Машина притёрлась к бордюру у края проезжей части, я сам открыл дверь, покинув салон, и хлопнув ею, на ходу надевая фуражку, без неё в машине сидел, двинул ко входу, козырнув двум командирам. Те на меня с интересом взглянули проходя мимо. Узнали. Да, меня теперь все узнают, по улице пройти невозможно, тут же окружают, и вопросами заваливают. Да, слава она такая. Это ладно, никто не остановил, засады тоже не было, хотя о дне эфира и времени, было сообщено за пять дней. Меня уже ждали, до эфира пятнадцать минут, обычно часа за два прибывают, там идёт накачка, объясняют правила, дают почитать текст. Так что со мной работали в сжатом формате, пока я читал свою речь, никакой свободы слова, описывали что можно и что нельзя. Как-то всё так быстро пролетело, ничего не запомнил, хотя бумаги с речью, какие ответы должны звучать, оставили, буду по ним ориентироваться. Вот так и завели в зал, как раз время эфира, едва успел пожать руку диктору, и устроится на стуле, перед своим микрофоном, как редактор за окном стал делать обратный отсчёт пальцами, до начала эфира. Дальше диктор взял слово, сообщил для чего мы тут все собрались, меня представил, я поздоровался, краткая моя биография, и вот прозвучал первый вопрос. Я в руке держал шесть листов, где вопросы и ответы записаны. Первый лист, с первыми вопросами.

– Скажите, товарищ Райнов…

– Можно Иван, я не кусаюсь, – не по тексту сказал я, стараясь не захохотать от тех ответов, что были написаны.

Интересно, кто этот бред написал? Ну кто бы не написал, эти листы я сохраню. Анекдот на анекдоте. Память. Диктор даже не дёрнулся, лишь кивнул головой и продолжил, профессионал:

– Хорошо, Иван, скажите, что вы чувствовали, когда смогли сбежать из этого страшного лагеря, о котором столько писали в газетах.

– Страх. Я испытывал страх, – деловито складывая листы, я убрал их в карман галифе. А на самом деле в хранилище.

– Вы боялись за себя?..

– Я боялся не успеть в бордель в Берлине до вечера. Мне девятнадцать лет, о чём я вообще мог думать в такой момент? Радость свободы, и понимание, что в моём состоянии нет не красивых девушек, и даже водки не нужно. А про бордель мне рассказал один заключённый. Он как раз житель Берлина, попал в лагерь за свои пристрастия. Немцы гомиков не любят, у нас в лагере их хватало. Охрана их давила, как могла. Сам видел, как двоих просто забили дубинками. Так что побег в Берлин имел вполне веские причины. Это уже потом. Через две недели задумался, что к своим пора, когда уже перепробовал весь ассортимент этого увеселительного дома. Кстати, полек больше всего. Три француженки было, две итальянки. Они мне больше всего понравились. И ещё одна девица, что поздоровалась словом шалом. Она больше всех чаевых получила. Вообще я когда до Берлина доехал, деньги от генерала есть, квартиру снял, то позвонил диспетчеру, сразу сказал, хочу немку. Вот прям натуральную немку. Думал буду мстить за все месяцы в лагере. Та пришла на мою квартиру и сходу «шалом». Я сразу заподозрил, что-то не так, это какая-то странная немка. Три дня у меня жила. И не потому что впечатлила, а выгнать никак не мог. Пока щедрых чаевых не дал, не уходила.

То, что сейчас плёл, я на это сознательно шёл. Кстати, многое из того что я говорил, при опросах и допросах тоже было сказано. Всё просто, Политуправление копытом било чтобы меня задействовать, а я быть символом и ездить на всякие встречи и разные выступления не хотел категорически. Ну не моё это, не публичный человек. А вот после этой встречи в радиоэфире со слушателями, думаю сто раз подумают прежде чем со мной связываться. Да, мой авторитет заметно просядет в верхах, но у простого народа, я так думаю, наоборот взлетит. Директор слушал меня весело улыбаясь, пока наконец по жестам редактора не заткнул меня:

– Шутим?

– Ну конечно шучу. А то сидите тут все такие серьёзные. Ну а так, особо эмоций я кроме настороженности не испытывал. И то что до Берлина добрался, скорее цепь случайностей. Форма офицера неплохо мне помогала, машина генерала удачно подвернулась и в салоне сумочку с деньгами нашёл, что здорово мне потом пригодились. А добыча с ювелира, что отобрал у ограбивших его бандитов, там это вообще дар небе. Все эти мои приключения описаны в газетах. Уложилось в шесть статей, там всё довольно достоверно описано. Конечно немало мелочей упустили, иначе большой объём бы вышел. Но так всё верно.

– Ясно, – диктор переложил листы и уточнил. – Вот вы потеряли память. Как это сказалось на вашей жизни?

– Да нормально живу. Знаете, есть такая поговорка, бог взял – бог дал. Я атеист, хотя в окопах говорят атеистов нет, но с этой поговоркой согласен. Я об этом никому, держал в секрете, только матушка знает. Меня лишили памяти, но надарили другим. Я стал сочинять песни и музыку к ней. Вроде неплохо получалось, тренировался пока в Берлине находился. Жаль аккордеон сейчас у меня на квартире, которой меня наградили, я его в магазине музыкальных инструментов в Берлине купил. Если кто принесёт аккордеон, германский, я на нём учился играть, могу продемонстрировать своё творчество. Всё же главные критики – это слушатели, а не автор. Когда я оказался в Москве, то выяснив адрес, написал матушке. Она сразу приехала, пыталась помочь мне вспомнить. Я до плена никогда на музыкальных инструментах не играл. Главный интерес – это футбол. А тут купил гармонику, и как-то быстро, за пару дней стал неплохо играть. Правда, пальцы не разработаны, фальшивил, но чем дальше тренировался, тем лучше играл. Голос тоже ставить пришлось, но я надеюсь получиться. Мой первый слушатель мама, она меня очень хвалила, но это моя мама, она не может не похвалить.

Говоря это я мало чем рисковал. Когда ещё дядю охранял, разрабатывались разные способы обучаться с помощью магии разным умениям и специальностям. Я тоже стал добровольцем, вызывался научиться играть на аккордеоне. Всегда мечтал. Тем боле с моим отсутствием слуха будет интересно узнать, привьют ли мне музыкальный слух. Привили, как показало время. К слову, брали умения у профессиональных музыкантов в разных мирах, не спрашивая разрешения хозяина. Меня, помимо языков, обучали играть на аккордеоне. Даже достали инструмент из одного мира. Правда, возник казус, музыкант из две тысячи двадцатого, одного их миров Земли, мне помимо музыки, умения играть, с этой информацией загрузили сто пятьдесят песен. А музыкант был из группы «Любе». Тяжело, но освоил. Так что я за год наработал неплохую практику, радуя домашних, на вечеринках или семейных праздниках настоящей живой музыкой. На служебных корпоративах тоже. За год все песни не по разу исполнил, в памяти вбиты навечно, голос хороший был, кстати, у деда тоже неплох, матушке пел, та та-ак слушала… Да, аккордеон я сразу купил, на второй день как в Берлине оказался. А вот играть опасался, мало ли соседи заинтересуются? Только разрабатывал голос, специальными тренингами и кисти рук с пальцами. По настоящему играл уже в Москве, для матушки. Она одна знала об этом, никому больше не говорил, даже при опросах. Поэтому и был в себе так уверен. И надо же, аккордеон мне принесли, редактор кивнул, разведя руками. Мол, раз не по тексту, то давай сам вылезай. Я же, отвечая на вопросы диктора, мы общались по теме, накинул ремни на плечи и сказал, что готов, проворя звучание инструмента. Хороший инструмент.

– Итак, Иван, вы говорите, что несколько песен написали. Сколько готовы исполнить?

– Написал я два десятка песен. Сам удивился, но это так. А так парочку спою, чтобы слушатели могли понять, что это, дар или проклятье. Чем меня наградили.

После этого сделал перебор, пальцы кстати неплохо слушались, я поработал с ними с помощью лекарского амулета, сделав более подвижными, и дальше только нарабатывал опыт использования. Даже если сфальшивлю, ничего страшного, зритель поймёт, музыкой я занимаюсь меньше двух месяцев. Голос кстати тоже правил, но осторожнее чтобы не навредить связкам. А дав рекламу тому что хочу исполнить, запел песню «Берёзы», простая и лирическая песня, что цепляла душу. Кстати, «Любе» не моя любимая группа, те сто пятьдесят песен я запомнил, с помощью магии от и до, тем более отработал их на семейных посиделках, корпоративах, окончательно закрепив в памяти, но другие песни уже сам запоминал и отыгрывал. Так что у меня ещё с полдесятка песен разного формата. А в песню я душу вложил, играя на интонациях. Когда закончил, то диктор мне оба больших пальца показал. Редактор же закивал в окно и покрутил кистью, мол, продолжай.

– Знаете, сейчас все те парни, мужики что на передовой, они воюют за Родину, за Сталина, за страну, а я воюю за всех советских женщин, за девочек, девушек, женщин и бабушек. Следующая песня посвящена именно им. Знаете, на фронтах погибло много молодых парней, и девчат их возраста по сути ожидает судьба старых дев, и реветь в подушку от такой судьбы, это то что их ждёт. Да, я задумался над этой проблемой, и нашёл выход, решил взять на себя, принять могучей грудью эту трудность, но обеспечить девчат, хотя бы Москвы, мужчиной. Себя имею в виду. В далёком прошлом, один царь имел огромный гарем и пятьдесят тысяч детей. Любил он это дело. Мне конечно такого успеха не достичь, но я постараюсь нагнать. А песня называется «Эти глаза на против». Посвящаю советским женщинам и девушкам.

Вот так и отыграл. Вовсе песни я вкладывал душу, но достиг желаемого, больше мне слова не давали, как я и хотел. Как легко манипулировать людьми, разве что я подвала голос, когда описывал что за песни ожидаются, а до конца эфира исполнил ещё три песни. Без прослушивания заранее, цензуры, их выпустили в эфир, явно на мой страх и риск, повесив на меня, если кто будет недоволен. Вполне ожидаемо. А спел я всего пять песен, это «Берёзы», «Эти глаза на против», «Самоволочка», «Батальонная разведка» и «Там где клён шумит». Да уж, я постарался чтобы впечатлить и похоже смог. Песни разные, в разном исполнении, я показал себя как создателя разной музыки. Диктор начал завершающий этап передачи. Время к концу подходило, когда я всё же вклинился в паузу, извинившись что прерываю, и сказал:

– Я сегодня утром получил назначение, убываю на фронт. И знаете, успел написать песню и музыку к ней. Меня назначили командиром танкового батальона. Всё что я знаю о танках, они на гусеницах, с бронёй и пушкой, у танкеток пулемёты и они могут плавать. Вооружённый такой ценной информацией вечером убываю на фронт. Не мне судить правильно это назначение или нет, но я написал песню «Комбат». Закончил её уже тут, в редакции. Даже музыку накидал. Правда песня о командире стрелкового батальона, но думаю слушатели меня простят… – это я говорил, косясь на редактора, тот с кем-то общался по телефону, после чего посмотрел на меня и кивнул, снова сделав кистью вращательное круговое движение, мол, продолжай. – Исполняю впервые, мне дали отмашку, разрешили, хотя время нашей встречи подошло к концу, поэтому не судите строго.

Конечно с помощью аккордеона вытянуть всё музыкальное сопровождение сложно, но я старался, как и исполнить саму песню, и похоже получилось, слушали внимательно, даже диктор, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза слушал. Я только вместо Россия вставил слово Страна. Заменил. Тут я как закончил, снова взял слово:

– Знаете, мы заканчиваем и прощаемся, скорее всего навсегда. А пока меня ждёт встреча с редактором нашей передачи. Я ведь нарушил весь регламент нашей встречи, а его писали серьёзные люди, цензор работал. Вот только это чужие речи, от меня там ничего не было. А врать я не люблю, лучше промолчать. Судя по взгляду редактора на меня, ответственного работника, как сказал один известный сатирик: – я его ругать не буду, я хочу ему просто в глаза посмотреть. Так что меня ждут.