И, завалившись друг на друга, они с псом быстро засыпают. Два тревожных сердца еще долго колотятся в темной гостиной, но успокаиваются, когда долгожданное тепло окутывает их, мягко убаюкивая.

С утра, когда не в меру яркое солнце заглядывает в окна, настойчиво забираясь лучами внутрь дома, Адрия подскакивает, высвобождаясь из своего сна судорожным рывком. Пес не реагирует, свернувшись клубком рядом. Замечая часы над кухонным столом, Роудс громко ругается, из-за чего животное приоткрывает прищуренный глаз, оценивая обстановку.

– Черт побери!

Часовая стрелка приближается к девяти, а это значит, что Адрия опаздывает как минимум на один урок.

Выбираясь из одеяла и не обращая на пса внимания, она несется наверх, на ходу вспоминая слова мисс Лиам. Вполне доходчивые слова: «Еще пара выходок, Адрия, и мне придется пригласить к директору твоего отца». Живо преодолев лестницу и распахнув ветхие дверцы шкафа на чердаке, Адри думает о том, что меньше всего хочет, чтобы Адама Роудса вызывали в школу.

На ходу запрыгивая в джинсы и хватая куртку, она спешит в ванную комнату, чтобы хоть как-то привести себя в порядок после долгой ночи. Продолжение бури не сулит ничего хорошего.

Глава 7

Для того чтобы успеть на тест по математике, приходится бежать всю дорогу до шоссе, утопая тяжелыми ботинками в слякоти, а после с жалобным видом ловить попутку. Спустя несколько минут останавливается старый грузовик с кучей деревянных ящиков в кузове. Мрачный пожилой мужчина в потрепанной шляпе – очевидно, фермер – смеряет Адрию придирчивым взглядом, но все же соглашается подбросить до города. Роудс забирается на переднее сиденье и под причитания старика весь недолгий путь до Рочестера очищает ботинки от грязи, чтобы не порождать новые поводы для насмешек.

В школу Адрия врывается запыхавшаяся и взвинченная спустя пятнадцать минут после начала урока, и мисс Лиам, тяжело вздохнув, впускает ее в кабинет. Роудс собирает взгляды одноклассников и падает на свое место, почти сразу получая листок с заданием. Новый повод для беспокойства тут же связывает руки, забирается тревогой в мысли – ей не решить тест и не набрать нужного количества баллов.

– Бен, – шепчет Адрия, пока мисс Лиам удаляется в другую часть класса. – Помоги.

Одноклассник и сосед по парте, худощавый и нелюдимый Бен Уильямс, морщится. Весь в черном, с косой и старомодной челкой, он напоминает то ли гота, то ли неформала-неудачника.

– Ты говорила, что больше не будешь просить.

– Не будь занудой, – шипит Адрия, пихая ему свой листок.

– Десять баксов, – Бен недолго ломается и озвучивает свою ставку. Как в прошлый раз, когда он решал за Роудс задачи по физике.

– Это тест! – тихо рычит Адрия, но замолкает, когда мисс Лиам внимательно обводит взглядом класс. Продолжает, только когда учительница садится за свой стол и начинает перебирать какие-то бумаги. Шепот Роудс звучит резко, но обреченно: – У меня нет.

Бен пожимает плечами и утыкается в свое задание, мол, разговор исчерпан. Но спустя несколько секунд он оживает, возвращаясь к Адрии. Блеск в его глазах настораживает.

– Ладно, – бегло шепчет Бен. – Без денег. Но ты кое-что сделаешь…

Он тут же смущается, и Адрия, вспыхнув от возмущения, собирается было повысить голос или огреть его учебником, но Уильямс спешно прикладывает к сухим губам палец.

– Просто поход в торговый центр! – сбивчиво шепчет он. – Там мой старший брат работает. Он… Ну, это… Не верит, что у меня может быть девушка, – заметив гневное выражение лица Роудс, Бен излагает мысль еще быстрее: – Просто помаячишь перед ним десять минут со мной рядом!

Адрия злостно одергивает свой листок с тестом. Так резко, что меж пальцами тонкой линией проступает алая царапина. Она давит свое возмущение, фырчит и пыхтит, но, в сущности, не имеет особого выбора. Время идет, и, когда мисс Лиам соберет тесты, ничего хорошего ждать не придется. Очередная низкая оценка станет поводом для вызова в школу тети или отца, и ни один из этих вариантов Адрии не нравится. Кратко глянув на мисс Лиам, она выдыхает:

– Ладно, чтоб тебя.

На самом деле выполнять его дурацкую просьбу – последнее, что Роудс собирается делать, но как с этим быть, она обязательно подумает позже. Проблемы нужно решать по мере их поступления, а ее единственная проблема сейчас – тридцать вопросов теста, которые даже читать бессмысленно, не то что пытаться решить. Бесполезная трата времени.

Бен отвечает кривоватой улыбкой и забирает лист. Обещание, данное так опрометчиво и глупо, станет проблемой пресловутого «потом», а сейчас Адрия склоняется над партой, прикладываясь губами к царапине и пытаясь унять боль, пока Бен Уильямс решает задачи в тесте за нее.

Слова матери всплывают в голове точно дурацкий цветастый поплавок: «Моя девочка, ты красива и умна. А если захочешь, то можешь быть и милой. Только воспользуйся этим правильно». Об этом «правильно» говорила ее мать? Использовать других, мужчин, когда не можешь одолеть жизненные обстоятельства самостоятельно?

Адрия только сильнее хмурится и больнее впивается в место царапины зубами, будто хочет заглушить сдавленный крик. Она способна причинить себе сама куда больше боли, чем любые внешние обстоятельства или люди, но все же эта боль ее успокаивает и утешает. Бен отдает ей тест через пятнадцать минут, а затем спешно приступает к своему. Видимо, мнение старшего брата волнует его куда сильнее оценок. Роудс недовольно фыркает и подписывает листок.

Только уроком математики беды не заканчиваются. Неудачи преследуют Адрию почти весь день, и уже на литературе ее атакуют вопросами по заданному произведению. Что хотела сказать Эдит Уортон в своем романе «Эпоха невинности»^[3]? О чем мечтал главный герой романа, преуспевающий адвокат Ньюленд Арчер? Что из себя представляет «мир старого Нью-Йорка» с его традициями и обычаями? На все эти вопросы Адрия только нервно поджимает губы и теребит край тетради. Откуда ей знать, что хотела сказать Эдит Уортон, если она восемьдесят с лишним лет как мертва? Как знать, о чем мечтал какой-то адвокат из романа, если Адрия не знает, о чем мечтает сама? Какая разница, что из себя представлял старый Нью-Йорк, когда здесь, в «новом» Рочестере, свои традиции и обычаи? Как правило, жестокие, гнусные и несправедливые.

Адрия только упорно молчит, прогоняя все эти вопросы в своей голове.

– Вам бы следовало больше интересоваться литературой, мисс Роудс, – неодобрительно выдает учительница, а затем продолжает, как будто одного этого комментария оказывается мало, чтобы указать нерадивой ученице на ее несостоятельность: – Литература – есть основа цивилизованного общества.

Адрия только крепче поджимает губы, не позволяя словам, нервным и судорожным, сорваться с них, а затем садится на место. Лишь на следующих уроках ей удается отсидеться в углу класса, не привлекая к себе лишнего внимания, и только когда звенит звонок с последнего урока, Роудс выдыхает с облегчением.

После звонка, утыкаясь в учебники лицом, Адри несколько минут лежит на парте. Класс пустеет, ее одноклассники разбредаются по своим делам. У Адрии нет дел – у нее пустой дом, в котором нечего делать без света, и полное непонимание того, как это разрешить. И стоит ли. Возможно, Аманда уже приехала с работы и со всем разобралась. А может быть, она взяла еще одну смену, как делает последнее время, перебиваясь несколькими часами сна в подсобке бара.

В любом случае Адрию не тянет домой.

Собрав учебники, она быстро от них избавляется – в шкафчике окажутся похоронены все знания, к которым Роудс едва ли проявляет интерес. Зато там же, среди хлама и старых тетрадей, она с радостью обнаруживает спортивную форму, понимая, чем займется в следующую пару часов.

На стадионе одиночество не ощущается так явственно, не забирается под кожу, не покрывает Адрию налетом ненормальности и отчужденности. Ведь это нормально – быть на стадионе одной. Она прикрывает глаза, чувствуя, как послеполуденное солнце, уже не такое яростное, как с утра, греет кожу, успокаивает ее, насыщая теплом после холодной, промозглой ночи. С ночи погода разительно изменилась – гроза ушла, оставляя лишь неглубокие лужи и едва ощутимую в воздухе влажность. Яростное ненастье сменилось затишьем.

У стартовой линии Адрия потягивается, чтобы растянуть мышцы перед бегом. Бег – ее лекарство, успокоительное. Ей нужно разогреть мышцы до жжения, насытить тело жизнью, бежать, чтобы заглушить в голове гул сегодняшнего дня и вчерашней ночи, гул всего того, из чего состоит ее жизнь. Из череды неудач в учебе, требований окружающих, бушующей непогоды. Из собачьего скулежа в самой глубине грудной клетки.

Адрия вставляет наушники и выкручивает громкость почти на максимум. Альтернативный рок заполняет тишину и все пробелы в мыслях, придает ей уверенности. Резиновая крошка беговой дорожки приятно похрустывает под ногами. Занимая стартовую позицию, Адрия срывается с места после воображаемой команды и набирает скорость, забывая про реальный мир и его незримые, но такие ощутимые проблемы.

Во время бега не ощущается ничего, кроме горящих мышц, тепла и напряжения, в котором медленно тлеет все остальное.

И когда через сорок минут солнце тускнеет, закатываясь за горизонт и насыщаясь огненно-красным, Адри все еще бежит.

Мышцы приятно горят, слова в музыке сливаются в неразличимый фон, в котором главенствует один лейтмотив – не останавливайся. Роудс не останавливается, круг за кругом наматывая километры и лишь украдкой обращая внимание на случайные фигуры, мелькающие на горизонте. Вот уборщик выискивает на трибунах мусор. Вот тренер футбольной команды с одиноким игроком отрабатывает бросок. Вот еще одна фигура мельтешит на старте беговой дорожки, оглядываясь.

Приблизившись, Адрия узнает эту фигуру, как узнает щемящее чувство в своей груди – предчувствие дурного.

Она отводит взгляд, пробегая мимо Мартина Лайла на старте. Не останавливаясь, Роудс бежит вперед, но на новом круге парень стартует вместе с ней и быстро подстраивается под ее темп.

Они пересекались на стадионе и раньше, когда в минуты душевного отчаяния Адрия приходила на дорожку убежать от себя самой, но никогда внимание Мартина не было таким навязчивым. Таким… раздражающим?

Обычно хватало пары колких комментариев, чтобы с мрачной сосредоточенностью игнорировать друг друга дальше.

Но сейчас он бежит рядом, и ухмылка на его лице вынуждает Адрию вытащить наушник.

– Ты преследуешь меня? – спрашивает она в лоб, косясь на Лайла в алых лучах заходящего солнца.

– У меня тренировка, – парень хмыкает, не сбавляя темпа. – Можешь посмотреть расписание в коридоре стадиона, время для атлетов. Не все для тебя, Роудс.

Адрия не обращает внимания на издевку, но отводит взгляд.

– И где же твой тренер? Где остальные?

– А тебе все докажи, да?

Мартин улыбается своей белозубой улыбкой.

Адрия тоже скалит зубы, но не в улыбке, а в напряженной гримасе. Лучше бы он не трогал ее и не портил и без того не самый удачный день. Но гордость не допускает молчания, зато допускает режущую, беспощадную честность:

– Такие, как ты, не внушают доверия. Только разрушают.

Брови Лайла на секунду-другую ползут вверх, но он проглатывает укор молча, набирая скорость и вырываясь вперед. Адрия расслабляется, уверенная, что отделалась от Мартина, но, пробежав пару метров, он оборачивается к ней.

– Эй, Роудс, кто кого? Спорим, я сделаю тебя за один круг?

Адрия судорожно выдыхает, сбиваясь с ритма. Скрип зубов, кажется, слышен самому Лайлу, да Адри и не скрывает своего раздражения.

Он подначивает, кривя рот:

– Или боишься проиграть?

Роудс распаляется, громко фыркая:

– Еще чего. Два круга.

– Заметано.

– Если приду первой, не заговоришь со мной до конца года.

Лайл ехидно ухмыляется, на ходу осмысливая ставку и периодически оборачиваясь на дорожку.

– А если я выиграю?

Адрия ядовито улыбается: