь, братик, я вот думаю, как было бы здорово, найди мы у нас под яблоней клад, – часто размышляла маленькая Милли, лежа на траве рядом с Эмилем. – Мы бы продали все эти старинные монетки, а потом накупили всего, чего пожелаем. Скажи, было бы миленько?

Эмиль лишь кивнул. В жаркие июльские дни мальчику хотелось просто молчать, подставлять лицо свету и слушать бесконечную болтовню сестры.

– Я мечтаю разбогатеть и купить себе платье, похожее на тортик! А еще песцовую шубку, чтобы красиво поднимать ее ворот, как та барышня, которую мы недавно видели, помнишь же? – Камилла приподняла голову. Не заметив реакции, она обиженно скривилась и толкнула брата локтем. – Ты меня никогда не слушаешь. И вообще, вот у меня есть очень хорошая мечта, а ты будто и не мечтаешь ни о чем совсем. Во всяком случае, я еще ни разу от тебя ни о чем подобном не слышала.

– Наверное, я мечтаю, чтобы каждый день был таким же чудесным, как сегодняшний.

Эмиля нельзя было назвать человеком пассивным, что доказывали те неприятности, в которые он бездумно и очень охотно ввязывался. Скорее, он был беспечным и инфантильным, что на момент их одиннадцатилетнего возраста еще не составляло весомой проблемы. Да и жизнь в деревне мальчику искренне нравилась: в общении с остальными детьми из села не нужно держаться выученного почтения, а собираясь на улицу – надевать на себя кучу помпезной, но столь неудобной одежды.

В детстве ему удалось ощутить эту свободу, кружащую голову, почти пугающую своей необъятностью. Когда стоишь посреди залитого утренним солнцем поля, а вокруг ни души, и лишь из леса доносится шепот деревьев.

Не имеющие последствий драки за право прокатиться на чьей‑то телеге, поиски птичьих гнезд на непрочных древесных ветках, содранные во время поимки соседского гуся колени – все это дарило ему чувство простого приземленного счастья и причастности к жизни.

Круглогодичная греза омрачались лишь мыслями о сестре. Эмиль, не перенявший ее великосветского обаяния, испытывал сходные родительским чувства: Камилла выглядела жительницей роскошного богатого иномирья. Он испытывал близкую к отцовской, пусть и не до конца осознаваемую вину.

Брату с сестрой странно было наблюдать друг за другом. Для Милли, в свои одиннадцать существующей в вечной тоске по городской жизни, Эмиль был слишком простодушным, не имеющим никаких планов и мечт. А в восприятии Милу сестра иногда представала плаксивой брюзгой, пытавшейся перенять чужую судьбу.

И все же они невероятно дорожили родством. Ровно настолько, насколько ценят друг друга люди, проведшие вместе всю жизнь с самого первого дня. Камилла прекрасно знала, что, будь она чем‑то расстроена, брат бросит все свои глупые игры и придет поддержать. Эмиль довольно быстро заметил, что сестра вполне способна ребячиться с остальными детьми, если он позовет ее сам. Близнецы стояли по разные стороны зеркала и были близки, насколько позволяло стекло между ними.