– Мы обязаны это дело отметить. Собирайся, крошка, хватит киснуть перед теликом, – тетя пихает ее под бок, и Адри улыбается, заставляя себя поверить, что улыбка не выглядит странной и натянутой. У нее нет ни малейшего желания ни выбираться в город, ни отправляться завтра в школу после стычки с Лайлом в пятницу, зато есть план, как этого избежать. Но Аманда делает для нее слишком многое, чтобы неблагодарно оставить тетю в этой радости одну.

А еще она не дает и открыть рта, настаивая:

– Ну же, иначе ты тут стухнешь когда-нибудь!

Адрии приходится сдаться. Но прежде чем она успевает на выдохе произнести «хорошо», Аманда раскрывает свои объятия, кратко прижимает племянницу к себе, а после вскакивает с дивана и уносится на второй этаж, выкрикивая вслед:

– У тебя пять минут!

Адри, смущенная и немного ошарашенная такой внезапной сменой обстоятельств, с неохотой щелкает по пульту, и телевизор, спутник ее двух последних дней, наконец замолкает. В оглушающей тишине сразу же оживают навязчивые мысли. Адрия убеждает себя, что выбраться из дома придется. Прогулка по городу – то, что в принципе не приносит ей особого удовольствия. Не в этом городе, не в этой жизни. Но Адрия поднимается, чтобы собраться и сделать хоть что-то приятное тете в обмен на ту редкую, уникальную заботу, которую она не привыкла получать от других.

Под яркими лампами ресторанчика на центральной улице Адри чувствует себя неуютно. В их семье не принято расхаживать по подобным местам, в последний раз в приличном заведении она оказывалась лет в тринадцать в компании матери и очередного Джека, Джорджа или Курта, который хотел произвести на Дебру хорошее впечатление. Вполне возможно, что это был тот самый Джек, Джордж или Курт, который впоследствии заявил на мать в полицию.

Аманда рассказывает о своей работе, пока Адри старается заинтересованно кивать и не слишком заинтересованно копается в своей тарелке. По ее мнению, лучше бы они с тетей заказали пиццу и остались дома смотреть телевизор и обсуждать очередную дурацкую передачу, чем сидели бы здесь под скучающими взорами напыщенных зевак. Адри кривится, замечая, как мужчина за соседним столиком косится в ее сторону, разглядывая. Она отворачивается, с трудом заставляя себя вновь сфокусироваться на Аманде и ее словах.

– Так Жаклин решила, что я подхожу на эту должность, пусть и придется подучиться. – Тетя делает короткий глоток искрящейся газировки и ставит высокий бокал обратно на стол, кивая на Адри вздернутым подбородком. – А ты, если повезет, сможешь устроиться летом на подработку. Накопишь деньжат, купишь себе что-нибудь, это же здорово!

Аманда тепло улыбается, и Адрия растягивает губы в ответной улыбке. Может быть, тетя права и не все так уж плохо – у нее есть крыша над головой, есть близкий человек, есть даже какие-никакие родители. Она может постоять за себя, может улыбнуться мужчине за соседним столиком, если перестанет супиться, может сидеть с Амандой под этими яркими лампами и думать, что этот вечер не так уж и плох.

Она многое что может. Вопрос в том – хочет ли?

– Куплю «Мартинсы», – чуть расслабляется Адрия и отхлебывает колу, пытаясь побороть неловкость. – Если я так и буду таскать твои, ты меня возненавидишь.

Аманда смеется, обнажая два ряда зубов и тонкую полоску десен с колечком пирсинга.

– Брось, бери, когда хочешь. Я в твоем возрасте тоже таскала чужие шмотки. Мы менялись с соседской девчонкой куртками, джинсами, рубашками. До тех пор, пока отец не заметил и не наказал меня на две недели, – улыбка с лица Аманды не пропадает даже при неприятных воспоминаниях. – Он был суров до ужаса, а у меня до сих пор остался шрам, когда он огрел меня ремнем с железной пряжкой.

Адри закусывает губу. Ей становится совестно за то, что она никогда не интересовалась, какой была жизнь Аманды раньше. Аманды и Адама. Они жили на ранчо с самого детства, но что им пришлось испытать в этих стенах, через что пройти? Адрия слышала лишь однажды, как в пылкой ругани тетя сокрушалась, что так и не смогла отсюда уехать и что «эта чертова земля их всех тут похоронит». Ничего больше она не знала. Адрия так замкнулась на своих эмоциях, что забыла – другие люди тоже существуют и чувствуют.

Ей не безразлично, что чувствует Аманда, и эта мысль тепло греет внутри.

Хоть разговор и не из приятных, но Адри аккуратно ступает вперед, как первооткрыватель на этой территории чужих чувств:

– Вы ненавидели отца?

Аманда весело усмехается:

– Не-а. Он был неплохим отцом – показывал дурацкие пантомимы, если находился в хорошем расположении духа, научил нас объезжать лошадей, рассказывал истории.

– Но он вас бил. – Адрия хмурится, склоняя голову, и выжженные кончики светлых прядей лезут в тарелку. Замечая это, она отшатывается и неуютно ерзает на стуле.

– Да, и это не делало его хорошим человеком. Некоторые вещи я не простила ему до сих пор, но мне и жить с этим грузом. Знаешь, наверное, он жил со своим, – Аманда пожимает плечами, кратко выдыхая. – Раньше на ранчо не приходилось сидеть сложа руки. Его воспитывали так, что он должен приносить пользу, а если ты пользу не приносишь, жди наказания.

Адрия кратко кивает, понимая, к чему ведет Аманда. Адам Роудс, может быть, вовсе и не деспот, каким себе возомнила его Адри. Ему просто все равно.

По крайней мере, он ни разу не поднимал на нее руку.

Официант подает заказанные десерты, и Аманда дарит ему благодарную улыбку, а затем продолжает:

– В роду Роудсов не любили проявлять излишнюю нежность. – Она обводит взглядом тарелку перед собой и восклицает: – Зато всегда любили шоколадные торты!

Адрия невольно широко улыбается, наблюдая, как Аманда безжалостно набрасывается на свой десерт. Глядя на тарелку перед собой, она ощущает радость. Чизкейк под слоем клубничного желе выглядит аппетитно.

Когда с ужином покончено, рядом с входом в ресторанчик тетя тянет из пачки сигарету, а после протягивает пачку Адрии, облокачиваясь о фонарный столб.

Адрия смущается и поджимает губы, поднимая на Аманду непонимающий взгляд. Тетя беззаботно встряхивает темными кудрями и шарит свободной рукой по карманам в поисках зажигалки.

– Брось, как будто я не знаю, что ты куришь.

На мгновение ей становится стыдно, но в голосе тети не слышится ни нотки осуждения, и Адри быстро сдается, вытягивая сигарету из пачки.

– Как будто в твоем возрасте я не курила, – Аманда улыбается, катая сигарету по линии губ. Иногда кажется, что она вообще не способна осуждать, но Адрия не спешит проверять – хоть их отношения и похожи больше на дружеские, они не лучшие друзья. Может быть, в этом и состоит успех Аманды – она никогда не старалась что-то навязать Адрии, чем бы, несомненно, вызвала протест. С четырнадцати лет Адрия оказалась в большей степени на собственном попечении, но в этом была вина не Аманды. Она едва ли должна была пускать в дом девочку, которую никогда не видела и которой пришлось поверить на слово, что Дебра Гарднер, кратко знакомая Аманде по одной-единственной встрече, ее мать.

– Я рада за тебя, – отзывается Адрия, когда тетя чиркает зажигалкой у кончика сигареты. – Рада, что тебя повысили.

Аманда расплывается в улыбке.

– Вот я и смогла тебя растрясти, а ты не хотела ехать.

Адри соглашается с тем, что вечер вышел неплохим. Давно она не чувствовала себя умиротворенно, не утыкаясь в подушку на чердаке.

– У тебя получилось, – благодарно улыбаясь Аманде, она осекается, когда чужой голос окликает ее со спины.

– Адрия!

Роудс оборачивается на голос вместе с тетей и замечает на другом конце улицы человека, который уже второй раз за несколько дней влетает в ее жизнь, не оставляя возможности скрыться. Мартин Лайл приближается, засунув руки в карманы и едва заметно ухмыляясь.

Адрия в мгновение напрягается, точно готовясь к броску, и вся легкость, которую Аманда скрупулезно взращивала в ней в этот вечер, исчезает. Какого черта ему еще надо?

Адри отворачивается к тете, а та заговорщицки шепчет, кивая на приближающегося парня:

– Что за красавчик?

Роудс фыркает, желая испариться с этого места как можно быстрее, но Аманда опережает ее намерение лукавой ухмылкой:

– Ну, вы поговорите, а я пока заскочу в пекарню, захвачу что-нибудь на завтра. Буду в машине.

Подмигивая племяннице, она откидывает сигарету в урну и уходит, перебегая улицу на красный.

Адрия глубоко вдыхает, не желая оборачиваться, но Мартин Лайл уже оказывается в полуметре и мимолетно улыбается:

– Думал, сбежишь.

Адри встречает его презрительным взглядом и поджимает губы, но, вспомнив про сигарету в руках, делает затяжку поглубже:

– Я тебя не боюсь, чтобы убегать.

Мартин опирается ладонью о столб и кратко усмехается:

– Бесстрашная, я помню.

Адри вспыхивает, бросая на парня уничтожающий взгляд, но он быстро осекается:

– Нет, я не за этим пришел, – Лайл медлит, подбирая слова и пытаясь наспех собрать их в предложение. – Там это… – Он опускает взгляд, и уголки его губ вздрагивают. – Брат просил передать тебе спасибо.

Роудс, готовая отразить любое нападение, на несколько долгих секунд теряется, неуверенная, что слышит это взаправду и что перед ней на самом деле тот самый Мартин Лайл, который полоскал ее на чем свет стоит два дня назад.

А он продолжает, подобрав чуть больше слов:

– Он типа в шоке был, – парень прячет руки в карманы куртки и пожимает плечами, рассматривая вывеску ресторана. – Потом мне рассказал нормально.

Адрия убирает сигарету и облизывает сухие губы, чуть хмурясь. Значит, это взаправду? Мартин Лайл собственной персоной раскаивается перед ней, потому что она была права. Потому что она защищала мальчишку, после чего напали на нее саму.

Роудс хмыкает, пытаясь найти в себе должное возмущение, но не находит ничего. Ни возмущения, ни злости, только странное, чуть дрожащее в дымовой завесе опустошение. Что это за чувство и откуда оно взялось?

Лайл пытается улыбнуться, и эта улыбка дается ему с видимым трудом.

Адри теряется, не зная, что отвечать и что делать с этим странным чувством, которое размыло все остальное. Едва заметно пожимая плечами, она отводит от Мартина взгляд:

– К черту.

Тягучая, долгая пауза нависает над ними вместе со светом уличного фонаря, и Адрия понятия не имеет, чем эти паузы заполняются. Уйдет Лайл сам? Или вот сейчас она уже может уйти, чтобы это не выглядело побегом? Что еще она должна сказать? «Ну ты и кретин»? «В следующий раз думай, прежде чем делать»? Хотя следующего раза не будет. «Мне надо идти»? Нет, абсурд. Пусть сам проваливает. Не видеть бы его еще до конца года.

Но пока Адрия думает, Мартин опережает ее. Словно и не было у него никакого чувства вины, он склоняется ближе, понижая голос:

– Будешь презирать меня до конца дней? – С пятницы его взгляд меняется, становится мягче, но все еще укалывает ее из-под тяжелых бровей.

Роудс вздергивает точеным подбородком и разворачивается, чтобы направиться к машине тети, обрывая разговор:

– Мне пора.

Лайл пожимает плечами и отступает, отстраняясь.

Что это было?

Глава 6

Всю следующую неделю Мартин Лайл косится на нее из гущи своей шакальей стаи, которая обступает его плотным полукругом в поисках одобрения. Всю следующую неделю Мартин Лайл оглядывается на нее в коридорах и сопровождает долгим бесцеремонным взглядом. Иногда этому взгляду вторят слова, которые крючками цепляют внимание Адрии, выдергивают ее из молчаливой отрешенности. Только если раньше эти слова бывали жестокими, злыми, то сейчас они доставляют ей лишь краткое раздражение.

– Эй, Роудс, лицо попроще, – произносит Мартин у школьной парковки, но издевка едва ли трогает Адрию. Сколько таких «эй, Роудс» она наслышалась в своей жизни, не счесть. Если обитаешь среди акул, приходится быть акулой и показывать зубы. А еще старательно учиться не воспринимать чужие слова всерьез.

– А то смотреть тошно! – вторит Лайлу какой-то дружок, вероятно, даже не догадываясь, в чем причина интереса Мартина.