Рафаэль Дамиров: Боксер: Назад в СССР

Глава 1

– Да я тебя порву! Я тебя в капусту покрошу!

Совсем еще зеленый, но здоровенный подросток навис на ринге над поверженным парнишкой. Затем встал на цыпочки и совершал неприличные движения тазом.

Его соперник, только что пропустил «удар почтальона» и теперь встал на одно колено. Плотно пропустил, мне даже смотреть больно.

– Заканчивай, эй, хорош! – я двинулся к спортсменам, чувствуя, как от удушья, будто тисками сжимает грудь.

Астма, зараза, замучила. И воспитаннички туда же. Паршивцы, знают, что старику нельзя нервничать, а каждый раз одно и то же, доводят до белого каления это поколение зумеров.

Я подошел к воспитанникам и, прежде чем спарринг перешел в мордобой, рявкнул:

– Цыц! Шаг назад!

После пшикнул из ингалятора себе в рот, чувствуя как помогает спасительный аэрозоль. Стало чуточку легче, хотя последние месяцы приступы происходили чаще обычного, и с ними стало сложнее справляться.

– Тебе кранты, – зашипел рыжий здоровяк опоненту неудовлетворенный таким исходом. – Скажи своему папане, чтобы откладывал на похороны…

– Поговори мне! – я отвесил задире подзатыльник. – Чему я вас учил, спорт – это уважение! Такое поведение в зале – позор!

– Михал Алексеич, ну тут сопляк этот считает, что его отец с легкостью побил бы вас в реванше… – возмущенно возразил юный спортсмен, потирая место пропущенного подзатыльника. – Ему транда!

– Из секции исключу, если еще раз услышу подобное! – я не стал слушать дальше. – Предупреждаю последний раз, Крендельков.

– Ладно, тренер, – буркнул рыжий и смиренно опустил подбородок на грудь. – Я просто не смогу в другой зал, сами знаете, а наш закроют из-за его отца!

– Ну ладно, пацан точно ни при чем! Марш в раздевалку, и чтобы я больше не видел такие номера.

Чувства Кренделькова мне вполне понятны, но сын не отвечает за папашу… Он не виноват, что у него такой ушлый родитель.

Рыжий поплелся в раздевалку, шипя что-то под нос на манер «я тебя, падлу, всё равно на улице выщемлю».

Улица – это не про спорт. Хочешь закрыть вопрос, закрывай по-взрослому – в ринге, чем я этой парочке и предложил заняться, чтобы зарыть топор войны между ними. Но они этого не понимают.

Да и не только они… Спортсмен нынче обмельчал в подавляющем большинстве, единственное мерило успеха теперь – заработок. Никто больше не выступает за Родину, не защищает честь клуба… эх, было время, когда спорт был про соревнования и преодоление, а не про бизнес.

Я тяжело выдохнул, наконец, сумев полноценно наполнить легкие немного затхлым спортзальным воздухом. Вентиляция здесь ни к черту. Ремонт давно бы не помешал.

Наш конфликт с Витей, отцом поверженного мальца, был настоящим, как у Фрейзера и Али. Страсти кипели нешуточные, и глупостей мы понаделали столько, что на десятерых хватит. Да и сейчас конфликт не был закрыт, просто противостояние перешло за пределы боксерского ринга.

Я подошел к поверженному спортсмену.

– Как ты, Игорек? Я говорил тебе не опускать руку – прилетит…

Малец был куда меньше рыжего Игната, но уже стоял, хоть и на нетвердых ногах. Он держал перчатки у подбородка, стиснул зубами капу и смотрел на уходящего обидчика волком.

– Размажу его, Михал Алексеич, к-клянусь… – злобно шипел он.

– Обязательно размажешь, – я сунул ингалятор в карман, взял Игоря за плечи и взглянул в глаза. – Только не сегодня. Сейчас за тобой приедет отец, а завтра я объясню, в чем ты ошибся, и мы всё проработаем. Сделаешь ещё шаг вперёд.

– Скажите, Михал Алексеевич, а правда, что мой папаня зал ваш закрыть хочет? – выдал вдруг подросток, все еще не сводя глаз с раздевалки, где скрылся обидчик. – Не прощу…

– Нельзя так про родителей. Это твой отец, Игорек, – заверил я. – Наши с ним дела – только наши.

– Так это правда?

– Тебя это не касается, – произнёс я потвёрже. – Иди, переодевайся.

Малец отрывисто кивнул, растер перчаткой разбитый нос и пошел в раздевалку. Рыжий оттуда уже выходил, что хорошо – пар ребята выпустили, эксцессов больше не предвиделось.

У Игорька, в отличие от его отца, дела в боксе шли со скрипом. Не зря существует мнение, что природа отдыхает на детях чемпионов. А папка у мальца был как раз таким. В семидесятых Союз не раз брал, Европу выигрывал… я отогнал не самые приятные воспоминания о прошлом куда подальше. Кто прошлое помянет, как говорится.

Свой главный финал я проиграл, и как раз его отцу. Все тогда было совсем не так однозначно, но история не терпит сослагательного наклонения. Да и чего вспоминать, если ничего не изменишь? Я остался в боксе тренером, последние лет тридцать тренировал детей, вкладывал душу, и всё в том самом зале, где мы с Витькой пахали плечом к плечу. А Витька… что Витька, он стал большим человеком. Политика и бизнес утянули его с головой… правда, сына Виктор Самуилович привёл ко мне в клуб, хотя в городе было полно других секций, куда лучше оснащенных и более современных. Не сравнится с моим обшарпанным залом со вздыбленным линолеумом и снарядами с сыплющимся песком. Я учил пацанов боксу, в советских традициях, без мишуры, и именно мои ребята брали места на областных соревнованиях. И он своего доверил, выходит.

Простил ли я Витька? Бог простит… Только руку ему я так и не пожал. Но дети не отвечают за родителей, поэтому двери зала открыты для Игорька.

Ладно, черт с ними, с воспоминаниями. Я устало потёр виски – в голове стучали молоточки. Возраст, однако. То колено стрельнет, то спину потянет, и приступы… врачи давно говорят, что вам, Михал Алексеич, надо бы, мол, отлежаться, прокапаться и пройти диспансеризацию. Только куда там, стоит дать слабину, с радаров пропасть и в больничку залечь (а это тебе не чек-ап для молодых да крепких, меня гиппократы, наверное, недели на две забрали б), и зал у меня, чую, тут же отожмут. Нехорошая ситуация сложилась в последний год, администрация почему-то тянула с продлением срока аренды, а само помещение зала, поговаривали, хотели признать аварийным. Хотя если ремонт капитальный замутить, оно еще сто лет простоит.

И да, администрация в данном случае – как раз мой давний соперник в ринге, Витек. Виктор Самуилович – теперь к нему только по имени-отчеству обращались. Сам же в этом зале пахал, кровь и пот проливал, зал из него человека сделал, не очень хорошего, но сделал, а он собрался пускать его с молотка.

Постояв в опустевшем зале, я бросил взгляд на нашу галерею славы – полосу из портретов ребят, наших воспитанников. В золотые для нас семидесятые секция гремела на весь Союз. Мы с Витькой заподлицо зачищали соперников в нашей весовой, проходились катком по бывалым и не очень.

Взгляд скользнул по фотографии в рамке – чернявый юноша с выпирающей челюстью, бычья шея… Витя Ермолин в те годы был сумасшедшим панчером. Физически мощных кубинцев ломал, как спички. Рядом висела фотография худосочного высокого спортсмена, игровика с кучей медалей на шее. Он смотрел с вызовом – мечтал тогда добраться до самой вершины – Олимпиады-80… это был я. Но 1979 год поставил крест на моей карьере. Сколько воды утекло, но я как сейчас помню злосчастные игры Содружества. Мы возвращались из ГДР, и на выходе из аэропорта нас тормознули менты для рядовой проверки. Я думал, что для рядовой. Когда осматривали мою сумку, нашли валюту. Немного марок. Откуда они там взялись? Да я до сих пор понятия не имею. Хотя нет – имею, к сумке никто не имел доступа, кроме моего тогдашнего соседа по номеру в немецкой гостинице – Витька. Дальше никто разбираться не стал – суд, три года колонии, где я и подорвал здоровье… Переболел тубиком. По итогу отбыл-то всего год и вышел по УДО. Но, вернувшись на ринг, полностью восстановиться так и не смог. Вчистую проиграл Витьку бой за право выхода на первенство Союза. И Олимпиада так и осталась далекой мечтой. Несбыточной для обоих – Витька, увы, проиграл тогда украинцу Савченко, будущему финалисту Игр, и на Олимпиаду тоже не поехал. В том, что это он подложил мне марки, он так и не признался, а я не спрашивал. Но больше некому было…

Я тяжело вздохнул, рубанул по мешку, и тот покачнулся с легкостью, как будто набитый пухом. Я всегда был того типа технарем, который и ударить может как следует.

– Здорово, Мишаня, – донеслось из-за спины.

На пороге зала стоял, прислонившись плечом к косяку, мужчина в строгом деловом костюме. Я почувствовал, как по коже разбегаются мурашки. Мерзкие такие, потому что он мне неприятен…

– Твой сын переодевается, – сухо ответил я. – Сейчас будет.

Я не собирался разговаривать с Витькой, много чести. После последних событий с залом – тем более. Но Витька, очевидно, сегодня решил пообщаться вдруг.

Подошёл к снаряду и пробил по мешку комбинацию, заканчивающуюся ударом по печени. У меня в сердце екнуло. Вот какую трубку мира ты приготовил, Витя. Ведь вот так он когда-то усадил меня на стул, и на третий раунд я так и не смог подняться…

– Как мой пацан? – буднично спросил он, поправляя пиджак и ослабляя галстук.

Несмотря на высокий полет, Витька явно до сих пор не привык к костюму и чувствовал себя в нем не очень уютно.

– Чуточку упорства, и все у него получится, – так же сухо ответил я.

Игорек как раз вышел из раздевалки – и, даже не посмотрев на своего папашу, двинулся к выходу. Витька попытался по-отцовски взъерошить ему волосы, но тот увернулся и поморщился.

– Иди в машину, нам с твоим тренером надо поговорить, – совсем другим голосом произнёс мой бывший друг.

Игорек так же молча удалился, а его папаша вернул на меня взгляд. Я знал, что разговор будет неприятный. Раз Витя не послал ко мне своих шестерок и юристов, значит, там наверху уже все окончательно решено.

Я посмотрел на него прямо, будто приглашая к поединку.

– В общем, новости не хорошие, Мишань, не обессудь, – ровно произнёс тот. – Зал закроют. Здесь будет торговый комплекс. Это уже решенный вопрос.

Бам! Вить снова ударил по мешку одиночным, будто подкреплял свои слова.

– Совесть продал? – я не отвел взгляд. – Интересно, за сколько?

Витя помолчал. Взывать его к остаткам совести не стоило, похоже, там даже и остатков уже нет. Но мне захотелось высказаться и продолжил напирать.

– Ты благодаря этому залу в люди выбился, а теперь готов по кирпичику разобрать и продать. Козел ты.

– Мишаня-Мишаня, каким ты был, таким остался, – картинно вздохнул тот и покачал головой. – Прошлым живешь, а надо настоящим. Я тебе реальные бабки предлагаю, в накладе не останешься, хватит тебе и на хату, и на нормальную тачку, еще и на житье останется. А ты цепляешься за эту рухлядь, – Витя, морщась, обвел зал взглядом.

И под его взором каждая трещинка, каждая потёртость будто становилась еще больше. Тьфу ты.

– А ты сыну своему скажи, что бокс городу не нужен. Он вообще-то мечтает чемпионом стать.

– Ну… Видит бог, я ни при чем. Иногда случаются вещи, от нас не зависящие. А бокс, что бокс – сегодня есть, а завтра перчатки на гвоздь. Не боксом единым… Ты, полагаю, лучше меня знаешь, какая жизнь непредсказуемая штука. Как в семьдесят девятом…

Витька хотел хлопнуть меня по плечу, но я отвел его руку. Было мерзко, что человек, с которым мы делили жилье, ели из одной тарелки и называли друг друга братьями, теперь так себя ведет.

– Пошел вон, – проскрежетал я.

– А если не пойду? Побьешь? – Витька огляделся, что-то ища глазами. Какого черта ему нужно? – У тебя хоть табуретка есть, Мишань?

– Какая еще табуретка?

Я уже задал вопрос, когда понял, что Витька издевается. Вспоминает мою сдачу в 79-м году.

Хотелось съездить разок по его наглой роже, но он благоразумно ретировался, а я сумел остыть. Уже из коридора еще раз Витя осмотрел зал взглядом дельца.